Честь воеводы. Алексей Басманов

— Всё верно, дорогой Анисим.

— Знаю по Рязани, как отлавливали и расправлялись с теми, кто клятву преступил и пособничал изменникам. А какие то изменники? Сам я в ту пору чудом уцелел, в своём сельце пребывал.

— Верно говоришь, отец. Разбойный приказ работает день и ночь. И князь Василий Голубой-Ростовский шастает по всей Руси в поисках крамольников.

— Ты воин и знаешь, как обойти супостатов. Учить тебя нечему. Вот так-то. — И Анисим потянулся за шапкой.

— Нет уж, гость любезный. Ты нынче у нас ночь проведёшь, отдохнёшь с дороги, а там как хочешь. Сейчас же нас к трапезе ждут.

— Ну спасибо. Что уж там говорить, приустали ноженьки. Эвон сколько прошли, от Белого моря.

Алексей и Анисим покинули камору на конюшне и ушли в палаты.

— И вот что ещё чуть не забыл сказать, — начал разговор Анисим по пути. — Погорельцам помощь нужна. В Новгород они посылали просителей, там откликнулись, но не щедро. Скажи о том боярину Степану, пусть порадеет посильно. Мы в Рязани и в Сасове тоже отзовёмся.

— Как же не отозваться на такую беду, — согласился Алексей.

В палатах их ждала трапеза. Только Глеба не было.

— Дядюшка, а где Глеб? — спросил Алексей.

— А они с Федяшей саблю ладят в столярной.

— Что же он про трапезу забыл? Да и мне он нужен. Пошлите за ним, — попросил Алексей.

А вечером, как уложили Федяшу спать, Алексей зашёл к Михаилу в покой. Присел возле стола, где тот читал книгу. Молвил:

— Сердешный дядюшка, я вынужден вас покинуть на несколько дней. Не спрашивай куда и зачем, одно скажу: дело у меня неотложное.

— Ты, Алёша, знай, что твои маеты мне близки, потому не пытаю. Федяше что сказать?

— Скажи, что помчал на Оку ватажку басурманов прогнать. И скоро вернусь, как поганцев накажу.

— Так воеводе и положено жить, — с улыбкой заметил дядя.

Сборы Алексея и Глеба были недолгими. Собрали в торбы брашно на четыре дня, Алексей взял из своего военного содержания тяжёлую кису с серебром. С тем и оставили палаты, попрощавшись с Михаилом и Анной. Ещё и заставы не были закрыты, как Алексей и Глеб покинули Москву. Уезжали через Можайские ворота, чтобы заморочить головы доглядчикам Разбойного приказа, а они на заставах всегда обитали. За селом Кунцевом миновали наплавной мост через Москву-реку и двинулись к Старицам. Ехали всю ночь, а днём отдыхали в глухой лесной чаще. Все эти предосторожности были не напрасны. Хотя и исчез с белого света князь Иван Овчина, но все шиши, доглядчики и послухи его остались на службе у Кремля. Они день и ночь выслеживали крамольников. А всякая связь со Старицами считалась крамольной. И началось это с того самого дня, как туда вернули из ссылки опального князя Владимира Старицкого и его мать-монахиню, бывшую княгиню Ефросинью.

В Старицы, как и советовал Анисим, Алексей не отважился идти. Не мог он знать, кому служат стражи у ворот. Да может, среди них и оборотень Судок Сатин кружится. А мимо стражей в город не попадёшь, разве что через стену лезть. Потому Алексей прямым ходом двинулся в Покровский монастырь. Игуменом в эту пору в обители стоял молодой Иов. Хотя рассвет ещё не наступил, но путников пустили в монастырь без проволочек. И вскоре же они встретились с игуменом Иовом. Алексей немного знал Иова, считал его сторонником князей Старицких и доверился ему, попросил позвать в монастырь боярина Степана Колычева. Игумен Иов исполнил просьбу воеводы не мешкая. И пока Алексей и Глеб отдыхали после ночного пути, он послал молодого инока в Старицы за боярином Степаном.

— Передай, что совет скорый нужен от боярина, — наказал Иов иноку.

Боярин не припозднился с появлением в монастыре, приехал вместе с иноком в крытом возке. Он и раньше в нём приезжал, потому на Колычева стража не обратила внимания. Встретились Степан и Алексей как родные, обнялись, осмотрели друг друга. У Алексея седина побелила волосы на голове и бороде. Боярин заметил:

— Рано мы стареем, сынок Алёша.

— Так жизнь-то, батюшка, вся во пламени.

Игумен Иов покинул келью, в коей дал приют Алексею и Глебу. Сотский ещё крепко спал, и Алексей, не затягивая время, сказал:

— А я к тебе, батюшка, с поклоном и весточкой через паломника от сына Федяши примчал.

— Господи милосердный, слава тебе, что внял нашим молитвам! Ведь как уехал в Заонежье Федяша с Ульяной и сынком, так ни слуху ни духу. Ну как они там, родимые?

Алексей посадил Степана на лавку, сам сел рядом, за плечо обнял и поведал обо всём, что услышал от Анисима, потому как счёл, что отцу должно знать о судьбе сына всё, что она ему уготовила.

— Ты только, батюшка Степан, наберись крепости и выслушай через меня Федяшину исповедь. Сейчас у него всё, как у истинного сына Божия. А было... Не приведи Господи никому пережить подобное...

Степан и впрямь был мужественный и кремнёвый человек. Он выслушал Алексея без стенаний, лишь изредка вытирал слёзы. Он даже не перебивал его и уже потом, когда Алексей замолчал, сказал:

— Всё это я предполагал, сынок. Знал, что ни опала, ни жестокости не минуют Федяшу. И я благодарю Бога, что он дал ему вынести все муки и страдания. Сердце от боли ломит за погибель благостной Ульяши и их сынка Стёпушки. Молиться будем до конца дней за них... — Степан пристально посмотрел в глаза Алексею и со стоном выдохнул: — Господи, да что же я о тебе-то ничего не спрашиваю! Вижу, вижу, что и на твою долю выпала кара немалая.

— Сверх меры, батюшка, как и Федяше. Одни и те же каты распяли нас на кресте. Да я-то посчитался со своим катом. А вот Федяша... Ему это, выходит, не удалось сделать.

— Ничего, Федяша возьмёт своё. Наш корень крепок, и мы не забываем обид. Скажи, Алёша, мне-то теперь что делать? Может, слетать на Соловецкие острова?

— Нет, батюшка. Тебе туда путь закрыт. Но ты можешь оказать Федяше помощь, дабы из пепелища подняться. И я ему окажу посильно. Вот кису серебра приготовил. Пусть поднимают обитель краше прежней.

— Да и я не пожалею вклада. Но как всё отправить туда?

— А ты попроси игумена Иова, чтобы он двух-трёх иноков паломниками послал на Соловки. Вот и будет знать Федяша, что мы отозвались на его беды.

— Эко старая голова. А ведь всё верно. Святой Иов нам не откажет. Да и иноки у него есть преданные, смелые и сильные.

И боярин поспешил позвать игумена Иова на беседу. Когда тот пришёл, обратился к нему с поклоном:

— Преподобный отец, вот свояк мой принёс печальную весть о том, что Соловецкая обитель от огня выгорела, а ведь я в ней бывал и многим обязан игумену Алексию. Так мы туда вклады посильные думаем сделать. Найдёшь ли ты иноков, достойных довезти вклады до погорельцев и вручить их игумену Алексию и иноку Филиппу, его пособнику в восстановлении обители?

— На богоугодные дела как не отозваться. Конечно же, есть радивые братья в нашей обители.

— Вот и славно. Так я слетаю домой, пару лошадок с возком пригоню, кису серебра прихвачу. А ты уж приготовь паломников. Ноне же чтобы и выехали. Осень ведь, каждый день дорог, а путь дальний. — Боярин Степан был нетерпелив, весь в движении и готов был сам лететь на Соловецкие острова.

Иову передалось рьяное стремление боярина. Он и сам загорелся подвижничеством.

— Иди, боярин-батюшка, обряди возок в путь, — согласился Иов. — А мы тут свой вклад посильный погорельцам приготовим да ждём тебя.