Четырнадцать дней для Вероники

Мальчуган кивнул, послушно отпрянул в сторону, но когда я уже направился по коридору, в спину мне прилетел трепещущий, точно флажок на ветру, голос:

– Постойте, я провожу!

Вот что ты станешь с этим юнцом делать! И отказываться нельзя, ибо не положено по тюрьмам даже инквизитору в одиночку разгуливать. А вдруг я чужой облик принял, чтобы Веронике помочь бежать (неплохая, кстати, идея, можно рассмотреть как самый крайний вариант). Мальчишка, топая и громко пыхтя, догнал меня, нос рукавом вытер и пошёл рядом, так старательно изображая грозного стража, что от усердия даже в ногах путался, два раза вообще чуть на пол не загремел. Пришлось во имя сохранности тюремного гарнизона и сбора способных оказаться ценными сведений отвлекать паренька беседой. К моему искреннему огорчению мальчуган ничего внятного и полезного сказать не смог, лишь поделился со мной слухами, страшными и сильно устаревшими. Что ж, учитывая, что главный источник информации для этого бравого стража его матушка, к ней можно не заходить. А может, она и есть преступница? Я быстро проверил отпечаток ауры паренька. Нет, никаких страшных преступлений его родители не совершали, иначе это неизбежно отразилось бы на мальчишке.

– А вы не боитесь к ведьме-то идти? – прошептал парнишка, остановившись перед камерой и неловко отцепляя от пояса связку ключей.

Я отрицательно покачал головой, нетерпеливо глядя на то, как юный страж возится с замком. Ну же, давай уже!

– Прошу, - мальчик, наконец, распахнул дверь, но тут же всполошился и опять воинственно выпятил грудь. – Я с вами пойду!

Этого мне ещё не хватало! Я окинул мальчишку профессиональным ледяным взглядом инквизитора и процедил:

– Зачем?

Малец смешался, но не отступил, губы надул:

– Для порядка. А вдруг ведьма вас приворожит или вообще заколдует.

Я обалдеваю с этих юнцов желторотых! Они что, вообще ничего, кроме старых сказок, не читали?! Да если бы ведьма, попавшая в тюрьму, могла использовать магию, чего бы ради она оставалась торчать за решёткой?! Во имя экзотики и острых ощущений что ли?! И вообще, заявить инквизитору, что его может приворожить или заколдовать ведьма, да ещё и арестованная, то есть заведомо лишённая сил… С тем же успехом можно назвать дракона червё м с крыльями, а оборотня – собакой лишаистой. Видимо, всё, что вертелось у меня на языке, отчётливо проступило и на лице, потому что мальчуган смешался, потупился и покорно отступил в сторону. Я шагнул в камеру и, каюсь, не утерпел, изо всех сил бухнул дверью.

??????????????????????????

– Ты чего буянишь? – Вероника, до этого любовавшаяся кусочком неба через зарешёченное окошечко, спрыгнула на пол и подошла ко мне, чуть склонив голову к плечу и застенчиво улыбаясь.

При виде родной и желанной чародейки мой гнев молниеносно улетучился. Я сгрёб пискнувшую от неожиданности девушку в объятия, жадно поцеловал сначала в макушку, потом в кончик носа, а потом хотел припасть и к губам, но Вероника мягко положила свои пальчики мне на уста.

– Что случилось, Тобиас? Кто тебя рассердил?

В нежном голоске отчётливо звучала тревога, между ровно очерченных бровей пролегла морщинка беспокойства. Я насмешливо фыркнул, вспомнив юного стража:

– А, не обращай внимания. Стражник у тебя сегодня совсем мальчишка, сказал, что ты меня можешь заколдовать.

– Это в тюрьме-то? – серебристо рассмеялась Вероника и от нежных переливов её смеха у меня в груди словно целое озеро сладкого сиропа растеклось.

– Говорю же, совсем пацана поставили, - я прижался лбом ко лбу Вероники.

Чародейка расслабленно вздохнула, но тут же напряглась, попыталась отстраниться. А вот фигушки, нипочём не отпущу! Я затянул Веронику к себе на колени, прижал крепче, всем своим видом давая понять, что ни за что её больше не отпущу. Хватит, мы и так целых пять лет потеряли, мыслями дурными да тоской себя изводили.

– Подожди, Тобиас, - Вероника вздохнула, погладила меня по щеке, - мне тебе сказать кое-что нужно. Важное.

– Даже если у тебя муж и десять детей, я всё равно от тебя не отступлюсь.

Вероника приподняла голову, пытливо заглянула мне в глаза:

– А если чёрный мор разразился по моей вине? Если из-за того, что я пыталась избавиться от проклятия, в Лихозвонье смерть пришла?

Наставники утверждали, что косвенная вина – это всё равно вина и наказание за неё суровое, пусть и не смертная казнь, но пожизненное заточение и лишение всех магических сил. Только я для себя уже давно всё решил. И впервые за долгое время мне было наплевать не только на мнение наставников, но даже и на саму справедливость.

– Что бы ни случилось, я тебя не брошу. Ты моя. А я твой.

Вероника вздохнула, глазами решительно сверкнула:

– Тогда слушай.

Признаться, первой моей мыслью, когда я только узнал о том, что Вероника проклята, было предположение, что это дело рук моей матушки. Догадка мелькнула и пропала, ведь это форменное безумие – подозревать дочь, жену или мать инквизитора в том, что она прибегла к чёрной магии! Только вот, как это чаще всего и бывает, первая догадка оказалась самой верной. Нет, совсем не зря я рассорился с матушкой после исчезновения Вероники, не зря кричал, что это она меня невесты лишила. Я крепко обхватил норовящую рассыпаться от свалившихся на неё откровений голову и приглушённо застонал. Теперь понятно, почему мама сгорела от лихорадки так быстро, и даже самые опытные целители не смогли ей помочь. Чёрная магия страшна не только тем, что действует практически на всех, она ещё и забирает того, кто ей пользуется, и помочь этому несчастному не может уже никто.

– Прости, - Вероника виновато вздохнула, потянулась было ко мне, но дотронуться не решилась, - я не хотела тебя расстраивать. Просто подумала, что хватит с нас тайн и недомолвок. Прости меня.

Я крепко прижал к себе чародейку, зарылся лицом в ворох кудрей, вдохнул такой знакомый и любимый, напоённый зноем аромат ромашкового поля.

– Ты права, хватит с нас тайн. И обвинять тебе себя не в чем, хотя… - я специально замолчал, кусая щёку изнутри, чтобы скрыть так и норовящую расплыться на лице улыбку, - могла бы и раньше всё рассказать.

Вероника вздохнула, рисуя пальчиком узоры у меня на груди:

– Не могла. Сначала я очень сильно боялась причинить тебе вред, потому и сбежала.

Я поймал шаловливую ладошку, нежно поцеловал каждый пальчик.

– А потом, когда мы уже тут встретились?

Губы Вероники дрогнули, глаза наполнились слезами:

– Я думала, ты мне не поверишь, даже слушать не захочешь…

Голосок моей ненаглядной чародейки задрожал и перешёл на хриплый шёпот, две слезинки сорвались с ресниц и наперегонки побежали по щёчкам:

– Думала, ты меня больше не любишь…

У меня защемило в груди от такого чистого признания, срывавшего все защитные покровы и маски, обнажавшего беззащитную душу моей единственной и неповторимой.

– Маленькая моя, - жарко выдохнул я, крепко прижимая к себе Веронику, осыпая поцелуями её волосы, лицо и спускаясь ниже, - родная, да как же можно ТЕБЯ не любить?! Ты же снилась мне все эти годы!

Если бы не юный страж, всё громче топчущийся за дверью и уже пару раз разражавшийся нарочито туберкулёзным кашлем с устрашающими предсмертными хрипами, одними поцелуями мы бы точно не ограничились. А так пришлось собрать в кулак остатки воли и вспомнить о том, что я к Веронике не только за прояснением сердечных тайн зашёл. Поскольку страсть яростно бунтовала и требовала активного удовлетворения, а выдержка, которой я по праву гордился, трещала по швам и так и норовила рассыпаться прахом, я быстро сунул Веронике стопку бумаг из домика травницы и попросил их прочитать, ибо у человека непосвящённого данные каракули вызывали только желание яростно ругаться и биться головой о стену. Чародейка рассмеялась и пообещала всё самым внимательным образом изучить и мне пересказать. Я быстро поцеловал Веронику в щёку и едва ли не за шиворот вытащил себя из камеры в коридор, где меня ждал изрядно обеспокоенный страж. При виде меня мальчик облегчённо выдохнул, но тут же испуганно замер, прошелестел чуть слышно: