Честь самурая

«Мы дошли до Ины, но никто и не вздумал защищать ее».

Такое донесение получил Нобунага при въезде в Кисо. Его воины уже подшучивали друг над другом, говоря, что для военной кампании этот поход слишком весел, а для увеселительной прогулки чересчур скучен. Почему же Такэда ведут себя столь безропотно? Ответ на этот вопрос напрашивался сам собою. Клан Такэда оказался не способен предотвратить вторжение в провинцию Каи.

Все, так или иначе связанные с кланом Такэда, были убеждены в его неминуемом поражении. Однако самураи свято чтили свои традиции.

— Мы им покажем, что с нами все-таки следует считаться, — заявил Нисина Нобумори, комендант крепости Такато и младший брат Кацуёри.

Нобутада, сын Нобунаги, войско которого вторглось в здешние края, счел диспозицию предстоящего сражения крайне для себя благоприятной. Написав послание, он призвал сильного лучника и велел пустить в крепость стрелу с письмом, в котором предлагал неприятелю сдаться.

Ответ не заставил себя долго ждать. Послание было выдержано в чрезвычайно корректном тоне.

«Защитники крепости готовы отплатить князю Кацуёри за все содеянное им добро своими жизнями. Среди нас нет ни одного труса. Мы ждем немедленного штурма и сумеем показать вам силу духа и мастерство владения оружием, которыми наш клан славится со времен князя Сингэна».

Казалось, сама тушь пахла решимостью, с которой Нобумори написал эти строки.

Нобунага произвел сына в военачальники, хотя тот еще был весьма молод.

— Что ж, они получат то, что хотят, — сказал Нобутада и отдал приказ о штурме.

Атакующие разделились на два штурмовых отряда, обрушившихся на крепость одновременно, — один, зайдя со стороны гор, ударил в тыл крепости, а другой атаковал главные ворота. Это было поистине сражение, а не какая-то заурядная стычка. Тысячный гарнизон крепости стоял насмерть. Несомненно, доблесть воинов Каи ничуть не пошла на убыль. С начала второго до самого начала третьего месяца стены крепости Такато были не раз омыты кровью как нападающих, так и защитников. Прорвав первые заграждения, возведенные в пятидесяти кэнах перед крепостным рвом, воины клана Ода завалили ров камнями, деревьями, землей и, перейдя через него, вышли к каменным стенам крепости.

— Идите! Идите сюда! — кричали со стен воины, забрасывая нападающих копьями и камнями, поливая их кипящим маслом.

Карабкавшиеся по стенам атакующие воины Нобутады падали под градом булыжников и палок, но не теряли присутствия духа. Даже упав на землю, если оставались живы и не лишались чувств, тут же поднимались и вновь принимались карабкаться вверх.

Воины из второй линии атакующих подбадривали сражающихся на передовой яростными кличами и при первой же возможности заступали на их место. Собственное поражение представлялось им просто немыслимым. Казалось, ничто не способно устоять перед их яростным напором. Однако и защитники крепости в доблести не уступали, сражаясь с порожденной отчаянием дерзостью. Глядя на тех, кто с высоты стен бросал вызов нападающим, можно было предположить, что крепость полна неистовых воинов Каи, но такое впечатление было ошибочным. В отчаянном героическом сражении участвовали все местные жители. Когда крепость попала в осаду, сюда пришло все население города, и сейчас старики и юнцы, женщины, даже беременные, по мере сил помогали воинам держать оборону. Женщины подносили стрелы, старики готовили пыжи для ружей. Они заботились о раненых и стряпали на всех. Никто не отдавал им никаких приказов, но действовали они согласованно и на судьбу не жаловались.

— Крепость падет, если мы бросим в бой все наше войско, — заявил Кавадзири, один из руководящих штурмом военачальников Нобутады.

— У нас и так уже слишком много убитых и раненых, — ответил Нобутада, обожавший все решать по-своему.

— Мне кажется, решимость защитников крепости зиждется на уверенности в том, что Кацуёри по-прежнему хозяйничает в своей новой столице. Поэтому нам следовало бы на время прекратить осаду крепости и всей мощью обрушиться на Кофу и Нирасаки. Но для этого потребуется полностью изменить стратегию. Значит, нужно попробовать внушить защитникам крепости, что Нирасаки под нашей властью, а Кацуёри мертв. Возможно, удастся обмануть их.

На утро в первый день третьего месяца в крепость было пущено еще одно привязанное к стреле послание. В нем значилось:

«Двадцать восьмого числа второго месяца провинция Каи пала, и князь Кацуёри совершил сэппуку. Другие члены клана или покончили с собой вместе со своим князем, или взяты нами в плен. Поэтому героическая оборона крепости утратила всякий смысл; ваша крепость осталась единственной, продолжающей оказывать сопротивление в уже покоренной провинции. Незамедлительно сдайте крепость и сосредоточьте свои усилия на спасении того, что еще можно спасти.

Князь Ода Нобутада».

Прочитав его, Нобумори расхохотался:

— Обман настолько бесхитростен, что на него не поддастся и малый ребенок. Но это письмо доказывает, что враг уже отчаялся взять крепость штурмом. И столь жалкий обман, похоже, считают верхом военного искусства?

В тот же вечер Нобумори устроил попойку, на которой показал вассалам полученное письмо.

— Любой, кто пожелает, вправе беспрепятственно покинуть крепость еще до рассвета.

Военачальники бурно веселились весь вечер, а ближе к ночи пригласили на празднество своих жен и угостили их сакэ. Все быстро сообразили, что на уме у Нобумори. На следующее утро, как все того и ожидали, Нобумори укрепил сандалию на раненной в схватке левой ноге и, опираясь на большую секиру, прихрамывая, направился к крепостным воротам.

Нобумори приказал защитникам крепости собраться на площади, а сам поднялся на башенку, венчающую ворота, и провел смотр своего воинства — меньше тысячи воинов, если не считать совсем юных, слишком старых и немощных, а также женщин, но с прошлого вечера число его сторонников не уменьшилось ни на одного человека. Склонив голову, он молился сейчас душе своего отца, мысленно говоря Сингэну: «Ну-ка, погляди! Воины Такэды таковы же, как были прежде!..» Наконец он поднял голову и обвел глазами собравшихся на площади. Перед ним стояло все его войско.

Нобумори не был так круглолиц и широк в плечах, как его старший брат. Проведя долгие годы в сельской местности, он не привык ни к изысканной пище, ни к прочим излишествам. Выглядел, однако, молодым соколом, поднятым ввысь над горами и долинами провинции Каи могучим ветром времени. Ему было тридцать три года, и он походил на отца: такие же густые волосы, кустистые брови и широкий рот.

— Вот и отлично! Я боялся, что нынче с утра зарядит дождь, но на небе ни облака. Под таким небом, да еще в день, когда дальние горы кажутся белыми от цветущих вишен, не страшно и умереть. Разумеется, мы не собираемся жертвовать своей честью ради каких-то призрачных выгод. Два дня назад я был ранен и сейчас не могу сражаться рядом с вами. Поэтому буду наблюдать за сражением отсюда, с башенки, и здесь же хладнокровно дождусь врага. И когда он придет за моей головой, тут уж я всласть навоююсь! Так что смело в бой! Откройте ворота — и главные, и задние, — обрушьтесь на врага и покажите ему, как облетает горная вишня!

Восторженные ответные возгласы не оставляли сомнений в том, что все произойдет именно так, как распорядился молодой князь. Боевой клич пронесся по толпе собравшихся, нарастая до яростного вихря. Глядя на своего предводителя, стоящего в башенке над главными воротами, воины приговаривали друг другу:

— Мы прощаемся с ним. Это наш последний бой.

Вопрос стоял не о том, жить или умереть. Собравшихся на площади охватил единый порыв, единая воля к смерти. Они торжественно раскрыли главные и задние ворота крепости, и тысяча воинов с победными кличами ринулась на врага.