Четверо детей и чудище

— Просто надо было свалить от этого чудика, — сказала Шлёпа.

— Шлёпа, теперь точно надо звонить папе с Элис!

— Ни за что! Я совру, что потеряла телефон. У кого есть карманы? Иди сюда, Робби. — Шлёпа запихнула свой мобильник Робби в карман — с трудом, там уже был лев. — Вот так. Тебя обыскивать не станут. Пошли, по-моему, нам вон по той улице. Уже близко.

— Но что же мы скажем, когда придем?

— Я разберусь, — сказала Шлёпа.

— Этого я и боюсь, — я покачала головой. — Не надо только никакой бред сочинять. Давайте уж врать без затей. Мы забрели далеко в лес и потерялись. Потом устали и легли поспать, а когда проснулись, уже было темно, и с тех пор мы так и плутали, искали дорогу домой. А телефон ты в лесу потеряла — выпал из кармана.

Шлёпа с Робби уставились на меня, хлопая глазами. Похоже, внезапно озарившая меня идея их не впечатлила. Даже Моди, которая спала, положив голову Шлёпе на плечо, неодобрительно фыркнула.

— Тупая какая-то байка, — подытожила Шлёпа. — Как будто нам всем по три года.

— Зато так они не будут сердиться, — возразила я.

Они все равно рассердились. Да еще как. Хотя сначала долго нас обнимали и плакали. Папа одной рукой прижал к себе Робби, другой — меня и так в нас вцепился, как будто вообще не собирался отпускать. Элис обнимала Моди и рыдала, а потом папа их тоже притянул к себе. Так мы и стояли тесной кучкой — все, кроме Шлёпы.

Потом папа позвонил в полицию, чтобы нас больше не искали. Они за нами даже вертолет послали — осматривали лес с воздуха.

— Круто! Жалко, что нас на вертолете не покатали! — огорчилась Шлёпа.

Элис кричала на нее, называла безответственной хулиганкой, говорила, что она на всех нас плохо влияет. Но Шлёпе, похоже, это было до лампочки. Она просто стояла и с улыбочкой повторяла «Ну да, ну да», пока Элис ее не тряхнула:

— У тебя совсем совести нет! Я так волновалась, чуть с ума не сошла.

— Ты просто боялась, вдруг что не так с Моди, — сказала Шлёпа. — А за меня ты и двух пенсов не дашь, тебе на меня начхать.

Нас с позором отправили спать. Шлёпа натянула одеяло на голову и, похоже, тут же вырубилась, но когда через несколько часов я проснулась, то услышала рядом грустное сопение.

— Шлёпа? — шепотом позвала я.

Она сопела в подушку, но я все равно слышала.

— Шлёп, ты плачешь?

— Еще не хватало. Закрой варежку, дура. Ну вот, ты меня разбудила, — свирепо зашептала Шлёпа.

Я боролась с собой. Зачем она все время грубит и хамит? Как же с ней тяжело. Тут снова раздался негромкий всхлип.

Я вылезла из постели и склонилась над Шлёпой. Коснулась ее щеки. Щека была вся мокрая.

— Ну чего ты, Шлёпа, — мягко сказала я.

— Меня бесит, что я на концерте допеть не успела, — всхлипнула Шлёпа.

— Ну да, ну да, — сказала я, нарочно повторив ее присказку. Я нашарила в темноте свою сумку, достала пачку бумажных платков и кошелек. Дала Шлёпе платок и стала рыться в кошельке, гремя мелочью.

— За билеты отдать не могу — не хватает, — сказала я. — Зато у меня вот что есть.

Я нашла Шлёпину руку и сунула в нее две монетки.

— Это что?

— Два пенса. Мне на тебя не начхать.

— Все ты врешь. Ты меня ненавидишь.

— Ну, бывает. Так я и Робби иногда ненавижу, а он мой брат. А ты теперь мне сестра. И ты классно спела там, на стадионе. И очень классно довезла нас до дома.

Шлёпа опять засопела, но стиснула мою руку.

— Я завтра тоже пожелаю, чтобы мы стали богатыми и знаменитыми, — сказала я.

Но завтра ничего желать не пришлось. Мы были наказаны, и гулять нам запретили.

— А можно совсем маленький пикничок, чтобы Моди дома не сидеть? — спросила Шлёпа. — Ей так нравится в лесу — и она ни в чем не провинилась. И мы тоже вообще-то. Мы ж не нарочно заблудились, и теперь ни за что не заблудимся, честно-честно, клянусь.

— Можешь хоть до посинения клясться. Никакого вам пикника, — сказала Элис.

— А можно пойти к песчаной яме просто так, без еды? Там так здорово, — забросила удочку я. — Или вы с папой возьмите себе еды и вина, а мы обойдемся. Наказание что надо.

— Помолчи, Розалинда. В лес вы больше не пойдете. И вообще — из дома ни ногой. Нет вам больше доверия, — сказал папа.

Они были непреклонны. Пришлось нам торчать дома. Сказать по правде, раньше я была бы счастлива провести целый день дома, когда есть что почитать. Робби тоже любит читать, или придумает сложную игру в зоопарк, возится полдня со своими зверями — и счастлив. Но для Шлёпы это был кошмар. Элис хотела в первую очередь наказать ее, она была уверена, что это Шлёпа во всем виновата. Она забрала у нее ноутбук, так что Шлёпа осталась без своих игр, и DVD ей смотреть запретили. Мы сидели по своим комнатам, а папа и Элис на первом этаже играли с Моди.

— Меня им тут не запереть, — сказала Шлёпа, подходя к окну. — Вылезу и пойду в лес. Найду псаммиада. Пожелаю… пожелаю, чтоб у мамы все лицо бородавками покрылось, а твой папаша чтоб облысел и чтоб они оба стали жирными уродами, тогда их друг от друга будет тошнить, они взбесятся, и их разведут по разным психушкам. А мы с Моди останемся тут и каждый день будем желать всякое. Как тебе план?

Я тоже подошла к окну. Второй этаж, а все равно очень высоко.

— Шлёп, не валяй дурака. Шлёпнешься и расшибешься.

— Как бы мне спуститься, — мучительно размышляла Шлёпа. — Нужно что-то типа веревки.

В книжках про пансионы из спален всегда выбирались по связанным вместе простыням, но я решила, что это все равно страшно опасно, и Шлёпе ничего не сказала.

— По-моему, это плохой план. И насчет заколдовать папу и Элис — тоже. Они после заката еще больше на нас разозлятся и запрут тут на всю жизнь. Нет, надо, чтобы они поверили, что нам правда стыдно. Когда мы с Робби ругаемся с мамой, потом всегда просим прощения в письме. Она его прочтет, заплачет — и тут же нас прощает.

— Не буду я никакое дурацкое письмо писать! — фыркнула Шлёпа.

— И не пиши. А я напишу. И Робби тоже попрошу. Робс, зайди к нам, — позвала я. — Дело есть.

Я аккуратно вырвала из своего блокнота для рисования пару листов и открыла большую жестяную коробку с карандашами.

— Сначала бордюр, — сказала я Робби и отчертила ему поля — у него вечно линейка сбивается.

Я нарисовала на полях цветочки, деревья, синих дроздов, белок и кроликов. Робби нарисовал львов, тигров, слонов и жирафов. Звери у него вышли крупные — их шеи, лапы и попы с хвостами выпирали за поля, но он так здорово орудовал карандашами, что этот недочет вполне сходил за художественный прием.