Честь снайпера
Шрифт:
Милли скользнула к выходу из пещеры с винтовкой в руках. Выбравшись наружу, она тут же заняла стрелковую позицию лёжа. Двое мужчин, оставшихся в пещере, услышали звук работы затвора, лязгающего при закрытии и щёлканье спуска — снайпер свыкался с инструментом.
Вскоре она вернулась.
— Нам нужно обнулить винтовку.
— Обнулить? — переспросил Учитель.
— Для того, чтобы застрелить кого-то с тысячи ярдов, недостаточно просто прикрутить прицел на винтовку. Мне нужно тщательно проверить винтовку на нужном расстоянии и установить прицел таким образом, чтобы прицел смотрел чётко в точку попадания пули на этом расстоянии.
— Прости… но ты — что, с ума сошла? Тут не стрелковые курсы. Да, немцы ушли, но как надолго? И сколько людей они оставили? С каждым твоим выстрелом они будут всё точнее понимать, где ты сидишь. А может быть, они оставили тут людей как раз на такой случай. Может быть и так, что они договорились с Люфтваффе и вызовут «Штуки», которые отбомбятся по оцепленному району. Или они просто взбесятся, заслышав стрельбу и перестреляют ещё пару сотен заложников просто так. У тебя есть только один выстрел — именно по Грёдлю.
— Я поясню, какова наша реальность. Мне нужна тысяча ярдов — и ни ярдом меньше, — заявила Петрова. — Ты видишь где-нибудь вокруг тысячу ярдов?
Все замолчали.
Крестьянин попросил Учителя пояснить, в чём дело. Тот пояснил, и Крестьянин, выслушав, ответил ему.
— Он говорит, — перевёл Учитель, — что ты можешь выстрелить из пещеры. Это заглушит звук. А выстрел придётся вниз, вдоль осыпного склона — по валуну в тысяче ярдов.
— Как обычно, — заметила Милли, — крестьянин оказался умнее умника.
Глава 43
Горы являли собой красоту во всех направлениях — куда ни посмотри, везде раскидывался лирический идеализм райских садов. Но ничто из этих красот не беспокоило Боба и Рейли — для них продвижение было пыткой, потной баней, мучавшей их болью и иссушающей жаждой.
Наконец, Суэггер решил, что пора отдохнуть и сел, привалившись спиной к ближайшему валуну, тяжело дыша.
— Тебе виднее, — сказала Рейли, — но не находишь ли ты, что если будем отдыхать — нас тут и убьют?
— Возможно, — ответил он. — Но меня только что мысль посетила.
— Валяй. У нас нет ничего, кроме времени.
— Ей нужно было пристрелять винтовку, верно?
Рейли не смогла ответить ничем кроме жалкого сухого смешка.
— Откуда я знаю? Я даже не понимаю, что такое «пристрелять». Для меня это птичий язык.
— Пристрелять винтовку — это установить прицел таким образом, что он будет нацелен на точку, в которую ты собираешься стрелять с определённого расстояния.
— Ты уверен, что нашёл правильное время для лекции по баллистике?
— Погоди секунду. Видишь ли, ей нужно было пристреляться на тысячу ярдов. Как ты собираешься найти открытую тысячу ярдов в лесу? Будешь бродить, пока не наткнёшься на неё? Так может быть, что такого места и вовсе нет.
— Это совсем несложно, — ответила она и указала на усыпанный камнями склон над ними. — Вот это место, прямо здесь.
И верно, прогал в деревьях устремлялся вверх по склону от того места, где они расположились на отдых. Местами на склоне росли отдельные высокие деревья, но на земле было слишком много камней для того, чтобы лес скрыл его. Склон напоминал шрам на лесном покрове и выглядел столь же естественно, как нос на лице. Почему
Суэггер не подумал об этом склоне? И тут она поняла, что именно о нём и думал Боб.— Ладно, — подытожила размышления Рейли, — что нам даёт этот склон? В чём твоя игра, Суэггер?
— Она нашла винтовку. Ей нужно пристреляться на тысячу ярдов. Вот она — тысяча, верно?
— Точно.
— Это осыпной склон. Много лет назад, в прошлом, каменный обвал сошёл вниз по склону горы и срезал весь лес. Какие-то деревья вновь пробились, как видишь — но представь себе это место семьдесят лет назад. Оно было абсолютно безлесным.
— Итак?
— Был бы я на её месте — я бы сидел наверху, — указал Боб. — И стрелял бы по цели внизу. Может, там, наверху, есть пещера, из которой она и стреляла, чтобы избавиться от шума. Затем, я бы прикинул, куда летят пули и как они ложатся в цель. Она — роскошный стрелок, ей много выстрелов не понадобилось. Я нарисовал бы чем-нибудь пятно на одном из этих валунов — размером с торс человека, а затем стрелял бы до тех пор, пока не добился бы не просто попадания, а серии из трёх пуль подряд на тысячу ярдов в пределах десяти дюймов.
— Так ты считаешь, что нам нужно не бежать от преследователей, а поискать цель, в которую она стреляла? А если найдём — что тогда?
Суэггер указал на валун, к которому он привалился спиной. На нём было заметно лёгкое изменение цвета — примерно в форме человеческого торса. Пятно выцвело и было едва заметно, но всё же оно было.
— Кровь, я полагаю. Она или кто-то с ней убили кролика, распотрошили прямо здесь и намазали валун кровью, словно краской. Кровь высохла и осталась здесь. Следы попаданий видишь?
Она пригляделась… три отметки от пуль красовались на плоской поверхности валуна в зоне, залитой кровью. Две в четырёх дюймах друг от друга, а третья — в шести дюймах от первых двух, но всё же в зоне, залитой кровью.
— Она либо кто-то с ней знали, что тут лежал британский контейнер с 4(Т), пятью Стэнами, двадцатью пятью гранатами и двумя тысячами патронов. Я полагаю, что контейнер лежит наверху, в тысяче ярдов выше по осыпному склону, где-то в пещере.
— Так мы полезем…
— Боюсь, да. Но, как ты и сказала, нам не следует пытаться убежать от них. Наверху лежит штука, которая вытащит нас из этого замеса.
— И что это?
— То же самое, что спасло Милли. Вернее, те же самые. Там оружие.
Глава 44
— Весьма забавно! — заметил оберштурмбанфюрер Грёдль, сидевший поздним вечером в своём кабинете вместе с штурмбанфюрером Салидом. — Я уговариваю тебя, а ты меня отговариваешь! Разве не ясно, что должно было быть наоборот?
Но юмор был весьма теоретическим, и никто из беседовавших не улыбнулся.
Она оба сидели на кожаном диване в кабинете Грёдля. Перед ними стояла бутылка «Мютон Ротшильда» 1927 года, уже практически освоенная Грёдлем, а молодому штурмбанфюреру оставалось только принюхиваться. Это означало, что они оба были равно пьяны, и Грёдль даже ослабил галстук.
— Оберштурмбанфюрер столь вдохновляющ, — ответил Салид, — столь многих зажёг своей страстью и логикой, проникшей в души нескольких поколений, что меня откровенно ужасает сама мысль, что он будет рисковать собой таким образом.