Честь и бесчестье нации

А однажды, рассказывает говорливый Эдик о своих замечательных знакомствах, в гардеробе Театра Ермоловой увидел он аж самого Молотова и увязался за стариком до дома. И вот его первый вопрос знаменитому старцу: "Почему Сталин ходил в сапогах? Есть много странных объяснений…" Такова проблема, терзающая ум и душу великого исследователя советской истории! Она проходит через всю его рахитично пузатую книгу… Конечно, для человека, всю жизнь проходившего в шлепанцах и не носившего сапоги даже два года в армии, они, сапоги-то, большая экзотика. Но тогда, в 20-30-е годы, пол-России ходило в сапогах, как сейчас ходят в них наши женщины. Я, например, помню своего отца, умершего в 1936 году, только в сапогах. А он был уже не юнкером, не офицером, как в молодости, а врачом.

Но что же Молотов? Разумеется, он не ответил на вопрос напуганного драматурга. А тот еще удивляется, что потом будто бы звонил Молотову, но "так и не смог договориться о новой встрече". О новой! Словно одна встреча уже состоялась. Да ведь у Вячеслава Михайловича имелись веские основания ожидать, что после первого вопроса о сапогах Сталина второй окажется о подштанниках Кагановича: "Какого цвета исподники предпочитал Лазарь Моисеевич? Есть много странных объяснений…" Впрочем, весьма сомнительно, разумеется, даже то, что Молотов дал свой телефон человеку, с которым случайно столкнулся в раздевалке. Тем более что он, то ли олух, то ли псих, задает вопросы "не выше сапога".

Автор "Братьев Карамазовых" — Березовский?

С такой же бесцеремонностью невежды и литературного прощелыги Радзинский обходится не только с известными и даже знаменитыми людьми, с великими событиями, но и со знаменитыми произведениями мировой литературы, с их известнейшими героями, великими идеями. Пишет, например: "Сталин читал Достоевского и, конечно, помнил знаменитый вопрос, который задал писатель устами своего героя Алеши Карамазова: "Если для возведения здания счастливого человечества необходимо замучить лишь ребенка, согласишься ли ты на слезе его построить это здание?" Будучи в молодости профессиональным революционером, а потом тридцать лет руководителем великой державы и, естественно, человеком чудовищно занятым, Сталин тем не менее очень много читал. Читал, конечно, и Достоевского, и великий роман его "Братья Карамазовы". Но читал ли Радзинский, уже почти лет сорок числящийся профессиональным писателем? Очень похоже, что он изучал литературу таким же способом, как его учитель Александр Яковлев. Тот, долгие годы возглавляя Отдел агитации и пропаганды ЦК, с великой страстью разнес множество книг и их авторов. В частности, он проделал это с десятками советских и иностранных авторов в знаменитой своей наглостью и убожеством статье "Против антиисторизма", появившейся в 1972 году конечно же в "Литгазете". А потом, когда из бездарного и оголтелого критика капитализма превратился в столь же бездарного и оголтелого ниспровергателя социализма, признался бесстыдник, что таких разнесенных там в прах авторов, как Вернер Зомбарт, Герберт Маркузе, Арнолд Тойнби, он, наставник и учитель советского народа, знал только по расхожим цитатам.

Судя по всему, именно так изучал Достоевского и наш эрудит, ибо, во-первых, в романе совсем не те слова, что приведены им в кавычках как цитата. В романе так: "Скажи мне сам прямо, я зову тебя — отвечай: представь, что это ты сам возводишь здание судьбы человеческой с целью в финале осчастливить людей, дать им наконец мир и покой, но для этого необходимо и неминуемо предстояло бы замучить всего лишь одно только крохотное созданьице, вот того самого ребеночка, бившего себя кулачонками в грудь, и на неотомщенных слезках его основать это здание, согласился ли бы ты быть архитектором на этих условиях, скажи и не лги!" Стоит хотя бы бегло сопоставить эту взволнованную, сбивчивую речь с той портативной фразочкой, что сочинил Радзинский, чтобы воочию увидеть все убожество и пошлость яковлевского выученика. А ведь к тому же еще и речь-то эту произносит не Алеша Карамазов, а его брат Иван. Перепутать Алешу и Ивана это примерно то же самое, что сказать: роман "Братья Карамазовы" написал не Достоевский, а Березовский.

Обратившись к другому великому русскому писателю, к другим широко известным словам, подручный Березовского по ОРТ пишет: "Чернышевский сказал (о русском народе): "Нация рабов. Все рабы снизу доверху". Увы, опять приходится возражать по нескольким пунктам. Во-первых, сказано было несколько иначе: "Нация рабов. Сверху донизу все рабы". Во-вторых, это слова не Чернышевского, а одного из героев его романа "Пролог". В-третьих, роман был не окончен и опубликован только после смерти автора. В-четвертых, слово "нация", что нетрудно видеть по контексту, относится здесь вовсе не к русскому народу, а употреблено столь же иносказательно, как это было, например, в устах побитого колхозными бабами деда Щукаря: "До чего ж вы, бабы, вредная нация!" И любой, даже самый деликатный читатель, имея в виду вовсе не национальную принадлежность ряда наших пишущих евреев-сталинофобов, может сказать: "До чего ж вы, писарчуки, вредная нация!"

Из жизни инопланетян

Однако нашему историку так нравится тема русского рабства, что он продолжает надувать ее, как иные жестокие мальчишки надувают через соломинку лягушек: "Российская империя — страна с вековыми традициями рабства…", "Россия — страна вековой покорности…", "Любая бунтарская личность растворялась в этой массе, забитой и покорной…" Полное впечатление, что это написал, еще не очухавшись как следует, человек, только что свалившийся с Луны или даже с Марса. Действительно, неужто престарелый сочинитель Радзинский, воспитанник историко-архивного института, никогда не слышал о бесчисленных на Руси бунтах и мятежах — стрелецких, казачьих, соляных, медных, картофельных, холерных… Неужто отродясь не ведал о восстаниях под руководством Ивана Болотникова, Степана Разина, Емельяна Пугачева, о декабристах, о броненосцах "Потемкин" и "Очаков", о трех русских революциях… Как мог он не узнать хотя бы в школе об освободительных походах и войнах русского народа против половцев и печенегов, против татар, поляков и французов, против Антанты и немецких фашистов. Не было на свете ни одного другого народа, который столь много и отчаянно боролся бы против рабства, как отечественного, так и иноземного.

Но вольнолюбивый автор никак не может утихомириться и еще гневно обличает Родину за то, что крепостное право существовало у нас до 1861 года. Верно, существовало, несмотря на все бунты и восстания, поджоги дворянских поместий и убийства помещиков. Но в разлюбезной нашему либералу Америке то рабство существовало еще дольше. Причем если в России это было, так сказать, свое, доморощенное, постепенно выросшее рабство, то в Америке — привозное из-за океана, купленное, расистское. Русский крестьянин страдал все-таки на родной земле, дома и мог пойти со своей болью за утешением и в березовую рощу, любимую с детства, и в церковь, а американский негр страдал на чужбине, его хозяином был человек другой расы, непонятного ему языка, и не видел он вокруг ни родных пальм, ни привычных пташек. Иначе говоря, рабство в США было гораздо более мерзкое и бесчеловечное. Вот и напомнил бы ты, правдолюб, об этом американцам. А?!.

Мыслитель, не сушивший портянок

Как человек, никогда не носивший шинели и не сушивший портянок, Радзинский особенно любит побалакать о войнах, полководцах, сражениях. И тут, пожалуй, мы больше всего узнаем от него захватывающе увлекательного.

Начать хотя бы с воинских званий хорошо известных командиров как белой, так и Красной Армии. Кто ж не знает, например, американского наймита адмирала Колчака, которого окружала свора американских советников и помощников, армия которого была целиком оснащена ими, американцами. Написал бы просто: "адмирал Колчак". Так нет, сочинитель хочет изобразить себя человеком, знающим вопрос до тонкостей, и потому, ведя речь об октябре 1918 года, пишет: "вице-адмирал". Но ведь известно, что будущий американский прихвостень получил полного адмирала еще от Временного правительства.

А вот противник Колчака по гражданской войне — начальник Генерального штаба Красной Армии А. И. Егоров. Просветитель пишет, что уже в 1932 году он был маршалом Советского Союза, но кто же не знает, что это звание введено у нас лишь в 1935 году.

Но дело, конечно, не в званиях, гораздо важнее, например, такое заявление: "В руках Колчака в 1918 году оказались неисчислимые людские резервы Сибири". Откуда они там взялись? Ведь даже двадцать лет спустя на ее громадных просторах почти в 10 миллионов квадратных километров (больше Китая!) проживало лишь 17 миллионов человек, т. е. меньше двух человек на километр. И американскому ставленнику Колчаку, объявившему себя Верховным правителем России, не удалось наскрести в свою армию более 400 тысяч человек. Это всего. А выставить на фронт смог лишь 130–140 тысяч штыков и сабель.

Дальше: "Во второй половине 1919 года Деникин повел свои войска на Москву, чтобы соединиться с армией Колчака". Правильно, повел. Чтобы соединиться под стенами Москвы и взять ее, так? А где в это время был доблестный нахлебник американского президента Вильсона? Может, уже к Петушкам подходил со своим воинством? Да нет, еще в мае Колчак потерпел сокрушительное поражение на подступах к Самаре и повернул оглобли обратно в Омск, откуда и выполз, а оттуда опрометью махнул в Иркутск, где вскоре и пресеклось его скорбное существование. Выходит, никак не мог Антон Иванович рассчитывать соединиться с Александром Васильевичем у стен первопрестольной.

Так уверенно, словно это рассказывал ему опять же родной папа, все видевший своими глазами, Радзинский заявляет: "Сталин оконфузился во время польской кампании". Это почему же? Война, которую, пользуясь трудностями молодой власти и обстановкой еще не окончившейся борьбы с контрреволюцией, навязали нам поляки весной 1920 года, имела целью создание "великой Польши — от моря до моря". Интервенты получили мощнейшую поддержку со стороны Антанты. Достаточно сказать, что только Франция предоставила Польше долгосрочный кредит в 1 млрд франков и передала ставшие ненужными ей после капитуляции Германии 350 самолетов, 1494 орудия, 10 млн снарядов, 2800 пулеметов, 328 тыс. винтовок, 518 млн патронов, 800 грузовых автомобилей. Не поскупились и Англия и США. А из Крыма нам грозил Врангель, да еще заодно с ним петлюровская Директория на Украине. Словом, положение молодой советской России оказалось крайне тяжелым.