Честь мундира. Записки полковника

А еще через год военный врач-ортопед установил ему на правой руке трофейный протез. Немецкий розовато-восковый муляж от локтя до кончиков пальцев удивительно точно был похож на «оригинал». Свечин стеснялся своей пластмассовой, с полусогнутыми пальцами, холодной кисти, выглядывающей из рукава, и потому натянул на нее черную лайковую перчатку, купленную на барахолке.

И порой случалось так, что некоторые крепко подвыпившие однополчане-фронтовики во время встреч или прощаний невольно хватали комбата за правую руку, забывая, что ее нет. Под черной перчаткой, с застывшими в одном положении полусогнутыми пальцами, был ее безжизненный заменитель.

В тощенькой, потрепанной школьной тетрадке в линеечку все это тоже было слово в слово скрупулезно описано, – на память детям и внукам. Но почерк у Василия Павловича был совершенно отвратительный, потому как свои «мемуары» писал он левой рукой и кривыми печатными буквами. «Деда, ты пишешь, – как курица лапой», – сказала ему однажды с осторожной улыбкой внучка Дашенька, листая тетрадку жирными от бабушкиного пирожка пальчиками. Отпечатки их так и остались темнеть на голубой обложке. После той, первой, была и вторая, и третья, и десятая тетрадка.

Одну из записей Свечин сделал в конце апреля 2005-го, когда вместе с другими ветеранами своей танковой армии ездил на поезде в Берлин.

Тогда он попросил нашего военного атташе в Германии свозить его в Потсдам, на ту самую улицу, которая вела от железнодорожного вокзала в сторону парка Сан-Суси, – туда, где когда-то был подбит его танк. Щеголеватый полковник не отказал. Покатал Свечина по Потсдаму на своей служебной БМВ.

– Пожалуйста, можно медленней? – попросил Василий Павлович шофера.

Он с трудом узнавал улицу – не было уже ни четырех стальных жил трамвайных путей, ведущих от вокзала в центр города, не было видно за новыми постройками озера Хафель, – узнавался лишь железнодорожный мост с черными арочными фермами. И лишь так же, как и в мае 1945-го, вдоль серых домов под бурыми черепичными крышами цвели каштаны.

Когда проехали под мостом, Свечин попросил остановить машину, – возле перекрестка и возбужденно сказал полковнику:

– Вот тут, тут, тут я на своей тридцатьчетверке выскочил на перекресток!.. А навстречу, значит, бежит крупная такая немка с растрепанными волосами и машет, машет, машет белой простыней. И кричит, кричит, кричит, а что кричит, непонятно, – танковый движок ведь громыхает. Я приказал механику двинуть танк ближе к дому и заглушить двигатель. А тут офицеры из разведки армии на виллисе подскочили. Поговорили с немкой. Она, оказалось, была хранительницей в каком-то музее этого самого парка Сан-Суси. Немка стала умолять нас, чтобы мы не стреляли по древним зданиям парка. «Она говорит, что немецкой пехоты там нет, она ушла к Берлину», – сказал нам офицер-переводчик. Мы и пообещали ей, что в таком случае стрелять по парку не будем. Я по связи приказал всем экипажам батальона в сторону парка огонь не открывать. Ну и двинули мы дальше.

И вот тут, на этом самом перекрестке, приказал механику свернуть влево. А вот там, где и сейчас густые кусты у дома с палисадником, было замаскировано немецкой орудие, которого ни мы, ни проскочившая дальше разведчики, не заметили. И, видать, пушка у фрицев была хорошо пристреляна, они и засадили мне снаряд в правый бок…

Когда от старого потсдамского вокзала они проехали в самый конец улицы, полковник предложил Свечину пройтись по площади с большой каменной аркой. А там, в такой же старенькой советской офицерской форме и в новой российской, шла группа таких же ветеранов. Два мужика бомжеватого вида сосали из горла пиво у ларька на колесах и удивленно смотрели на военных.

– Ура, наши вернулись! – зычно крикнул вслед офицерам один из них, – и все дружно засмеялись.

Когда Свечин вместе с военным атташе вернулся в Берлин, их машина по просьбе Василия Павловича раза три крутнулась вокруг серого Рейхстага со стеклянной «тюбетейкой» наверху, полковник предложил Василию Павловичу отведать немецкого пивка в уютном гаштете недалеко от российского посольства. Свечин с радостью согласился. Сказал:

– Побывать в Германии и не отведать немецкого пивка, – это все равно, что в брачную ночь про невесту забыть…

Хозяин гаштета, грузный мужик в белом фартуке и с недлинной бородкой на сытом лице, сказал Свечину и полковнику, что угощает их за свой счет. И, вежливо попросил разрешения сесть за стол рядом с гостями. Он на приличном русском языке сообщил, что его отец был летчиком люфтваффе. А зимой 41-го попал в плен – его самолет советская зенитка сбила под Смоленском.

– О, а мой старший брат Иван как раз был там зенитчиком и…! – воскликнул Свечин и осекся, взглянув на зажмурившего глаза полковника.

Но поскольку хозяин гаштета искренне засмеялся, – на сурово прикушенных губах полковника тут же образовалась улыбка («Ну и вляпался я, – подумал Свечин, – надо язык за зубами держать»). А немец стал многословно рассказывать о воспоминаниях его отца о семи годах в плену – сначала в Елабуге, а потом под Ростовом. Его русские конвоиры подкармливали и даже частушки научили петь.

– Отец и меня научил, – весело сказал немец и негромко запел:

 Сидит Гитлер на заборе,Просит Гитлер молока,А доярки отвечают:Хрен сломался у быка!

Свечин и полковник добродушно улыбались, хотя другие посетители гаштета настороженно и недоуменно поглядывали в их сторону.

– Вы хорошо говорите на русском, – отвесил Свечин комплимент немцу.

– У меня во времена ГДР были хорошие учителя – русские офицеры из Берлинской бригады, она при социализме стояла тут недалеко, в восточной части города. Русские офицеры заказывали много водки и пива. В молодости я был поражен их привычкой к такому коктейлю. И однажды спросил у них, – откуда такая традиция? Знаете, что они мне ответили? Они ответили – «Пиво без водки, – деньги на ветер!».

Улыбался немец, улыбались и Свечин с франтоватым полковником.

Но улыбка на лице офицера мгновенно исчезла, когда Василий Павловича спросил немца:

– Ну и как вам тут живется после объединения ФРГ и ГДР?

Хозяин гаштета оглянулся по сторонам, подался вперед и негромко произнес:

– Если отвечать по-русски, то хреново…

Затем немец стал рассказывать гостям о том, как новая власть душит налогами его бизнес, как она скудно финансирует земли Восточной Германии, которые когда-то относились к ГДР.

– Нам всем здесь мстят за то, что мы были «под Советами»…

Когда Свечин и полковник уходили из гаштета, немец проводил их до крыльца. И там сказал на прощанье фразу, которая, показалось Свечину, имела особый подтекст, двойной смысл:

– Приходите в гости еще…

Но то было в мае 2005-го в Берлине.

А в начале апреля 2010-го бывший комбат Свечин из своего трехкомнатного «командного пункта» на шестом этаже старого дома в Кунцево с утра до вечера громко отдавал по телефону приказы подчиненным: