Честный вор
Шрифт:
– А что, если ваши… жертвы где-то задержатся или в чем-то поспешат?
– Мы учли и такую возможность, – Прокейн просто лучился счастьем. Его планы вот-вот должны были стать реальностью.
– Что вам больше нравится, подготовка операции или ее исполнение? – спросил я.
На мгновение он задумался.
– Пожалуй, что исполнение, но, право, мне трудно отдать предпочтение чему-то одному. Мне не хотелось бы сравнивать кражу с написанием картины, но это единственное, в чем я хоть немного понимаю. Я получаю огромное наслаждение, выбирая сюжет, всматриваясь в форму, цвет, игру света и тени, но все
– А потом?
– Потом? – задумчиво повторил Прокейн. – Да, в обоих случаях потом приходит покой, этакая меланхолия.
– А вина?
– Только сожаление. После того, как картина завершена. После кражи – никогда.
– И о чем же вы сожалеете?
– Мне всегда кажется, что я мог бы нарисовать ее лучше. Хотя я и не знаю, что мне следовало для этого сделать. После кражи я не испытываю ничего похожего.
– И никаких угрызений совести?
– Я не представляю, что это такое, – ответил Прокейн. – Угрызения совести подразумевают чувство вины, а я не знаком с этим чувством.
– А вас не интересовало, почему? Почти каждый из нас чувствует себя виноватым в том или другом.
– Я думал об этом и пришел к вполне определенному выводу. Дело в том, что я доволен тем, кто я есть, – превосходный вор и терпимый художник. Я не стремлюсь быть кем-то другим. Мне кажется, что чувство вины свойственно людям, которые ставят перед собой недостижимые цели. Они не могут стать кем-то еще, но думают, что это им по силам, и в результате возникает комплекс вины перед самим собой.
– Что вы ощущаете при краже? – спросил я. – Какие у вас возникают эмоции и возникают ли они?
– Вам это нужно для репортажа, мистер Сент-Айвес? – Прокейну явно нравилось, что разговор в основном шел о нем. А это немаловажно.
– Возможно.
– Мое внимание целиком приковано к операции. Все остальное как бы отсечено. Мне кажется, что я держу все нити и в каждый момент знаю, за какую надо дернуть. Иногда мне хочется по памяти нарисовать картину ограбления. Там было бы на что посмотреть, особенно на лицо, как вы говорите, жертвы.
– Например, вашингтонского сенатора.
Брови Прокейна удивленно поползли вверх.
– О, разве они знают об этом?
– Во всяком случае, догадываются.
– Это был совершенно продажный человек. Он уже умер. Но, прикованный к батарее, он поневоле вызывал жалость.
– Я успел прочесть только несколько страниц, – заметил я, – но от ваших журналов невозможно оторваться.
– Вы думаете, они могут заинтересовать широкого читателя?
– Несомненно.
Прокейн оживился.
– Пожалуй, их стоит опубликовать. К сожалению, это возможно лишь после моей смерти.
– Не раньше, – согласился я.
– Вы действительно думаете, что их опубликуют?
– Майрон Грин знаком с некоторыми издателями. Он все устроит.
– Если их опубликуют, – Прокейн скромно потупил глаза, – то книгу могут экранизировать?
– Конечно, – я с трудом удержался от улыбки. Он помолчал.
– Главную роль мог бы сыграть Стив Макквин, или Брандо…
Открывшаяся дверь прервала рассуждения Прокейна.
В кабинет вошли Джанет Вистлер и Майлс Уайдстейн. К моему разочарованию, Уайдстейн совершенно безответственно отнесся к такому важному событию, как кража миллиона долларов, надев твидовое пальто спортивного покроя, серый шерстяной костюм и рубашку с открытым воротом. Правда, его башмаки белели каучуковыми подошвами. В руке он держал черный плоский «дипломат». Поздоровавшись с нами, Уайдстейн поставил его на пол.Джанет Вистлер пришла в темном брючном костюме и невыразительных черных туфлях. По внешнему виду они напоминали молодую пару, направляющуюся в ближайший магазин за продуктами.
Они сели, и Джанет ответила отказом на предложение Прокейна что-нибудь выпить. Уайдстейну он ничего не предлагал.
– Я звонил вам вчера ночью, чтобы рассказать о встрече с детективами, – сказал Прокейн. – Я пришел к выводу, что их интерес к моей особе не должен помешать нам в выполнении наших планов.
– Это дело начинает обрастать трупами, – заметил Уайдстейн.
– Прошлой ночью мы уже обсудили этот аспект. – ответил Прокейн. – Я упомянул об этом только потому, что у Сент-Айвеса могли возникнуть какие-нибудь идеи.
– Только одна, – ответил я, – Те, кто убил Бойкинса и Пескоу, могли зарезать и Франна.
– Да, это логичное предположение, – кивнул Прокейн. – Они же намереваются украсть миллион долларов и возложить вину на нас.
– Я не понимаю, как вы собираетесь удержать их от контактов с торговцами наркотиками, даже если вам и удастся опередить их в краже миллиона.
Они переглянулись.
– Я думаю, мистер Сент-Айвес, – сказал Прокейн, – что о каждой последующей стадии нашего плана вы будете узнавать в самый последний момент. Я уверен, вы понимаете, почему. Но позвольте вас уверить, что нами приняты все меры предосторожности, – он повернулся к Джанет. – Вы звонили в аэропорт?
– Да. Самолеты вылетают точно по расписанию.
Прокейн взглянул на часы.
– Лимузин у дома?
– Мы в нем приехали, – ответил Уайдстейн.
– Думаю, нам пора. Прошу вас, Майлс.
Уайдстейн поднял черный «дипломат» и открыл его. На черном бархате, каждый в отдельной выемке, лежали четыре пистолета, длина ствола каждого из которых не превышала и шести дюймов.
Право первого выбора получила Джанет Вистлер. Она взяла пистолет, убедилась, что он заряжен, и бросила его в сумочку.
– Это семизарядные «вальтеры», мистер Сент-Айвес, – пояснил Прокейн. – Модель тридцать первого года, хотя эти пистолеты изготовлены совсем недавно, – он сунул пистолет во внутренний карман пиджака. Вероятно, Прокейн шил костюм у опытного портного, потому что на пиджаке не появилось никаких выпуклостей.
Уайдстейн повернулся ко мне.
– Сент-Айвес, – он протянул «дипломат».
– Благодарю, – ответил я, – Я этим не пользуюсь.
Глава 18
Черный «кадиллак», двойник нью-йоркского собрата, встретил нас в Национальном аэропорту Вашингтона. Над Потомаком плыли низкие облака, предвещая мокрый снег. В Вашингтоне мне вечно не везло с погодой. Я попадал сюда или в пронизывающий холод, или в нестерпимый зной.
Прокейн посмотрел на облака и повернулся к Джанет.