Честное пионерское! Часть 3
Шрифт:
Я обронил:
— Зачем?
Попридержал заготовленную фразу «до встречи». Взглянул девочке в лицо. Зоя опустила глаза, словно заинтересовалась разбросанными на тротуаре разноцветными листьями.
— Я… рассказала ему о вчерашнем, — сказала она. — Ну… что у тебя снова случился приступ. Он просил сообщать ему, если ты…
Я покачал головой — зашуршал капюшон.
Девочка посмотрела на меня — с вызовом во взгляде.
— Ты мне не запрещал ему об этом говорить! — сказала Зоя.
Каховская говорила громко: перекрикивала шум дождя. Она не выпускала мою руку — напротив, усилила хватку. Дождь припустил всерьёз — превратился
Я не вырывался — последовал за девчонкой. На пару с Зоей я чеканил шаги по ступеням. Стряхивал с куртки воду и радовался, что не промочил обувь. Резкий порыв ветра с грохотом закрыл окно на одном из верхних этажей. По стёклам всё громче долбили крупные капли. Мы взбирались уже на третий этаж, когда почудилось, что я услышал раскат грома. Похоже, почудилось не только мне: Каховская схватила меня за руку, сжала мои пальцы и ускорила шаг. Замигали лампы у потолка. По стенам подъезда замельтешили тени от древесных ветвей. Внизу хлопнула дверь, раздались взволнованные, но весёлые голоса. В Зоиных глазах я веселья не увидел.
Девочка торопливо отыскала ключ — распахнула дверь и юркнула в квартиру. Я последовал за ней. И уже на пороге уловил в воздухе запах табачного дыма.
— Папа, мама, мы дома! — крикнула Каховская.
Звякнули хрустальные «висюльки» люстр.
Зое из кухни ответил громкий голос «дяди Юры»:
— Кавалера своего привела?
Девочка стрельнула в меня взглядом. Виновато улыбнулась. Поставила передо мной тапки.
— Привела! — ответила она.
Я нехотя расстегнул замок-молнию на мокрой куртке.
— Тогда сбрасывайте одежду и топайте в кухню, — сказал Юрий Фёдорович Каховский. — Мамы ещё нет дома. Так что ужином я вас не накормлю. Но сейчас поставлю чайник.
* * *
Мокрые брюки я сменил на Зоины штаны от спортивного костюма. Те были мне великоваты. Я подвернул штанины — вытянутые коленки торчали на десяток сантиметров ниже, чем полагалось по нынешней моде. Уселся на стул, забросил ногу на ногу — полюбовался на ставший почти родным красный тапок. Укутанная в халат Каховская изображала хозяйку: суетилась около плиты. Юрий Фёдорович пользовался отсутствием жены: курил, примостившись около приоткрытого кухонного окна. От порывов ветра то и дело вздрагивали оконные рамы, дребезжали стёкла. Сквозь узкую щель в квартиру с улицы залетали капли дождя. По кухне расползался аромат свежезаваренного чая.
— Рассказывай, зятёк, — сказал Каховский. — Зоя говорила: вчера ты снова отключился — на улице, по пути из школы, когда поздоровался за руку с женщиной. Дочь говорила: та дамочка сбежала от вас, «как ошпаренная — только пятки засверкали». Выкладывай, зятёк: кто она такая, что и когда с ней случится. И почему не позвонил мне? Что ты там опять увидел? Как она… ну, ты меня понял.
Я вздохнул. Покачал головой (и носком красного тапка). Отогнал дым от своего лица.
— Не знаю,
дядя Юра, — сказал я.Оконная рама вновь вздрогнула — расставлявшая на столе чашки Зоя втянула голову в плечи, испугано взглянула на окно, нахмурилась.
Каховский взмахнул сигаретой, усмехнулся.
— Что-то похожее я от тебя, зятёк, уже слышал, — сказал он. — И даже припоминаю, когда.
Я кивнул.
— Вот именно, дядя Юра. Вот именно.
Юрий Фёдорович сощурил глаз, склонил вбок голову.
— Ты хочешь мне сказать… — произнёс он, но не договорил.
Затянулся дымом, спросил:
— Кто такая?
— Терентьева. Нина.
Каховский пощёлкал пальцем.
— Терентьева… Знакомая фамилия.
— Подружка Оксаны Локтевой, — сказал я.
Зоина рука замерла над сахарницей. Девочка бросила взгляд в мою сторону, потом взглянула на своего отца. Каховский указал на меня сигаретой.
— Точно! — сказал он. — Нервная девица с завышенным самомнением! Как же она мне…
Юрий Фёдорович хмыкнул. Помолчал, словно о чём-то вспоминал. Рукой отогнал облако дыма к окну.
— И что, эта тоже… уснёт? — спросил он.
Придержал рукой оконную створку. Зажал между губ сигарету. Тряпкой накрыл образовавшуюся на подоконнике лужицу.
— В том-то и дело, дядя Юра, — сказал я. — Фигня какая-то получается. Сперва Локтева. Потом эта — примерно так же…
— Ну, так же или не так — мы обязательно разберёмся, — пробубнил Каховский, почти не разжимая губ.
Он ликвидировал затопление (спрятал его под слоем ткани). С видимым удовольствием затянулся дымом. Взял сигарету в руку, стряхнул пепел в хрустальную туфлю (которая обычно «проветривалась» на балконе). На меня он не смотрел — мне почудилось, что Каховский задумался. Юрий Фёдорович сжал челюсти (я услышал скрежет его зубов) и выпустил через ноздри две тонкие струйки дыма. Дождь за окном не прекращался. Ветер всё так же раскачивал ветки деревьев. Я увидел, как одно за другим на белой поверхности подоконника появлялись новые мокрые пятна. Но Зоин отец посматривал на запотевшее стекло. Он не обращал внимания на мокрый подоконник. Зато вдруг вспомнил обо мне.
— Ну, — промычал Каховский. — Рассказывай, что видел. Подробно. Без всяких там «наверное» и «может быть».
Юрий Фёдорович махнул рукой.
— Как девица уснула? Где она уснула? С кем уснула?
Каховский покосился на дочь.
Зоя взглянула на меня.
Я заглянул во вновь заполненную доверху вазу с конфетами. Но лишь скользнул взглядом по фантикам. Юрий Фёдорович увёл вазу у меня из-под носа, переставил её на диван рядом с собой.
— Папа! — воскликнула Зоя.
Она всплеснула руками, поражённая поведением родителя. Неприятно удивился жадности майора милиции и я. Но Каховский не отреагировал на мой укоризненный взгляд и проигнорировал возмущённый возглас девочки.
— Говори, зятёк, — сказал он. — Не тяни быка за… Хм.
Юрий Фёдорович всё же скосил взгляд на дочь.
И добавил:
— Не тяни, в общем.
Я уставился на вазу с конфетами (по традиции я всегда приносил от Каховских угощение для Вовчика и Паши Солнцева — теперь ещё и для Валеры Кругликова). Но мои традиции сегодня «дядю Юру» не волновали. Каховский требовательно постучал пальцем по столешнице.
— Ну?! — сказал он.
— Да тут и рассказывать не о чем, — заявил я. — Она валялась на кровати, ни разу даже с неё не встала…