Четвертое сословие

Армстронг снова повернулся, вытянулся по стойке «смирно» и коротко отдал честь.

— Маршал, — сказал кагэбэшник, — вы, вероятно, не знакомы с капитаном Армстронгом. Он отвечает за связи с общественностью в британском секторе.

Армстронг пожал руку главнокомандующему Группой советских войск в Германии и снова извинился за вторжение, только на этот раз по-русски.

— Рад знакомству, — ответил маршал Жуков на родном языке. — Если не ошибаюсь, мы увидимся сегодня за ужином.

— Не думаю, сэр, — удивился Армстронг.

— Да-да, — сказал Жуков. — Я только сегодня утром просматривал список гостей. Я имею удовольствие сидеть рядом с вашей женой.

Наступило неловкое молчание, и Армстронг решил больше не влезать со своим мнением.

— Спасибо, что зашли, — нарушил молчание Тюльпанов. — И разъяснили это мелкое недоразумение.

Майор Тюльпанов небрежно козырнул. Жуков ответил тем же и молча вышел из кабинета. Как только дверь за ним закрылась, Армстронг спросил:

— В вашей армии маршалы всегда сами приходят к майорам?

— Только если эти майоры служат в КГБ, — ухмыльнулся Тюльпанов. Его взгляд остановился на коробке. — Я смотрю, ты с подарками.

— Понятия не имею, что это, — Армстронг протянул ему пакет. — Знаю только, что майор Форсдайк попросил немедленно доставить его вам.

Тюльпанов взял пакет и медленно развязал веревку, как ребенок, разворачивающий неожиданный рождественский подарок. Сняв оберточную бумагу, он открыл крышку — в коробке лежала пара мужских полуботинок из коричневой кожи. Тюльпанов примерил.

— В самый раз, — сказал он, глядя на начищенные до блеска мыски. — Может, Форсдайк и высокомерный сукин сын, как назвал бы его твой друг Макс, но у англичан самая удобная обувь в мире.

— Значит, я всего лишь посыльный? — возмутился Армстронг.

— Уверяю тебя, Любжи, в нашей службе нет более высокой должности.

— Я сказал Форсдайку и скажу вам… — начал Армстронг, повысив голос, но оборвал себя на полуслове.

— Вижу, — сказал майор КГБ, — сегодня ты, как говорят англичане, встал не с той стороны кровати.

Армстронг дрожал от ярости.

— Давай, давай, Любжи, продолжай. Поведай мне, что ты сказал Форсдайку.

— Ничего, — буркнул Армстронг. — Ничего не сказал.

— Рад это слышать, — усмехнулся майор. — Пойми, Любжи, я единственный, кому ты можешь рассказать все.

— Почему вы в этом так уверены? — спросил Армстронг.

— Потому что ты, Любжи, как Фауст, заключил договор с дьяволом. — Он немного помолчал. — А еще, наверное, потому, что мне уже известно о твоем маленьком заговоре, направленном на дестабилизацию — уникальное британское слово, которое удивительно точно выражает твои намерения — господина Юлиуса Ганна.

По лицу Армстронга было видно, что он хочет возразить. Майор поднял бровь, но Армстронг промолчал.

— Нужно было с самого начала открыть мне свой маленький секрет, Любжи, — продолжал Тюльпанов. — Тогда мы тоже могли бы сыграть свою роль. Мы бы прекратили подачу электричества на предприятие Ганна в советском секторе, не говоря уж о поставках бумаги. Но ты, наверное, не знал, что все свои журналы он печатает в здании, от которого рукой подать до того места, где мы сейчас стоим. Если бы ты доверился нам, мы могли бы увеличить шансы капитана Сэквилла на получение тысячи долларов… существенно увеличить.

Армстронг по-прежнему молчал.

— Но, видимо, в этом и состоит твой план. Три к одному — хорошая ставка, Любжи, если один из трех — это я.

— Но как вы…

— Ты снова недооценил нас, Любжи. Но можешь не сомневаться, твои интересы — наша главная забота. — Тюльпанов направился к двери. — Когда увидишь майора Форсдайка, передай ему, что ботинки — в самый раз.

Было ясно, что на этот раз Тюльпанов не намерен приглашать его на обед. Армстронг козырнул, вышел из кабинета и уныло побрел к своему джипу.

— «Дер Телеграф», — тихо сказал он Бенсону.

На КПП их задержали всего на несколько минут, потом разрешили проехать в британский сектор. Войдя в типографию, Армстронг с удивлением обнаружил, что станки работают вовсю. Он направился прямо к Арно, который тоже был здесь и наблюдал за упаковкой каждой новой партии газет.

— Почему мы до сих пор печатаем? — спросил Армстронг, стараясь перекричать шум работающих станков. Арно показал на свой кабинет, и они не произнесли больше ни слова, пока не закрыли за собой дверь.

— Разве вы не слышали? — спросил Арно, жестом предлагая ему сесть.

— О чем не слышал?

— Вчера вечером мы продали триста пятьдесят тысяч экземпляров, и они требуют еще.

— Триста пятьдесят тысяч? И требуют еще? Почему?

— «Дер Берлинер» два дня не поступает на улицы. Утром мне звонил Юлиус Ганн и сказал, что у них уже сорок восемь часов отключено электричество.

— Какое страшное невезение, — с напускным сочувствием произнес Армстронг.

— И вдобавок ко всему, — продолжал Арно, — он лишился своего постоянного поставщика бумаги из русского сектора. Он спрашивал, нет ли у нас подобных проблем.

— И что же вы ему ответили? — поинтересовался Армстронг.

— Что с тех пор, как вы здесь, мы забыли, что такое проблемы, — сказал Арно.

Армстронг улыбнулся и встал.

— Если они не выйдут и завтра, — добавил Арно вдогонку Армстронгу, — нам придется напечатать не меньше четырехсот тысяч экземпляров.

Армстронг закрыл за собой дверь и повторил:

— Какое страшное невезение.

ГЛАВА 16

СИДНЕЙ МОРНИНГ ГЕРАЛЬД, 30 января 1957 года:

В КОНКУРСЕ ПРОЕКТОВ ОПЕРНОГО ТЕАТРА ПОБЕДИЛ ДАТЧАНИН

— Но мы почти не видимся с тех пор, как объявили о нашей помолвке, — негодовала Сьюзен.

— У меня одна газета выходит в Аделаиде, а другая — в Сиднее, — обернулся к ней Кит. — Невозможно находиться в двух местах одновременно.

— Ты даже в одном месте не можешь находиться, — сказала Сьюзен. — А если ты приберешь к рукам еще и ту воскресную газету в Перте, о чем трубят все газеты, я не увижу тебя и по выходным.