Четверо мужчин для одной учительницы

Звонок Виталия Аркадьевича раздался несколько месяцев спустя, Наташа уже занималась дипломом. Работа над темой об особенностях офисной лексики в англоязычных и франко-говорящих компаниях поглотила ее целиком. Она устроилась на работу, где могла собрать нужный материал к диплому, ведь по ее теме литературы было немного, приходилось брать «из жизни». «Аристократическая» мечта временно отошла на второй план. Наташа отбелила зубы и увеличила рост, – несколько оттенков и несколько сантиметров в сторону совершенства почти неуловимо изменили ее облик, но этого было достаточно, чтобы чувствовать себя еще на шаг ближе к цели. Вике она об этом не сказала, но от подруги не скрылись перемены. «Что это с тобой, дорогая? – заметила она. – Ты растешь и хорошеешь на глазах! А я всегда говорила – регулярная половая жизнь и хорошая обувь творят с женщиной чудеса!»

Виталий Аркадьевич Прибыловский, произнеся «хеллоу» вместо «алё» на американский манер, представился старым знакомым Журова, навешал кучу ветвистых комплиментов и попросил о встрече. Журов был в Лондоне, он часто уезжал по делам, и Наташа согласилась – в знакомых Журова она была уверена, как в нем самом. И действительно, Виталий Аркадьевич оказался обходительным, общительным, энергичным человеком лет 45, удачливым бизнесменом, остроумным собеседником. Единственное, что вызывало неприятие в его внешности,– говорящая щетка вместо рта. Но это было заметно, только когда он говорил серьезно, когда смеялся, неприятие тут же улетучивалось, сраженное его непобедимым обаянием, на фоне которого таким мелким недостатком можно было пренебречь. Веселиться и веселить он умел. Каждую встречу он начинал с забавного рассказа или анекдота, разыгрывая их с мастерством профессионального актера, словно отточенный эстрадный номер. Свой звонок и желание встретиться он объяснил «производственной необходимостью» – мол, наслышан от Журова о Наташиных способностях в области двуязычной лингвистики. Он сначала задавал вопросы на эту тему, приносил бумаги с трудно переводимыми фразами, спрашивал совета. Потом просто приглашал в рестораны, развлекал и балагурил, куртуазно целуя руку на прощание, и на следующий день появлялся вновь. Наташа даже привыкла к его компании, но ответить на простой вопрос: что ему от нее надо, она не могла. Ничего не предлагает, никуда не тащит, продвигать отношения не пытается, но все время тут как тут... Она поделилась с Викой. Подруга списала ее сомнения на недостаточную опытность, объяснив: «Бывают такие странные мужики, им приятно быть в обществе красивой девушки. Кто там знает, что у вас ничего нет? А смотрят и завидуют. Ему этого достаточно. Импотент, но не обыкновенный, а элитный. Тебе с ним нравится время проводить? Ну и не бери в голову!»

«Та самая» встреча запомнилась Наташе отступлением от привычной атмосферы веселости. Без анекдота на разогрев не обошлось, но Виталий Аркадьевич исполнил его как обязательную программу, словно чтобы не оказаться не узнанным.

– Здравствуйте, доктор, у меня проблемы.

– Присаживайтесь, голубчик, рассказывайте.

– У меня погасший взгляд и дергается плечо.

Доктор, продолжая писать:

– Валерьянки на ночь – и как рукой снимет.

– Доктор, ночами мне снится, что я строю подземные пирамиды в Тоскане, меня страшно беспокоит сохранность фресок и поведение связующего раствора в контакте с грунтовыми водами.

Доктор, поднимая глаза:

– Что вы говорите?! А чем армируете фундамент? Очень рекомендую скрученные по четыре каленые прутья, веками, знаете ли, обкатанный прием.

– Доктор, что-то идет не так. На определителе телефоны людей, которые мне не звонили, все слова на вывесках и афишах, за которые цепляется взгляд, однокоренные. Мой хомяк не разговаривает со мной четвертый день, он неподвижно сидит в углу клетки и смотрит на меня взглядом Балрога, целящегося в Гендальфа кончиком бича.

Доктор:

– Какой, однако, начитанный зверек, вы не пробовали дать ему русскую классику?

– Доктор, я чувствую и понимаю женщин.

Доктор, роняя очки на стол, вполголоса:

– Оп-паньки...

Доктор в исполнении Виталия Аркадьевича смешно картавил с одесским акцентом, а пациент был карикатурно интеллигентен. Артистизм собеседника покорял. Наташа улыбнулась.

– И чем я могу вам помочь? – спросила она.

– Наташа, у вас есть мечта?

– Мечта? Да...

– Если вы мне ее доверите, это будет огромная честь для меня! – Виталий Аркадьевич совсем перестал улыбаться и ждал, пристально глядя на Наташу.

– Я хочу дать правильный генетический набор своему ребенку, – серьезно ответила Наташа.

– Не понял, простите.

– Я хочу, чтобы мои дети стали продолжателями аристократического рода. Настоящего. С древним генеалогическим древом. Чтобы на ложечках, которыми они с детства кушают, был фамильный герб их рода. Чтобы они жили в огромном старинном замке с библиотекой, занимающей целую комнату, гуляли с няней в собственном парке с аллеями и прудом. Замок и пруд – это, конечно, образно, но я мечтаю, чтобы они были не просто образованны, воспитанны, говорили на нескольких языках, а чтобы благородство личности и прямая спина были бы у них в крови и этому не приходилось бы учиться! Я хочу навсегда поменять декорации их жизни... – Наташа увлеклась.

– У вас очень красивая мечта, Наташа, – отозвался он. – И мне очень приятно, что я заслужил ваше доверие. Но вы понимаете, что тому человеку, которого вы хотите встретить и от которого хотите иметь детей с такой родословной (мы ведь об этом говорим?) – не нужна бедная золушка? Мы же не в сказке живем.

– Понимаю. И я не бедная Золушка.

– Ну, по сравнению с таким состоянием, о котором вы мечтаете, мы тут все бедные золушки, и вообще церковные мыши.

– Я не говорю о состоянии. Я говорю об аристократизме и благородстве души. Настоящем, а не купленном, – поправила Наташа.

– Похвально, похвально. То есть деньги вас не интересуют?

– Ну почему же. Деньги придают лоск манерам, чувству стиля добавляют возможностей, а интеллекту пространства. Они украшают, но только «истинное».

– Совершено с вами согласен. Можно много читать о разных странах в книгах, но почему бы ни увидеть вечерний Париж своими глазами? Как прекрасен мир хороших манер, дорогих машин и красивых женщин в мехах. Как прекрасны картины, столовое серебро, неспешная беседа людей одного круга... А насколько тождественны, на ваш взгляд аристократизм и интеллигентность? Ведь и там и там – воспитание, образованность, интеллект, не так ли?

– Не совсем. Это родственные, но не синонимичные понятия. И различия их не в противопоставлении, а лишь в расстановке акцентов. По крайней мере, так было. К примеру, и те и другие полагали, что люди должны быть хорошо образованны и вежливы. Однако, интеллигенты проповедовали уважительное, по меньшей мере вежливое отношение ко всем людям, а аристократы считали, что уважение нужно заслужить, и тех, кто его не заслуживал, презирали. Богатство заслугой не считалось, оценки производились из соображений чести. Я много читала об этом. Мне кажется, аристократизм имеет право на то, чтобы быть нетерпимым, а интеллигентность этого права лишена. Аристократизм бескомпромиссен, а интеллигентность предполагает терпимость к суждениям даже тех, кого нельзя назвать личностью. Интеллигенты делали акцент на отношениях с окружающим миром, особое внимание обращали на справедливость в оценках, а аристократы – на отношение к самому себе, на безупречность своего облика, ибо справедливость оценок посторонних людей, людей не их круга, не их кодекса чести, их мало волновала. Аристократизм – это неоспоримое преимущество, данное семьей, выверенное столетиями, отшлифованное строгостью по отношению к себе. Это достоинство и дисциплина, это интеллект, вкус и чувство меры, это культура речи и манеры, это умение обращаться с прислугой, это кастовость, избранность, наконец...

– Безусловно! – с готовностью поддержал собеседницу Виталий Аркадьевич. – Безусловно, избранность! Всеобщая доступность здесь невозможна и нелепа! Избранность – одно из правил жизни, которое нужно просто принять. Не все дано всем, а если дано – будь достоин этого. Не так ли? Но для того чтобы один аристократ мог выпить утром кофе в постели и существовать, как подобает людям его круга, нужна была дюжина прислуги в доме и сотни крепостных или наемных рабочих.

– Аристократизм не всегда равен богатству, – спокойно продолжала Наташа. – После революции 1917 года аристократы не переставали быть аристократами. Они оставались ими, не имея и копейки в кармане. В концлагерях сохраняли свою личность лишь две категории людей – верующие и аристократы. И знаете, в чем основное различие между интеллигентностью и аристократизмом? Перед интеллигентностью хамство пасует, а перед аристократизмом – гибнет!

– Наташа, я должен признать за вами неоспоримую победу, – снова расплывшись в улыбке, произнес Прибыловский. – Вы прекрасный ритор, великолепно умеете отстоять свою точку зрения, убедить собеседника точными аргументами и логикой! Браво! Впрочем, я в вас и не сомневался. Но небольшая проверочка никогда не помешает, – шевельнул он седой щеткой уже без тени веселости и прибавил: – Вы любите путешествовать?

– Еще не знаю. Я пока только путешествовала из Хабаровска в Москву, – честно ответила Наташа.