Четвёртый Интернационал
Шрифт:
– Добрый день! – поздоровался юноша, – У меня послание мистеру Беза, от мистера Гранта.
– Привет, – с сильным шотландским акцентом ответил толстяк, – Вот тебе шиллинг. Давай сюда свое послание, я передам его мистеру Беза. Он сейчас занят.
– Мне указано передать послание лично в руки, сэр, – вежливо, но твердо ответил парень, – И получить ответ, если он последует.
– Чёрт, – толстяк сделал шаг назад, но вышло у него неловко, и он споткнулся об один из мешков, – Мистер Беза! Мистер Беза! Тут у меня посыльный, с письмом от какого-то, будь он неладен, Гранта!
– Я не посыльный, – обиженно ответил мальчик, – И не стоит вам грубить в адрес мистера Гранта!
– Это шутка, молодой человек. Вы не понимаете шуток? Это проблема, как по мне, – проворчал шотландец,
– Мистер Беза! Тут какой-то посыльный, который утверждает, что он, – не посыльный, от какого шибко важного мистера Гранта, про которого шутить не стоит… – донесся его голос.
Вместо него вышел другой мужчина, седой, среднего роста и возраста, и с хорошо различимой выправкой, выдающей человека служившего. Впрочем, в Англии это совсем не было редкостью. Мужчина был явно оторван от работы, на нем был пыльный рабочий комбинезон, но, увидев молодого человека, он улыбнулся, подошел ближе, и, не чинясь, протянул руку.
– Я Сергиуш Беза, знакомый мистера Гранта. Ну что, вы приняли какое-то решение?
– Я Алан Вудс, сэр. Товарищ мистера Гранта из молодежной группы РСЛ. Здесь у меня письмо для вас, – сообщил мальчик, отвечая на рукопожатие.
– Сейчас взглянем, – мистер Беза достал из кармана комбинезона небольшой складной нож, неуловимо-быстрым движением открыл его одной рукой, и в одно касание острого лезвия вскрыл конверт.
– Слушай, Алан, – пробежавшись по первым строкам, – Мне нужно кое-что приготовить. Ты пока можешь посидеть вон там, в кресле, если уберешь эту коробку. Она не тяжелая. Сейчас Энди угостит тебя молоком и печеньем, у нас должны быть, верно, Энди? Вот и славно. Извини за беспорядок: мы только что въехали, и придется приложить немало сил, чтобы сделать этот клоповник уютнее. Мне нужно минут 20, не больше, надеюсь, ты не очень торопишься? Вот и славно, – явно погрузившись в свои мысли, повторил «седой» и исчез.
Алан уселся, куда сказали, через минуту толстяк-шотландец поставил перед ним на коробку поднос с печеньем и стаканом молока.
– Любишь комиксы? – спросил шотландец, и положил рядом стопку старых американских журналов про Снейда, сержанта морской пехоты.
– Нет, спасибо, – стараясь скрыть отвращение, ответил Алан, – Я вот заметил у вас, там, в той открытой коробке, какую-то книгу Грамши… Нельзя ли её полистать?
– О! – шотландец бросил на мальчика уважительный взгляд, – Мистер интересуется серьезной литературой? Похвально! Разумеется, можно. Вот, не вставай, сам достану…
К тому моменту, когда мистер Беза вернулся, Алан уже полностью погрузился в «Тюремные тетради», начисто забыв про угощение.
«Седой» оторвал его от чтения, и вручил увесистый бумажный пакет, котором виднелись корешки офисных папок.
– Вот, тут все, что я обещал, – сообщил он, – Кроме того, там сопроводительное письмо, в котором я постарался подробно изложить все основные моменты. Если возникнут затруднения, – обращайтесь к нам, мы поможем. Самому ему лучше сюда не ездить, но мы можем встретится в любом удобном для него месте, в разумных пределах, естественно. В Катманду я поехать не смогу… Смотрю, тебе пришлась по нраву книга?
– Интересно, сэр. Но даже за 20 минут я уже нашел несколько спорных моментов…
– Это и неудивительно. Грамши был, безусловно, незаурядным человеком, и видным деятелем. Нет сомнений в честности его намерений. Но, как по мне, он был оппортунистом, причем из тех, которые уходят в оппортунизм не вполне сознательно, просто по причине не изжитой доли идеализма… Если книга нравится, – забирай. Надеюсь, ты тут не в последний раз, дочитаешь – вернешь.
– Спасибо, сэр! До свидания! – просветлел лицом Алан, положил книгу в пакет, и вприпрыжку минуя завалы коробок, убежал на улицу.
– Бойкий щегол, – заметил Энди, – А вот аппетит у него, – не очень. А я, например, человек простой, чуть ли даже не из народа. Не пропадать же продукту? Не побрезгую, нет, сэр… – и с аппетитом захрустел печеньем, прихлебывая молоко.
– Худеть бы тебе надо, Макнаб, – заметил Беза, – Возраст, давление, сердце,
а ты все никак не остановишься.– Но, сэр, на кой же ещё жить, если не ради маленьких удовольствий? – развел руками шотландец, – Знаете, как было тоскливо без свежего молока и печенья в чертовом Шталаг 18. Я уже немолод, и не умею получать столько радости от чтения каких-то итальянских путаников…
– Например, ради того, чтобы выкинуть старую мебель, – категорически заявил Беза, – Без обид, но в Stalag XVIIIA ты даже толком не похудел. У нас ещё работы непочатый край. Я не хочу провести тут все выходные…
(Желающие могут убедиться:
– Думаешь, выйдет из этих троцкистов какой-то толк?
– Не знаю, – серьезно ответил Беза, – Надеюсь, что выйдет, разумеется. Ладно, давай не будем рассиживаться! Сам же, наверное, домой хочешь…
Весь остаток субботы и большая часть воскресенья ушли у Гранта, чтобы ознакомиться с присланными материалами. И с каждой новой папкой он становился все серьезнее и серьезнее. С одной стороны, от перспектив, которые сулила реализация предложенных проектов, захватывало дух. С другой стороны, – он очень отчетливо понимал, что шагает в неизвестность. Ничем подобным он ранее не занимался.
Даже писать листовку, призывающую рабочих присоединятся к создаваемому жилищному кооперативу, и то было непросто. Отлично понимая, что делает полезное дело, Грант, тем не менее, чувствовал себя рекламным агентом, а не агитатором… Впрочем, он осознавал, что это исключительно результат отсутствия специфического опыта.
На следующей неделе он и ещё пара товарищей встретились со стряпчим, оформившим регистрацию «East End Cooperative Housing», а также посетили неизвестный им ранее, но выглядящий весьма респектабельным банк, в котором им, без всяких пререканий и мытарств, выдали беспроцентную ссуду на три года. Ни сам Грант, и ни один из его товарищей, никогда не держали в руках подобной суммы, и никогда не получили бы такой ссуды при других обстоятельствах. Только сейчас до некоторых стала доходить серьезность мероприятия, коммунисты стали более собраны и сосредоточенны.
Неделю подряд Алан и его юные товарищи занимались раздачей листовок на проходных заводов и фабрик, терпеливо отвечая на множество вопросов. Внимание властей это не привлекло: в те времена композиция «троцкист с пачкой листовок возле проходной завода» была такой же естественной деталью пейзажа, как пресловутые лондонские туманы.
Провели собрание будущих участников кооператива. Помещение пришлось снимать непривычно большое, – народу набилась настоящая тьма, рабочие пришли с женами, нередко и с детьми. Гранту было не впервой выступать перед рабочей аудиторией, и он легко, подробно и не без остроумия изложил план, достоинства и сложности предстоящих действий. На лицах некоторых, особенно молодых, рабочих и работниц читалось явное недоверие. Мысль о том, что жилье можно строить сообща, без процентов и переплат, и вселяться в дома сразу, как они будут построены, казалась им слегка фантастической. Но Тед старался, и среди тех, кто собрался в зале, лишь несколько самых недоверчивых семей отказались записываться в кооператив по итогам собрания. Председателем был выбран, с подачи Теда, Фред Эллиот, которого в рабочей среде многие знали и уважали.
Район, на строительство в котором было получено разрешение, тоже, удивительно быстро и почти без проволочек, был застроен старыми заброшенными индустриальными сооружениями 19-го века, уродливыми кирпичными корпусами фабрик, складов и мастерских. Дабы сэкономить средства, решено было взять снос на себя, и все члены кооператива выразили желание вложить в это дело, как и в последующее строительство, личное трудовое участие. Подобные собрания провели ещё не один раз, и поток желающих присоединится не иссякал – положение с жильем рабочих было очень тяжелым, а залезать в долговое рабство к банкирам рядовые англичане не особо рвались. Во время праздничных мероприятий 1 мая, также, активно велась агитация, ей была посвящена также значительная часть весенних выпусков газеты «Socialist Fight» и журнала «Workers International Review», выходящие непривычно большим тиражом.