Честь снайпера

— Как близко тебе нужно подобраться?

— С пехотной винтовкой — на двести ярдов. И нет никаких шансов, что я сумею подобраться с полноразмерной винтовкой на двести ярдов по гладкому, выжженному склону.

— Нет. Они тебя уничтожат.

Людмила попыталась представить, как она будет стрелять с большого расстояния без оптического прицела. Это было… невозможно. На расстоянии свыше трёхсот ярдов он будет мелкой точкой. И, что ещё хуже, ей предстоит нацелиться на него, в результате чего он будет скрыт мушкой и ей на за что будет зацепиться, чтобы определить дистанцию. Свою роль сыграют ветер, влажность и каждая дрожь каждого мускула её тела.

И всё равно ей придётся справиться.

Безумие. Безрассудство. Смерть.

Но она и так была в ловушке. Единственной возможностью доказать НКВД, оберегавшему предателя, что она сама — не предатель, было успешно уничтожить Грёдля. С этого расстояния, из недостаточно точной винтовки, с выжженной немцами земли…

— Я выстрелю с границы выжженной зоны, — наконец сказала она.

— Слишком далеко. Кроме того, это ловушка. Они хотят, чтобы ты там расположилась. Там будут их люди.

— Неважно.

— У тебя нет винтовки.

— Я добуду винтовку. Это будет нашей задачей назавтра.

— Нет, завтра мы будем искать еду. Если у нас не будет еды, то на следующий день нам не хватит сил, чтобы искать винтовку.

* * *

На следующий день они попытались прокормиться. Милли отошла почти на милю от пещеры вглубь лесной чащи, уделяя внимание не столько высоким светлым соснам, сколько ельнику и зарослям можжевельника и калины. Именно в таких местах росли грибы, и следовало смотреть в оба, чтобы углядеть их в тени, наземной поросли или в корнях деревьев подальше от солнечного света. Она внимательно искала бурые штуки с тёмными шляпками и наростами на ножке, которые Учитель звал «опятами» и почитал как съедобные. С собой у неё был образец гриба, и теперь она рылась в подлеске, словно свинья, в поисках мёртвой белой грибной плоти. Но в одну секунду мир изменился.

Моментально растёкшись по земле, она вжалась в неё и как могла осторожно уползла в заросли калины. Сердце бухало, словно молот. Это было… что? Странный звук? Внезапный запах? Нечто увиденное боковым зрением и стукнувшее в подсознании? Она лежала, словно мёртвая.

Нет, медленно появившиеся люди её не заметили. Случайный патруль, отлично умеющий передвигаться в лесу и пробиравшийся среди белых сосен в поисках жертвы.

Она не видела эсэсовцев с самого Курска и теперь неподвижно лежала в кустах, пока сгорбившиеся люди пробирались мимо. Передвигавшиеся в низком приседе и готовые к нападению в любой момент, они носили пёстрый камуфляж летнего леса. Оружие их было чёрным, и они держали его в руках, а не на ремне — ради моментальной боеготовности. Она слышала, как они окликают друг друга — не по-немецки, а по-сербски. Было ясно, что это высокоопытные профессионалы, передвигающиеся тихо и скрытно мастера тайной войны.

Капля пота стекла по её шее, затем ещё и ещё одна. Нельзя было двигаться, чтобы разогнать дискомфорт, так что вместо этого она попыталась сконцентрироваться на неудобстве и разложить его по компонентам: сырость, нестерпимое раздражение, иррациональная потребность размяться и избавиться от него. Затем сотня других нарушителей порядка принялась терзать её тело: боль от ссадин, следующие капли пота, жажда почесаться, сухость носа от сдавленного дыхания, агония пальца, изогнутого под непривычным углом и придавленного рукой, которая в свою очередь была придавлена телом, жужжание мелкой мошкары возле уха, привлечённой запахом пота, щекотка от их лапок, уколы их жал — всё это множилось во времени и создавало дичайшее неудобство, но пошевелиться — значило умереть.

Громкий хруст. Ботинки ломали ветки кустов совсем рядом с её рукой, поднимая пыль, которая доплыла до её сухих ноздрей и забилась внутрь. Снова шаги — теперь перед ней, чёрные, подбитые гвоздями, весьма поношенные, очень удобные для обладателя. Тот остановился, и, размытый во взгляде её приоткрытых глаз — она боялась закрыть их, слишком громко! — полез в подсумок, порылся там и передвинул поудобнее, наконец достав что-то. Раздался звук зажигаемой спички, и потянуло серой, вслед за чем послышалась затяжка и донёсся запах трубочного табака.

Его правая нога была менее чем в футе от неё. Боец как следует затягивался трубкой, наслаждаясь сочным вкусом табака и выдыхая облака дыма, застилавшие её покровом. Эсэсовец отдыхал от своей охоты, используя перерыв для непринуждённого разглядывания всего окружающего и поиска приметных знаков: тропы, сломанного сучка, царапины на стволе и чего угодно ещё, что навело бы их на добычу.

Ботинок был совсем рядом. Она помнила эсэсовские ботинки со времён Курска — там она их много повидала. Воспоминания, против её воли рвавшиеся из забвения, нахлынули на неё внезапной волной из подсознания, где Милли пыталась их запереть.

Их назвали «группой специального назначения» — спешно собранный с южного фронта откуда только было возможно отряд метких стрелков, не только ветеранов Сталинграда, но и Ростова, Севастополя, Харькова, Киева — где бы снайперы ни практиковали своего мастерства. Хотя основа, как и Милли, была из армии, операция велась только НКВД. Такое только они могли придумать.

— Завтра, — сказал комиссар, — двадцатого июля, столкнутся две великие танковые армии. Посмотрите на карту, товарищи — и вы увидите, что это предопределено. Второй танковый корпус СС идёт в составе восьмисот Pz-IV и «Тигров», мы же встретим их полутора тысячами Т-34 Пятой гвардейской танковой армии. Это будет величайшая танковая битва в истории, и ваша привилегия — принять в ней участие.

Они находились в деревне Прохоровка, располагавшейся на юге выступа, который немцы пытались отсечь ударом с двух направлений и затем уничтожить. Расчёт сражения, обещавшего вылиться в кровопролитную мясорубку, был прост: немцы, отрезающие выступ, встречаются, замыкая кольцо окружения и уничтожают сотни тысяч бойцов. Либо у них это не получается, поскольку танкисты Пятой гвардейской армии помешают им.

— Около четырёх часов утра вас распределят по танкам, которые выдвинутся в поля вокруг деревни. На каждый танк придётся пятеро из вас. Вы достигнете места сражения на броне — наши героические танкисты не в первый раз ведут свои машины в бой. В определённый момент после начала дня вы столкнётесь с немецкими танками. Те из вас, кто переживёт движение по участку, простреливаемому немецкой артиллерией, дождутся столкновения танков, покинут машины и постараются организовать стрелковую позицию — за уничтоженной машиной, за деревьями, в зарослях или на краю воронки от разрыва снаряда.

Вы увидите последствия столкновения множества танков, уничтожающих друг друга. Ваше дело особенное: замечать поражённые немецкие танки, вынужденные остановиться. Они могут гореть — или не будут гореть. Это зависит от места попадания и множества других факторов. Если танк не загорелся, его экипаж попытается выбраться через люки и добраться до германских позиций пешком, чтобы взять другую машину и продолжить бой. Ваше дело, снайперы — убивать их, чтобы они не возвращались. Стреляйте их беспощадно. Карайте их за их зверства, их жестокость, за всё зло, что они причинили Родине-матери, за разрушенные города и деревни. Это ваш святой долг.

Также мне следует вас предупредить — как я и сказал, немецкие танки могут и не загореться — смотря куда попадёт снаряд. Но если загорятся — их экипаж либо его часть попытаются выбраться. Они могут быть объяты пламенем. Полагаю, вы уже видели подобные вещи и знаете, что смотреть на такую смерть — нелёгкое дело.

Так вот, ваши сердца должны быть стальными. Не испытывать желания подарить выстрел милосердия пылающему и визжащему человеку, покончив с его агонией — значит не быть человеком самому. Но вам не позволяется — под страхом смерти! — стрелять в горящих. Вы должны сконцентрировать огонь на не пострадавших немцах. Вам не разрешается также тратить время и патроны на наших собственных горящих. Так велит приказ 270, которому мы будем подчиняться на завтрашнем поле боя — ни одной пули из милосердия!