Четвертая власть

— И правда хорошо…

— А вы где работаете?

— На телевидении.

— Ой, как здорово! — воскликнула она. — А расскажите, что вы там делаете?

Сколько же в ней было энергии, сколько непорочной детской страсти, сколько огня. Какая там Даша со своим сраным пеньюарчиком! Боже мой! Этот ребенок затмевал ее, не прилагая никаких усилий! Эта наивность, ангельская чистота души, не познавшая обмана и предательства. Не познавшая этого мира вообще! Как заразительно она смеялась, как искренне выражала свои эмоции, как сладко прикусывала нижнюю губу и щурила глазки! А когда она начала прыгать, забавляясь от какой–то дурацкой шутки, Соловьев испугался.

Он испугался собственных мыслей, когда подумал, что хочет затащить ее в постель. Как он может так думать? Какая же он скотина! Какая мразь! Но он хотел. Он хотел сорвать ее легкое платье, хотел прикоснуться губами к ее груди, которая так явственно проступала сквозь тонкую блузку… Он хотел упиваться ее ароматом, ее запахом, ее густыми черными волосами. Он хотел познать ее всю, медленно покрывать поцелуями ее детское тельце и сжимать ее в своих объятиях. Он хотел услышать ее крик, ее стоны, рвущиеся из груди. Боже мой, какая же он скотина! Да, да он скотина! Он изверг и нелюдь…

Она рассказывала ему о своих подружках, о том, как они гуляли и пели песни. Как она сдавала какие–то экзамены. Как брат поймал ей этим летом огромного краба… Господи, о чем она говорила! А он не слушал! Он думал только о том, как она выглядит без одежды. Как принимает душ по утрам, как обнаженная стоит перед огромным зеркалом и расчесывает волосы … Соловьев ненавидел себя в этот момент. Презирал. Он готов был провалиться сквозь землю от бесстыдства своих мыслей, но он не мог побороть их. Хотел, пытался. Но не мог… Как она была хороша! Этот ангел с пластмассовыми бусами и самодельными фенечками! Этот наивный ребенок с огромными синими глазами. Как прекрасны были ее слова. Как очаровательны были ее мечты, как неприхотливы желания…

Соловьев едва удержался от радостного крика, когда на прощание Оксана оставила ему номер телефона и сказала, что будет ждать звонка… Она будет ждать его… Никто не будет, а эта крохотная девочка, которая доверилась ему, взрослому человеку, будет. Почему, Господи? Почему она? Почему не блядь с грязного квартала, не портовая шлюха, не потасканная лимита, а этот ангел во плоти? Разве он заслужил ее? Разве он стоит хотя бы ее мизинца! Нет, нет и нет! Но черт возьми, как же он хочет обладать ею, как же ему хочется вкусить ее сока, как хочется прижаться к ней и держать за руку…

***

«Кто же может быть предателем у них в компании? Кто?» — мучительно размышлял Алексей. За годы работы на ЛТН он сталкивался со многими вещами. Его пытались подсидеть, подставить, выставить круглым идиотом, но чтобы предать? Нет, такого не было никогда. Существовал негласный закон журналистики, свято почитаемый любым человеком, оказавшимся на телевидении. Здесь не сдавали своих, потому что сделавший это тут же становился вне закона. Его вышвырнут с позором и никогда не примут на другой канал. Он может распрощаться с журналистикой навсегда, поставить крест на карьере. Предательство считалось самым страшным грехом. Готовя сенсационные сюжеты и материалы, люди часто шли на нарушение закона, общались с настоящими бандитами и ходили по тонкому льду. Любое предательство могло стоить им жизни, и с этим не шутили. Даже самый гнусный и мерзкий тип никогда не сдал бы коллегу, и Алексей не понимал, кто в их компании мог решиться на такой безумный шаг.

Кто знал номер его телефона? Да практически все. Кто бывал у него дома и знал, что у него есть интернет? Да большинство ребят с ЛТН. Кого он только не приглашал сюда с тех пор, как устроился на работу. Проще было назвать людей, которые не могли ни о чем догадываться. А может, и нет никакого предателя? Может, они просто случайно произнесли эту фразу насчет интернета, а он наивно купился? Нет… слишком уверенным был голос. Он все знал заранее. Такие люди не делают и не говорят ничего просто так. Впрочем, что даст имя предателя? Разве это поможет? Спасет от нависшей угрозы? Минуточку… а почему бы не попросить защиты у Кремля? Ведь им нужен этот сюжет, чтобы свалить губернатора! Точно! Как же я раньше об этом не подумал! Вот оно спасение!»

Алексей схватил трубку и стал набирать номер Соловьева.

— Привет, Михалыч, — закричал он. — Слушай, нужна твоя помощь.

— Что стряслось?

— Люди губернатора вышли на меня. Они убрали Лебедева, который передал мне папку и говорят, что то же самое случится со мной!

— Черт!

— Позвони Ладыгину. Пусть он переговорит с кем надо в Кремле. Скажет, что нам мешают нормально работать, ну и все такое прочее. Пусть пошевеливается, пока нас всех здесь на тот свет не отправили!

— Все понял, Леша, не паникуй. Я как раз еду в Останкино и на месте разберусь. Хочешь, направлю к тебе ребят из службы безопасности?

— Нет, это лишнее, я сейчас уйду из дома.

— Ладно. Но будь аккуратнее. Как только приеду, сразу же займусь этим вопросом.

Ну вот, словно от сердца отлегло… Только бы они там не рассусоливали! Только бы оперативно все решили! Нужно срочно предупредить Володьку. Всеми правдами и неправдами огородить его от этого убийственного материала. Это сейчас Кремль будет добрым и ласковым, а когда добьется своей цели, мигом забудет и про ЛТН, и про всех его сотрудников. Как же убедить этого настырного мальчишку? Как же выбить из его дурной головы эту детскую спесь и упертость?

Алексей договорился встретиться с Володькой возле пруда, рядом с останкинским телецентром. Бывший стажер не хотел уезжать далеко от работы: он вовсю корпел над материалом для субботней программы и с головой погрузился в дела. Володька не думал сейчас ни о чем, кроме своего грядущего триумфа, и это Дмитриев заметил сразу, как только пожал ему руку и посмотрел в глаза. Он понял, что уговаривать этого мальчишку — занятие бесполезное. Володька был весь в себе. Он даже не слушал своего наставника, ради которого в общем–то и устроился на ЛТН и который был для него примером. Он думал, что взлетел так высоко, что встал с ним на одну лестницу. А после субботнего выпуска, кто знает, возможно, окажется даже выше. И это за неполных два месяца работы. Да кто бы осмелился хотя бы мечтать о таком?

— Володька, шутки кончились, — начал Дмитриев. — Люди губернатора угрожали мне. Они будут убивать каждого, кто встанет у них на пути.

— Но они даже не знают обо мне.

— Человек, который передал мне папку, уже мертв!

— Это значит, что он где–то прокололся.

— Дурак! Не понимаешь, куда ты влез!

— Это ты не понимаешь! Если я откажусь, это будет стоить мне карьеры.

— А если не откажешься, это будет стоить тебе жизни!

— Не преувеличивай! Такой шанс выпадает раз в сто лет! Я не имею права его упускать! Я доведу это дело до конца!

— Ну почему ты такой упертый? Что за глупые амбиции!

— Да почему только амбиции?

— А что же еще?

— Справедливость, Леша. Эта мразь чувствует себя безнаказанной. А я его опущу. Вот этими руками. Я, простой журналист, почти что стажер! Я расскажу людям правду о нем! Я свалю эту шишку, которая возомнила себя Богом! Ты понимаешь? Я! Не Познер, не Киселев! А я!

— Боже мой, как опасно ты рассуждаешь! Уж не возомнил ли ты себя Богом?

— Нет! Я лишь орудие в его руках! И я выведу на чистую воду сначала губернатора, а потом и всех остальных. В этом и есть призвание журналиста — говорить правду! Мы четвертая власть, Леша! Ты не думал, почему нас так называют? А я думал об этом много раз. Потому, что когда три остальные оказываются бессильны, за дело беремся мы! И с нашей помощью этот мир станет лучше! Мы очистим его от грязи и подлецов! Мы наведем порядок в этой стране!