Честь снайпера

Как полагается снайперу, которым она была, она владела снайперским даром исчезновения, сейчас применив его во всей полноте — чего ей не приходилось делать никогда раньше за все долгие месяцы сражений.

* * *

Согнувшись над полевой радиостанцией Feldfu.B2, закреплённой на спине связиста, Салид связался с подразделением 12-й танковой дивизии СС и теперь говорил в микрофон.

— Алло, алло, это Цеппелин, вызывает Антона, отвечайте.

— Алло, алло, Цеппелин, Антон слушает, слышу чётко и ясно.

— Антон, запрашиваю БТРы сюда и побыстрее. Не знаю, есть ли кто-то ещё рядом. Людей мало, есть потери, а нам ещё нужно погрузить добычу и уйти до прибытия бандитов.

— Цеппелин, принял. БТРы выехали и будут у вас в течение часа. Результат задания, Цеппелин?

— Принял, Антон. Результат задания: много убитых, точное число позже.

Немцы! — думал Салид. Им всегда нужны числа обо всём. Волоски на жопе дьявола — и те посчитай.

— Цеппелин, передам дальше. Конец передачи.

— Конец передачи, — подтвердил капитан.

Его люди тем временем наводили порядок. Он передал микрофон связисту, разогнулся и присоединился к бойцам, войдя в ранее обстреливаемую зону. Салид слышал, как кряхтели пулемётчики, снимая своё оружие с треног и разбирая для транспортировки. Над тропой всё ещё висел едкий пороховой дым. Везде валялись тела партизан — скорченных или расслабленных в зависимости от того, как их застигла смерть. Пара лошадей ещё дышали и бились, но их быстро упокоили последними выстрелами.

Он быстро распорядился:

— Второму взводу установить периметр в ста метрах. Остальным продолжать. Где Аков? Чёрт его дери, его никогда нет рядом когда..

— Капитан, — отозвался сержант Аков, — я здесь.

Аков был жестоким человеком — в прошлом сержантом полиции, и теперь отлично справлялся с солдатскими задачами. Его лицо было закопчено пороховыми газами ручного оружия — он только что прибежал с дальнего конца линии обстрела.

— У меня есть количество, сэр.

— Докладывайте, сержант, — ответил Салид.

— Тридцать пять бандитов убито. Как минимум девять из них — женщины, но некоторые слишком изуродованы, чтобы определить точно. Кровяных следов нет. Сложно представить, что под обстрелом кто-то выжил, но всё может быть. Когда рассветёт, мы поищем следы.

— Когда рассветёт, нас здесь уже давно не должно быть. Что с нашими потерями?

— Двое погибло, семеро ранено, один тяжёлый и не доживёт до полпути обратно.

Вверх и вниз по тропе щёлкали одиночные выстрелы, разносясь в плотном воздухе летней ночи. Бойцы карательного батальона знали, что не стоит проверять тела, подходя близко. Переверни вы тело — а он ещё жив, у него пистолет или нож и он хочет забрать вас с собой. А может, истекая кровью, он скрутил колпачок с гранаты и намотал вытяжной шнур на запястье, так что когда тело будет потревожено, сработает запал и граната взорвётся. Поэтому каратели подходили осторожно, подсвечивая фонарями, сохраняя дистанцию и всаживая короткую очередь в каждое тело. Так было безопаснее, а безопасность стоила перевода патронов. Только когда колонна трупов была убита по второму разу, бойцы повесили оружие на ремни и растащили тела, сложив их в порядке — пусть и неподвижном — для более пристального изучения.

— Вы узнаете? — спросил Аков у капитана-араба, медленно шедшего вдоль мёртвых тел и пристально изучавшего каждое из них.

Салид всматривался в каждое мёртвое тело. Он ничего не ощущал, кроме глубокого чувства долга и ответственности перед командованием. Амбиции ничего не значили — лишь одна Истинная Вера. Маски смерти ничего не значили для него — он видел подобное тысячи раз, а за время службы в Эйнзацгруппе Д понял, что смерть успокаивает любое лицо.

Наконец, он вытащил карточку из кармана своей куртки и сверился с ней.

— Не уверен насчёт женщины, — сказал он. — Нам нужно будет отмыть их, чтобы уточнить личность. Что же о Баке — я надеялся пригвоздить его этой ночью. Была бы хорошая добыча, да ещё и принесла бы мне неделю в Берлине. Однако, если он — не один из тех, кому лицо разнесло, я его не вижу. Может быть, его вообще здесь нет.

«Неделя в Берлине» была чистейшим театром для постоянно озабоченных сербов, которые любили насиловать так же, как и убивать. Собственные же вкусы Салида были эстетскими: неделю отпуска он посвятил бы молитвенным ритуалам — роскоши, от которой его быстро отучил Восточный фронт. Молиться пять раз в день и вспоминать суровую красоту его его любимой Палестины — финиковые и оливковые рощи, выбеленные палящим солнцем песчаниковые холмы, жару, яркое солнце и нуждающихся людей.

— Разведка предсказывала, что Бак будет здесь — сказал Аков.

— Предсказание — слишком учёное слово, сержант. Они просто догадывались, как и остальные из нас. В нормальных условиях я назвал бы эту операцию самой успешной. Трупов столько, что панцергренадёры фон Бинка и за год не соберут. Но наша операция была особенной, так что я всё ещё не уверен, что мы добились цели и не знаю, что мы будем докладывать обергруппенфюреру Грёдлю.

— Капитан! — раздался крик от бежавшего к ним взволнованного человека. В руках он держал винтовку, которую и вручил Акову, а тот в свою очередь передал добычу Салиду.

Это был Мосин-Наган 91 с прицелом ПУ и сложным ремнём, цеплявшим винтовку к телу в трёх точках.

— Она была здесь, — сказал Аков. — Без сомнений…

* * *

Удача снайпера: найти пещеру, да ещё и без медведя, волка или барсука, готовых драться с ней за свою собственность.

Также удача: поток, по которому она бежала несколько миль, не оставляя следов. А когда она вышла из русла, то прошла по камням и достигла каменной тропой твёрдой почвы, снова не оставив следов.

Милли забилась в пещеру и теперь смотрела, как восходящее солнце пробивается сквозь карпатский лес. Вокруг была тишина. Природа была роскошной, имей вы время для того, чтобы подмечать такие вещи: строго вертикальные прямые семидесятифутовые светлые стволы сосен, их строго горизонтальные могучие ветви — полная гармония зелёного и коричневого, покрывавшая уходящую вдаль землю, укутанную в такой же зелёный подлесок, освещённый косыми лучами солнца, проникающими сквозь сосновые кроны. В воздухе был разлит сладкий аромат сосен. Картина была настолько безмятежной, что Милли пришлось вырвать себя из неё, напомнив себе о том, что тех мира и безопасности, что сулил лес, на самом деле определённо нет.

Немцы за ней не шли, хоть видимость с её позиции и была ограничена. Партизаны её также не искали. У неё не было ни винтовки, ни карты, ни понятия, где она находится. Всё случилось так быстро, как обычно бывает в современном мире: сейчас ты в одной вселенной, на краю сна, в котором тебе снятся твои любимые, а в следующий миг ты уже в другой вселенной, в которой все и каждый пытаются убить тебя со всей возможной жестокостью.

Каждая её часть нещадно чесалась. Чем дольше она лежала, тем больше сигналов боли приходило со всего тела, понимающего, что теперь не нужно работать со всей возможной эффективностью и настала пора покоя, в которую полагается заявить о своём дискомфорте. Ей приходилось падать, ушибаться и обдирать колени. Сосновые иголки искололи её лицо и руки, поскольку она продиралась сквозь заросли, раздвигая ветви. Судя по всему, она ещё и потянула мышцу вдоль ребра на одном боку, и растяжение настойчиво заявляло о себе. Была ещё и меньшая проблема в виде подвёрнутой лодыжки, сейчас отекшей и обещающей на следующий день не на шутку разболеться. Сотня порезов, ударов, ссадин, царапин и уколов требовали внимания, а кроме того, она была отчаянно голодна. Чем доведётся питаться?