Четвертый поросенок

— Это Настасья удачно отстрелялась, — говорила Леська, — как раз у учеников каникулы начались. Мы уж с Соней всё гадали — дотерпит Настёна, или нет.

— А это правда, что у вас всё двойни да тройни? — задала Маруся волнующий вопрос.

Сестры переглянулись и залились веселым смехом.

— Правда, правда! — ответила более степенная Сонька, — наши с Настькой отцы были близнецами. А вот сама Настька у нас в семействе урод. Одна-одинешенька. С детства твердила, что вот как вырастет, так сразу всех переплюнет, мол, троень давно не было, а у неё будет. Так ведь сбылось!

— А ваши отцы…

Девчонки посуровели, но ответили:

— Погибли, оба.

— В войну… — кивнула Маруся горестно.

— Да не-ет, — удивилась Леська, — давно уж. Рыбацкое дело у нас тоже в семейном обычае, так что отцы наши в шторм сгинули лет десять тому назад. Никто тогда не вернулся с промысла.

— А мы сами и войны-то не видели, — призналась Сонька. — Это вдоль Большого Хребта воевали, а на дальнем-то западе и бомбами никого не бомбили, и десантов никто людям на головы не бросал. Это Настасья у нас в тот момент под Ново-Плесецком была в Рыбаковке. Вот в партизаны и подалась — самая отчаянная. Да только удача у неё такая, что в плен попала в первый же день. Она и выстрела ни одного сделать не успела. Продержали её в какой-то пещере все три дня, страху натерпелась, а потом тот парень, что пришел освобождать — накормил, напоил, да спать уложил. Теперь вот отцом стал.

— Я бы убежала, — сказала Маруська. — Чего там, в пещере сидеть?!

— Да как бы ты сбежала? Если тебя на цепь посадить, будто дикого зверя, куда ж ты сбегёшь!

— Это где ж такое было? — ужаснулась Маруся. — И откуда они цепь взяли?

— Да потому как красивая у нас Настька, — вздохнула Леся, — вот командир и присмотрел её для себя, чтобы, стало быть, утешила его. Потому никто её и не тронул, хотя вела она себя, как классическая дура: и в лицо плевала и обзывала всяко разно, и до чего дотянется, камень там, ветки — всё в пленителей своих швыряла. Ну чисто дикая кошка. Повеселила народ, одним словом.

А цепь — так от пса командирского осталась. Зверюга, хоть и здоровая, натасканная людей искать, да рвать на клочки, а задрал его амфицион первой же ночью. Вот цепь и пригодилась для нашей сестренки, да еще ошейник строгий — с шипами внутри.

— Все равно, — покачала головой Маруся, — неужели за день нельзя было с цепью разобраться?

— Да с цепью-то что-то сделать можно, а выйти — всё одно бы не вышло, — кинулась защищать сестру Сонька… или Леся? Нет, Сонька, у Леси — две косички, а у её точной копии — одна. — Только сбоку от входа вояки еще и какую-то пищалку пристроили. Стоит подойти, она так орет, что в глазах темно и колени подгибаются — никак дальше не пробраться.

— «Завеса», — понимающе кивнула Маруся, — это хорошо, что не упрямилась. Если на предупреждающий сигнал объект не реагирует — взорвётся и в фарш посечет осколками. Это если в зоне поражения нет цели с отметкой «свой».

— Ага! — дружно кивнули двойняшки. — Вот и сидела Настенька на цепи в уголочке тихонечко — дожидалась, у кого терпения больше. У мины этой чертовой или у рыськи, что её себе на завтрак наметила… Ну, или у неё, потому как сама понимаешь — без воды сидеть — удовольствие ещё то. Киска сдалась первой — ей и достался заряд, а Настасье деваться особо некуда было, она ж не знала, сколь там тех зарядов прилажено…

— Хорошо, что вообще вспомнили про неё, — поежилась Маруся, — мы же их в те дни много положили. Могли и не уцелеть охотники до красивых барышень.

— Вспомнили, как же! — хохотнула Леська. — Этот разведчик, а теперича супруг, он вообще случайно на неё наткнулся, потому как сам на всю голову раненый, искал, где бы полежать без сознания. Вот он мину и отключил, заполз в пещеру, чтобы схорониться от зверья, да на нашу Настьку и наткнулся.

— Освобождать побоялся, — ухмыльнулась Соня, — очень уж Настасья его крыла заковыристо, да всякие страдания обещала нечеловеческие, да горести непереносимые сулила до конца жизни. Он впечатлился речами её яркими и сознания лишаться погодил, а накормил какой-то краюхой, воды принес, а потом и сомлел, считай, у неё на руках. А про то, как перевязывала его, да как потом у них сладилось — сестрица нам не докладывала.

— Прямо на цепи сладилось?

Тут интересный разговор прервала сама героиня истории, появившаяся из детской.

— Ну а чего, цепь-то не мешала! Лесь, я их там всех накормила, пока пусть спят. Привет, Марусь.

Настя устроилась за столом, с благодарностью принимая чашку чая с молоком.

— Вчера только капли были, — пожаловалась она, — а сегодня течёт из меня — хоть залейся. В четыре глотки не справляются. Пришлось ещё сцеживать.

— Радуйся, дура, — философски усмехнулась Соня, — было бы хуже, если бы не хватало.

— Так что там с цепью? — нетерпеливо спросила Маруся. — Он заставил?

— Её заставишь! — хохотнула Леська.

— Да нет, — смутилась Настя, — само как-то вышло. — И добавила, словно это всё объясняло: — Я ему голову перевязывала и болтала. А он так внимательно слушал…

— А-а! А потом чего?

— А потом сбежала.

— С цепью?

— Ага. Цепь-то он сразу от камня отстрелил, только вот с ошейником хотел, как рассветёт разобраться, чтобы не оцарапать, — Настя зажмурилась, вспоминая. — А я ночью и ушла к своим.

— Не проснулся?

— Не. Умаялся, бедолага. Мы же всяко разно пробовали.

Сонька поперхнулась чаем:

— Ты чего говоришь-то такое при ребенке!

— Уже можно, — покраснела Маруська.

Все три девицы уставились на неё с недоверчивым любопытством, пришлось срочно заслоняться большой кружкой с молоком и делать очень увлеченный вид.

— Так вот, — прервала молчание Настасья, выручая соседку. — Дошла я до наших, цепь мне мужики сняли, сказали, что война закончилась и чтобы я домой возвращалась. В Рыбаковку, стало быть. Только потом поняла я, что от того, как согрели мы с парнем друг друга, и другие последствия образовались.

Она красноречиво погладила свой сильно уменьшившийся живот.

— И что?

— Ну как что — собралась в дорогу и прямо к твоему капитану. Суровый мужик, пришлось его сперва накормить, а то не подступиться было. И только потом уже про отца моих детей спрашивать. Да вот беда — имени-то спасителя своего я не знала.

— А капитан откуда знал?

— И он не знал. Построил своих ребяток, да и предложил выбирать.

— А ты?

— А что я — от страха себя не помню. Сразу его увидела, да и он меня признал, так и смотрел, словно убить хочет. Иду я вдоль строя этих красавцев…

— Прям-таки все красавцы? — перебила Леська.

— А то я видела? — буркнула Настя. — Можно подумать, я кроме Пашки ещё кого-то другого замечала. Не перебивай!

— Ну-ну, дальше! — подбодрила Соня.

— Иду, значит, коленки подкашиваются. До Пашки дошла, сказала про деток.

— Прямо так и сказала?

— Прямо так. Он взбесился почему-то, попросил капитана, чтоб позволил меня увести. Ну, думаю, всё — скажет, что сама виновата. Да и прав будет.