Четвертый кодекс
Шрифт:
Был отлив, вода ушла, оставив простирающееся к горизонту болото. Но Кромлехи и не собиралась купаться, просто сели на валун и стали молчать.
Тропическая ночь влажно дышала на них. Вдали глухо шумел океан. Там, за горизонтом, была Африка – мир золота и песка, средневековые города из соли, давящие теокалли, буддийские ступы. А Россия была еще дальше. Сейчас Евгению казалось, что Святоалександровск, до которого отсюда было девять часов лета, вообще не существует, что этот шедевральный город на берегу Ижорского залива когда-то просто приснился ему. Как приснилось очень многое: погруженная в тихое благочестие златоглавая Москва, мохнатые горы и колоссальные
– Сейчас Юре было бы двадцать шесть…
Тихий голос Моники пронзил его, словно удар тока. На миг он ощутил бешенство, которое тут же сменилось глухой тоской… Зачем она вспомнила?!
Боль от потери сына за восемь лет не стала меньше, даже не притупилась. Просто сидела внутри, словно бушующий подспудно вулкан, иногда прорываясь жгучей лавой вовне. Правда, случалось это все реже.
Он не знал, что чувствует Моника – они никогда не говорили об этом. Наверное, ей было еще хуже.
Не глядя, он положил свою руку на ее.
– Ему бы это понравилось, - начал он. – Ему нравились такие… Он любил дальние страны, экзотику…
Евгению казалось, что он говорит сухую фальшивую чушь.
Юрию, их сыну, действительно нравилась экзотика. Только после его смерти родители узнали, что он три года ходил в подпольную секту поклонников ацтланской богини Иш-Таб.
Евгений хотел бы забыть страшное лицо сына, каким оно было, когда он вытаскивал Юру из петли после ритуального самоубийства. Но помнил слишком хорошо. В отличие от последующих дней. По всей видимости, тогда Евгений впал в особый вид кататонии, периодически охватывавший его после детской травмы головы: он словно бы уходил куда-то, в отдаленные покои в самой глубине своей личности, и скрывался в них, пока тело продолжало говорить и действовать во внешнем мире, ничем не выдавая того, что им никто не управляет.
Хорошо хоть, после гибели Юры власти обратили внимание на широкое распространение ацтланских культов среди молодежи и занялись ими вплотную. Разработка группы, в которую входил Юра, привела к агенту разведки Великого Ацтлана…
Евгений чувствовал боль, пожирающую жену.
– Ника, ничего уже не поправишь, - с трудом произнес он после паузы.
– Да, - мертво отозвалась та.
Вновь они погрузились в молчание, но покой уже покинул его.
Однако постепенно раздражение и горечь отступили. Евгения вновь охватила тихая, но острая радость, плавившаяся в нем весь вечер.
Он глубоко вздохнул и обнял Нику, та не отстранилась. Евгений гладил ее по голове и шее. Он снова чувствовал себя юным, безоглядно влюбленным и дерзким. Его поглаживания становились все откровеннее. И тело Ники явно отвечало на них – оно на миг напряглось, а потом стало текучим и податливым. Евгений приподнял голову жены за подбородок и посмотрел в ее мерцающие серые глаза, увидев в них то же желание, которое уже бушевало в нем.
Он приблизил свое лицо к ней – очень близко, почти вплотную. Ее глаза стали его вселенной и он утонул в них и растворился в накатывающих волнах радости, которые ощущались им, как великолепные радужные туманности.
Моника тихо вскрикнула. Евгений продолжал восторженно сжимать объятия, пока не почувствовал неладное. Он с трудом вынырнул из накрывавшего его океана страсти
и взглянул в лицо жены. Мертвое лицо. Красивое, тонкое, напоминающее лицо этрусской статуи, - но совсем мертвое.Под сомкнутыми веками легли глубокие тени, из уголка рта показалась рубиновая капля. Евгений с ужасом смотрел, как между до сих пор совершенных, белых, с аккуратными сосками грудей жены, словно клюв птенца, пробивший изнутри яичную скорлупу, высунулось черное, запятнанное кровью острие. На обнаженную грудь Евгения брызнуло теплым.
Он отпустил Нику и резко вскочил. Словно какое-то наваждение спало с него, и он увидел себя со стороны – над трупом жены, в окружении нескольких неслышно подкравшихся вооруженных убийц.
О чем он только думал, когда они пошли на этот пустынный пляж?!
Но думать теперь поздно. Их было четверо. Стоявший напротив – маленький, коренастый – сжимал длинный окровавленный фортунский нож. Евгений сдержал порыв кинуться первым на убийцу Ники, отметил боковым зрением опускающуюся слева дубинку и уклонился от нее, одновременно ударив локтем с разворота направо. Стоявшего там он совсем не видел, но, похоже, удар угодил куда надо – послышался болезненный стон и нападавший отшатнулся.
Но четвертый, подошедший за спинами других, уже был рядом. Квадратный негр в темных, несмотря на ночь, очках, длинном пиджаке змеиной расцветки с бутоньеркой и красной широкополой шляпе с пером попугая. Евгений разглядел его четко и ясно, хотя у него на это были доли секунды. Черный пачуко взметнул вверх плоскую палку, края которой блеснули в свете достигавших пляжа городских огней.
«Они до сих пор используют макуауитль, как древние. Только теперь вместо камня по краям сталь», - мысль была отвлеченной и спокойной, что в данных обстоятельствах выглядело совершенно безумно.
Но Евгений не стал разбираться в причудах психологии – делая свое военно-историческое наблюдение, он одновременно резко прянул в сторону, и палица, которая должна была нанести его глубокую рану, просвистела мимо.
Ударом ноги он сбил того, что был с ножом, но тут Кромлеха все-таки достали дубинкой по плечу. Справа в скулу по касательной ударили чем-то вроде кастета, и еще раз дубинкой слева – на сей раз по голове. Евгений осел на песок, но умудрился сделать подсечку ногами и повалить разодетого красавца. Однако тот сразу вскочил и снова занес макуауитль.
«Вот и все», - подумал Евгений со странным облегчением. Он был готов умереть и даже был рад тому, что теперь не придется жить без Ники.
Раздалось четыре негромких щелчка подряд. Пачуко вздрогнул, застыл и – рухнул прямо на Евгения, придавив его своей тяжестью. Ошеломленный Кромлех инстинктивно напрягся, сбрасывая тело с себя, вскочил и огляделся. Трое нападавших валялись на песке, двое неподвижно, один еще подергивался. Последний со всех ног убегал в сторону города.
Еще два щелчка, и бегущего словно бы сильно подтолкнули сзади. Он упал лицом вниз и остался лежать.
Евгений резко обернулся и увидел молодую девушку в очках. Он четко разглядел и грязные пятна на ее сарафане, с одной стороны задранном почти до пояса и открывающим стройную ногу, и запутавшуюся в растрепанных волосах солому, и капли пота на упрямо выступающем носике. Обеими руками она держала револьвер.
Он уже видел эту девушку раньше.
***
Илона Линькова. Восточный Ацтлан, Чикомоцток, Канария (Фортунские острова). 6 августа 1980 года (12.18.7.2.13, и 7 Бен, и 16 Шуль)