Четкие линии

Салазар…

Не имеет значения, кто это сделал, просто… Салазара больше нет. Нет - страшное слово. Никогда - еще страшнее.

Потолок вздрогнул от странного грохота, как будто взорвалось что-то в одной из башен.

Мне уже было все равно.

Впервые в жизни я ощущал себя пустым и бездушным.

========== 37 ==========

Отрицание.

Гнев.

Торг.

Депрессия.

Принятие.

Мое принятие стало бесконечной апатией. Есть такое глубокое, неизбывное чувство у каждого человека, что все обязательно будет хорошо. Вера в хорошее. Без Салазара у меня не получалось верить. Каждую ночь он снится мне, проклятый темный маг, приходит, утешает, гладит по волосам, обнимает, я чувствую его запах, гладкость густых волос, смотрю в зеленые глаза… Каждое утро встаю с этой проклятой верой в хорошее, в то, что такой сильный артефакт не мог пропасть бесследно. И каждый раз черная подпалина в изящной раме как удар под ребра, болезненно, оглушающе.

Он ушел и забрал мое вдохновение. В прошлой жизни, в самые худшие годы, при любой беде или неприятности работа становилась моим спасением. Я рисовал, рисовал и рисовал, никак не мог остановиться. Выплескивал свои чувства на бумагу, передавал их героям своих произведений. Теперь я не могу ничего, рука не держит кисть, и наброски обычным шелестящим ковром лежат на полу. Потому что любой лист связан с Салазаром, с его мыслями, чувствами. Словно наяву, поднимая рисунок, я слышу его голос. Спорит ли он, язвит или поддерживает, он рядом, в моей голове, и это сводит с ума. Если бы дементоры оказались поблизости, им нечего было бы из меня выпить.

Салазар ушел и забрал все самое светлое. Умом понимаю, что справлюсь, переживу и пойду дальше, но не оправлюсь до конца никогда. Сейчас же это представляется невозможным.

Браслет клеймом жжет руку, хочется сорвать его с кожей, с кровью и мясом и выбросить к чертовой матери. А потом сразу становится стыдно, потому что это все, что осталось мне от Салазара.

Уже нет боли, нет неизбывной тоски, есть лишь пустота и безразличие, действия как у куклы на шарнирах, механические и пустые.

И нет Салазара.

– Гарри, как насчет того, чтобы прогуляться? Забрось книжки, ты готов к экзаменам. А сейчас солнышко, тепло. Или в шахматы сыграем?

– М-м-м…

– Если хочешь, могу попросить родителей прислать что-нибудь из магловской библиотеки.

– М-м-м…

– Можем ограбить Гринготтс.

– М-м-м… Что?!

– О, очнулся, - оскалился предвкушающе Малфой.
– Ну, говори, Поттер, что с тобой происходит? На тебе лица нет. В принципе, и раньше красавцем не был, но сейчас вообще страшно подойти, мини-версия дементоров Азкабана.

Вот, для чего нужны друзья. Не трогали, дали погоревать, поплакать, а затем пинком - да в суровую реальность.

– Ничего, кошмары, - вымученно улыбнулся.

Парни не верили, взгляд Гермионы стал откровенно скептическим, но в душу не лезли, за это уже стоит поблагодарить врожденную или развившуюся - у кого как - тактичность.

– Попросить у Северуса зелье сна без сновидения?
– только и спросила Бобренок.

– Не стоит, - иначе сновидения все равно будут, но вот проснуться я не смогу, вынужден буду досмотреть до конца, а это всегда больно.

Гермиона соскользнула с парты, подошла и обняла меня, теплое дыхание коснулось шеи, ладошки прошлись по спине.

– Мы рядом, если захочешь поговорить. И никому не скажем, - прошептала она.

В пустоте разлилось тепло благодарности, еще слишком слабенькое, болезненное, в последнее время любые намеки на чувства вызывали боль. Разум защищался от них апатией.

– Спасибо.

Девушка кивнула и вернулась на свое место.

– Итак, - сменил тему Дракон.
– У кого какие планы на лето?

– Курсы в Отделе Тайн, - тут же отчиталась Гермиона.
– Изучить требуется много, мне еще школьное магловское образование нагонять, поэтому любое свободное время принадлежит невыразимцам.

– И Северусу, - пропела белобрысая ехидина.

– И Северусу. Но не этим летом, - вздохнула с грустью девушка.
– У него очередная Конференция зельеваров. Кстати, он говорит, что следующий год станет последним в роли преподавателя. Потом перейдет на частные заказы.

– Ну, и правильно, - фыркнул Малфой.
– Отец давно говорил ему заняться наукой и выполнением личных заказов. В школе крестный только талант свой гробит впустую. Никто не ценит.

– Почему никто? Мы ценим, - возмутился рыжик.
– Но ты прав. Подумай, зелья для Больничного крыла может сварить и сама мадам Помфри, и семикурсники, кстати, было бы неплохой подработкой. А вместо этого такие простые составы варит целый Мастер.

– А я о чем!
– хлопнула по парте Гермиона.
– Видела письма Северуса, он еле успевает писать статьи в журналы и отвечать на личную корреспонденцию.

– Но теперь-то у него все с этим в порядке, - расплылся в улыбке Малфой.
– Времени стало больше, у статей в журналах больно знакомый стиль изложения…

Со своим горем я пропустил все изменения в жизни друзей. Однако не чувствовал в себе сил зарисовывать новый том манги. Вообще не хотелось притрагиваться к кисточке.

– Северус диктовал, я записывала, заодно кое-что переформулировала, а то его тезисы слишком уж заумные, - Бобренок закатила глаза. С таким лицом женщины говорят снисходительно: “Мужчины”.
– Он проверил, ему все понравилось, да и отзывы отличные. А проверить эссе первых двух курсов и сварить кое-какие зелья для меня несложно.

Ого, размах поражает воображение. Бобренок взялась за зельевара всерьез, освободила ему время как только могла.

Я тоже поступал так… когда… Нет, не думать, не вспоминать.

– Родители Драко решили устроить проверку, как мы будем уживаться всей компаний на территории одного поместья, - Ласка выглядел откровенно несчастным.
– Пригласили меня, Грингассов и подругу Астории.

С миссис Уизли будут проблемы.

– Мама не знает?
– проницательный Бобренок, весьма проницательный.

– Нет, - мотнул головой Рон.
– И чем дольше не узнает, тем лучше. Мне не нравится скрывать Драко от семьи, но я лучше познакомлю его с Чарли или Билли. Да даже Перси адекватнее воспримет наши отношения, чем мама с папой. Папа как всегда будет кивать и отмалчиваться, а мама…

Наболело у парня, наболело, вон, как страстно изливает чувства. Если бы Салазар выжил, я бы даже скрывать не стал, всему свету заявил бы о том, что мы пара.

Он всего лишь портрет, пусть и живой, но… Для меня он был человеком. И влюбился я в этого человека, в Салазара Слизерина, того самого, которого этот портрет изображал.