Чейзер (Chaser)
Шрифт:
«А ты умеешь рассказывать сказки на ночь?»
Он случайно нашел их прошлым вечером в спальне, где Лайза разбирала одежду. Крохотные записки-послания, лежащие в коробке из-под конфет.
Сколько всего она их написала? Собиралась ли показать, отправить, передать? Некоторые закапанные слезами, как та, что он дольше всего мял в пальцах…
«Мне без тебя холодно. Я не жалуюсь… я держусь…»
Каждый раз читая, он чувствовал тяжесть на сердце. Каждое слово — крик души. Каждый
И символ безграничной любви.
Простые бумажки.
Невероятная ценность.
Как и та, склеенная из частей картина «Мечты». Лайза так и не призналась, почему порвала ее… Наверное, в какой-то момент не верила. Да он и сам, было время, не верил.
У крыльца послышались шаги; Мак очнулся, поднял голову: по дорожке к парковке шагал Дрейк. Как всегда собранный, деловой, подтянутый. И как всегда погруженный в никому неизвестные думы.
Аллертон оттолкнулся от прутьев ограды и вышел из тени.
— Добрый день, Дрейк.
— Добрый-добрый. — Легкий кивок, удивленный взгляд. Мак подумал, что никогда не видел у Дрейка по-настоящему удивленного взгляда, скорее, его иллюзию в подходящий случаю момент. — Вроде виделись уже с утра.
— Да, виделись.
И замолчал. Понял, что, оказывается, не знает, с чего начать. И стоит ли.
Начальник смотрел вопросительно, ждал.
Пришлось прочистить горло.
— Я хотел сказать: «Спасибо».
На лице напротив появилась легкая растерянность, мол, не понимаю…
— Спасибо, за тот разговор по телефону.
— Какой разговор?
— Тот, с яхты.
— С какой яхты?
Дрейк поджал губы.
— Хочешь мне в чем-то сознаться?
Аллертон смял в кармане записку и, глядя в проницательные глаза, вновь прочистил горло.
— Не хочу.
— Вот и я подумал, что не хочешь.
Дрейк хмыкнул, перекинул куртку через плечо и прошел мимо. В русой макушке, стоило выйти из-под деревьев, тут же запуталось солнце; заблестела в лучах серебристая ткань.
«Спасибо».
Прошептал еще раз Мак, но уже мысленно.
— Что такого в том, что я хочу подарить вам катер?
Доктор махал руками так рьяно, что напоминал вентилятор.
— Никакого катера! Вы что, рехнулись?
— Разве это плохой подарок?
— Оставьте его себе, Лайза. Это ваш катер. Лучше пригласите меня однажды на нем на прогулку.
— Но я пока не умею им управлять…
— Вот когда научитесь, тогда и пригласите. Хорошо?
Нахмуренные рыжеватые брови и смеющиеся глаза цвета крепкого чая.
Она не выдержала, сдалась. Кивнула.
И тут же надула губы.
— Но я не знаю, когда научусь!
— Я терпеливый, Лайза. Я подожду.
И он похлопал ее по руке теплой ладонью.
Плеск воды за бортом, пропитанный солью ветер, белые барашки на вздымающихся волнах.
Лайза с упоением чиркала набросок, это был уже третий вариант гостиной. Рядом лежали еще два листа — обновленный
вид спальни на втором этаже и удобные дополнения к кинотеатру в виде второго ряда кресел, полок для дисков и пары декоративных элементов.С прядей волос стекала вода, капельки соскальзывали на спину, плечи и иногда, образуя разводы, на рисунок. Засунутый в рот пластмассовый колпачок, припекающее макушку солнце — красота!
Наброски давались легко; вдохновение, поддавшись искрящемуся настроению дня, застыло сверху невидимой радугой и с любопытством следило за движениями карандаша.
Лайза на секунду оторвалась от работы, отпила из запотевшего стакана ананасовый сок — звякнули ледяные кубики — и устремила взгляд в горизонт. Туда, где лазурная гладь моря сливалась с пронзительно синим, без единого облачка, небом.
Тепло. Даже жарко. И не скажешь, что осень.
Где-то в отдалении отфыркивались, слышались одинаковые всплески, в которых легко угадывались гребки сильных мужских рук — наслаждался теплой водичкой Мак. Его мокрая голова то показывалась над поверхностью воды, то вновь исчезала в глубине под волной.
Лайза отложила листок и взяла чистый. Нарисовала на нем улыбающееся лицо в выпуклых пластиковых очках. Штрихами набросала волосы, хорошо ухватила линию губ, добавила тень сбоку от носа.
Теперь с бумаги сквозь плавательные очки смотрел довольный жизнью спортсмен.
Художница привередливо наклонила голову и высунула язык. Погрызла карандаш. Затем пририсовала под водой крупное мускулистое тело в трусах, отдельно выделила спереди бугор.
Еще раз наклонила голову, изучила бугор, хитро улыбнулась и стерла бугор резинкой. Сделала его в два раза больше, заштриховала.
Захихикала.
Через минуту сзади послышались шлепки босых ступней.
— Прохлаждаешься?
— Прогреваюсь.
Лайза продолжала с упоением вырисовывать довольному спортсмену, вероятно, причину его довольства.
Мак, вытершись полотенцем, подошел сзади и положил руки на лямки купальника. Скользнул вниз, погладил, чуть сжал ладонями груди. Потом раздвинул ткань в стороны и высвободил их наружу. Наклонился, полюбовался зрелищем.
— Вот. Они должны быть вот так.
Лайза откинулась назад и засмеялась.
— Ага. То есть как бы в купальнике, но без него.
— Ты же знаешь меня, извращенца. — Довольная усмешка и пальцы, поглаживающие соски. — Каждому мужику хочется раздвинуть купальник в стороны, чтобы все «выпало».
— Догадываюсь! Вам только и подавай, чтобы все «выпало».
— О-о-о, так я не один такой!
Мак отнял ладонь, взял неоконченный рисунок и принялся его рассматривать.
— Вижу-вижу, к какому месту у тебя был наивысший интерес!
— Точно! Я и сейчас хочу проверить, все ли правильно нарисовала.
Лайза юрко поднялась с места, развернулась и стянула со стоящего позади мужчины мокрые плавки. Опустилась на колени, держа их в руках, полюбовалась покачивающимся из стороны в сторону органом. Облизнулась.