Четыре друга эпохи. Мемуары на фоне столетия
Шрифт:
Так получилось, что в этом спектакле я танцевал. И делал это, признаюсь без лишней скромности, совсем неплохо. У нас был очень талантливый хореограф Юрий Зарецкий, который и поставил эти танцы.
Шенгелая после спектакля подошел ко мне и сказал: «Ты будешь сниматься у меня! Сыграешь роль учителя танцев».
Как потом ругался Зарецкий! Оказалось, что первоначально на роль учителя танцев был утвержден он.
Я был хорошо знаком с Верико Анджапаридзе, великой актрисой и матерью Софико Чиаурели.
Она была очень интересной женщиной. По соседству с нами
Потом я бывал у них дома. У Михаила Чиаурели была большая коллекция пластинок с операми, которые я слушал. Рубинни, Руффо, Карузо. Все это я впервые услышал у них. Оперу «Паяцы» и вовсе выучил наизусть — от начала и до конца.
Но, конечно, с Верико мы не часто разговаривали. Все-таки она всегда была Верико Анджапаридзе!
Но вот когда я учился на втором курсе театрального института, то со сцены поздравлял ее с 60-летием. Я должен был вскрыть запечатанный свиток, прочитать приветственный текст, который был написан на нем, и потом снова его запечатать. От волнения у меня никак не выходило это сделать — прочесть прочел, а запечатать — не могу.
В конце концов, мне уже из зала стали кричать: «Уходи! За кулисами запечатаешь!»
А я так растерялся, не знал, что делать. Тогда со своего места поднялась юбилярша и обняла меня.
Нам не довелось, к сожалению, вместе сниматься. Правда, в одном фильме мы, пусть и в разное время, но снялись — в «Покаянии» Тенгиза Абуладзе.
Анджапаридзе появляется там в самом последнем эпизоде и задает знаменитый вопрос о том, ведет ли дорога к храму. И когда слышит отрицательный ответ, то удивляется:
«Зачем же тогда дорога, если она не ведет к храму?»
Тенгиз очень хотел снять в этой роли именно Верико. Но стеснялся предложить ей, так как роль была совсем малюсенькая. А когда предложил, она отказалась:
— Мало ли старых актрис в Тбилиси? Почему именно я?
Тогда Абуладзе собрался с духом и сказал, что заплатит ей за эти съемки, как за несколько съемочных дней.
— Вот с этого и надо было начинать, — ответила Верико и согласилась.
Она вообще была не только великой актрисой, но и очень мудрым человеком.
Я, надеюсь, тоже что-то понимаю про жизнь. Самое главное, что я понял, — никогда ничего не надо делать силой.
Вот есть в природе мужчина и женщина. Они рождены для того, чтобы встретиться, и мужчина обязательно должен полюбить женщину. Если этого не произойдет, элементарной физической жизни не будет.
Но если сделается насильно — это великое преступление. Лучше убить человека, чем изнасиловать.
Для того чтобы все получилось само, должен быть ум и терпение. Чего у дебилов нет. Они все силой хотят.
Я не люблю слова «терпеть другую нацию». Кто ты такой, чтобы терпел другую нацию? Ты должен, если не умеешь любить, уважать. А это совершенно другая вещь. Ты обязан уважать!
Мой девиз: «Не жалеть!» О том, что было.
Часто сетуют: «Я отдал ему все,
аон.»Но ты же это сам сделал? Почему тогда жалеешь? Значит, хотел тогда. Значит, в тот момент это доставляло тебе удовольствие. А сейчас жалеешь?
Когда мой сын уезжал в Америку, я ему сказал, чтобы он никогда не говорил: «А вот я думал.»
Не надо так говорить. Потому что вначале надо обо всем подумать и уже не жалеть об этом.
Кто-то спросил меня, что в жизни главное. Я без паузы ответил — форма! Важно не ЧТО, а КАК! Все люди объясняются в любви, все кутят, все делают гадости. А вот КАК это делается — главное. Все ведь люди разные, даже близнецы, отличается форма!
У меня первая большая психологическая травма была, когда погиб мой 26-летний друг. Тело отвезли в морг. А мы пришли к нему домой и сказали его отцу, что Аполлон попал в аварию.
«Хапо машину разбил?» — спросил тот. Только об этом, допустить, что могло что-то более страшное случиться, мужчина не мог. Мы ответили: «Да, разбил». — «А где он сейчас?» — «Пойдемте».
Мы повезли его в больницу — прошли основное здание, повернули к моргу. Он понял, куда мы идем. Спускаемся в морг. Зашел. Там лежат несколько мертвых, накрытых простынями. Отец узнал своего сына по руке, которая была видна.
Знаете, как он отреагировал?
Кахи поднялся со своего места и следующий текст рассказывал, проигрывая происходящее.
Взял руку сына и усмехнулся, потом еще раз и начал смеяться. Вышел на улицу, сел в машину и только там заплакал. Другой бы, наверное, иначе сделал. Кто-то бы сразу свалился.
Радости и трагедии зависят не от их масштаба, а от нашей чувствительности. Все дело в нашем отношении к этим вещам! Все разные, абсолютно все!
Почему у одного актера есть успех, а у другого нет? Потому что каждый актер действует так, как только ОН понимает. И это по-разному действует на зрителя. На сцене стоишь, бывает, и держишь зрителя. Он все время с тобой.
А стоит подумать о постороннем, как тут же чувствуешь, что зритель отошел от тебя.
Ты ничего не сказал, не сделал, но чувствуешь это. Потом приходится прилагать усилие, чтобы вернуть внимание зала.
Поэтому я уверен: пусть будет плохо, но по-твоему!
Почему Нико Пиросманашвили был таким художником? Потому что рисовал так, как именно ОН ощущал.
Почему детские рисунки меня совершенно поражают?
Потому что дети рисуют, как только они чувствуют. Пиросмани был ребенок изнутри. Чист, как слеза детская. Потому и был гений.
Беседа для будущей книги была завершена. Встреча с Кавсадзе стала тем редким случаем, когда я сразу понимал, что обязательно напишу о ней. Потом мы просто болтали и созванивались по разным поводам.
Как-то я показывал Тбилиси своим московским друзьям. Специально выбирал не избитые туристические маршруты, а старался показать улочки, на которых бывают лишь местные и которые ярче всего передают дух этого дивного города.
И вдруг, совершенно неожиданно, среди прохожих заметил высокую фигуру Кавсадзе. Конечно же я представил актера своим друзьям.