Чикита

Однажды его попросили доставить Чиките в фургончик букет цветов, и, воспользовавшись случаем, он выразил актрисе восхищение. От чаевых отказался, но взамен попросил подписанную фотографию. С этой минуты Тоби стал личным курьером Чикиты. Когда что-то требовалось — от ледяной газировки до таблетки от мигрени, — Рустика окликала его и посылала раздобыть. Так между артисткой и служащим возникла взаимная симпатия, переросшая во влечение, переросшее в любовь.

Днем они едва успевали перекинуться парой слов, но после полуночи, когда выставка засыпала, встречались у дверей фургончика и часами не могли наговориться. Тоби был простой малый, но далеко не дурак. Он пылал жаждой знаний и всегда просил возлюбленную рассказать о последних научных достижениях и о странах, где ей довелось побывать. А сам живописал, какую черешню и виноград выращивают его дед и бабка у себя на участке и каких карпов, тупохвостых форелей и желтых окуней он с братьями, бывало, вылавливал в озере Эри. Взявшись за руки, они любовались ночным небом, и Чикита показывала Тоби созвездия. Иногда они обменивались целомудренными отроческими поцелуями, прерываемыми Рустикиным многозначительным покашливанием.

Как-то вечером, просветив Тоби насчет электричества, беспроводного телеграфа, рентгеновских лучей и прочих чудес современного мира, Чикита сказала:

— Уже поздно, а завтра большой парад на Мидуэе. Тебе нужно выспаться, или утром на тебе лица не будет.

Юноша поморщился и нехотя встал, но тут же снова уселся рядом с Чикитой, зарделся, словно дедова черешня, и, устремив взгляд на свои огромные башмаки, попросил позволить ему остаться на ночь.

— Я тебя не потревожу, Чик, — сказал он и поднес руку к сердцу. — Честное слово, просто хочу посмотреть, как ты спишь.

Растроганная Чикита ощутила, как время отступает назад. Она словно вернулась в те годы, когда болтала с кузинами Экспедитой, Бландиной и Эксальтасьон про поклонников и красавчиков, и не смогла отказать Тоби в том, о чем он так мечтал.

Рустике пришлось вытащить свою койку из фургончика и, кляня судьбу, ночевать под звездами. Как и следовало ожидать, человек-сэндвич не сдержал пуританского обещания, и парочка утолила свою страсть. Тоби в два счета раздел Чикиту и как завороженный уставился на ее тонкую талию, высокую грудь, нежные, будто персики, ягодицы и округлые бедра. Но вскоре пришел в себя и стянул брюки, в свою очередь поразив Чикиту великолепным зрелищем своей мужественности.

О да, несомненно, мать-природа очень щедро одарила этого тощего, долговязого и веснушчатого уроженца Эри. Тоби Уокер мог бы потягаться с самим незабвенным Томасом Карродеагуасом, только его инструмент был не темным, как тропический плод каймито, а ангельского нежно-розового оттенка. У Чикиты не хватало пальцев на руках и ногах, чтобы пересчитать всех мужчин, с которыми она успела вступить в интимную связь к своему тридцати одному году, но тут она растерялась и в первую минуту не могла понять, как ей поступать с этим. Всякое проникновение представлялось опасным: она не хотела после ночи любви оказаться на больничной койке. И все же она не спасовала. «Кто не рискует, тот не пьет шампанского», — подбодрила она саму себя и, подчиняясь инстинктам, начала целовать, гладить, тереть, лизать и сосать все более рьяно. Вскоре ей показалось, что все эти «О да, Чик, вот так, Чик, не останавливайся, умоляю, Чик!», которыми Тоби вознаграждал ее усердие, становятся слишком громогласными и вся Панамериканская выставка уже в курсе происходящего между ними. Но она отогнала эти мысли и позволила любимому — а после и себе — кричать от наслаждения сколько влезет. Когда в окошко пробились первые лучики рассвета и напомнили, что пора прощаться, Чикита и Тоби Уокер были столь же утомлены, сколь ублажены.

— Я люблю тебя, Чик, — прошептал озерный юноша и, крепко прижав Чикиту к своей белесой безволосой груди, словно только что выловленную тупохвостую форель, норовящую ускользнуть, добавил: — Ты замечательная, и я хочу всегда быть с тобой.

Любовь творит чудеса. Через несколько часов цветущая и румяная Чикита уже блистала на Мидуэе, и никто не заподозрил бы, что она глаз не сомкнула всю ночь.

Большой парад, начавшийся у Триумфального моста, получился грандиозным. Открывал его отряд часовых в белых брюках, голубых куртках и полированных шлемах, а также оркестр. За ними сто индейцев в роскошных уборах из перьев ехали верхом, и множество шло пешком. А кто же следовал за индейцами в автомобиле, сделанном по ее мерке, помахивал собравшейся по обе стороны бульвара толпе и посылал нежные воздушные поцелуи? Не кто иной, как официальный талисман Панамериканской выставки, Королева лилипутов, прославленная Чикита. Сразу за ней на трехколесном велосипеде катил Фрэнк Босток со львенком на коленях. Его доблестные укротители во главе с Капитаном Джеком Бонавитой вели за собой целую уйму зверей, словно сбежавших с Ноева ковчега: тигров, слонов, кенгуру, носорогов, зебр, верблюдов, медведей, пантер, волков, лис, антилоп, обезьян, ястребов и многих других. Затем на параде появлялись представители главных аттракционов Мидуэя: поющие и пляшущие под звуки мандолин Арлекин, Коломбина и Пульчинелла из «Американской Венеции»; острозубые тагальские воины в набедренных повязках, вооруженные луками и стрелами, из «Настоящих Филиппин»; дюжие крестьянки из «Немецкой деревни», несущие головы сыров, связки сосисок и банки варенья, а с ними — молочные коровы с отвисшими выменами и недавно выкупанные поросята; акробаты и кукловоды из «Японской деревни»; гавайские девушки, танцующие хулу, в цветочных гирляндах; негры и негритянки со «Старинной плантации», поющие заунывные спиричуэлс; атлетичная Кора Беквит в стеклянном аквариуме на колесах, который толкали несколько клоунов; бородатые мореплаватели-викинги при латах, щитах и мечах; развеселые цыгане и их владычица, красавица Стеллита на повозке, запряженной страусами; факиры, джинны и гурии из «Прекрасного Востока»… Почти в самом конце разношерстной процессии гордо вышагивали медсестры с младенцами из инкубатора на руках, а завершали парад несколько десятков ковбоев и индейских вождей из шоу «Дикий Запад» под началом Буффало Билла и знаменитейшей Бедовой Джейн.

Глава XXIX

Президент посещает Панамериканскую выставку. Говорящее ухо Леона Чолгоша. Чета Мак-Кинли навещает Чикиту. Неожиданное появление Микаэло, незаконного сына дона Бенигно Сенды. Клич за свободу Кубы. Путешествие на Луну. Кровь в «Храме музыки». Агония президента. Убийца отправляется на электрический стул. Королева Тумана бросается в Ниагарский водопад. Замужество Чикиты. Трагическое происшествие в цирке Бостока. Джамбо чудом спасается.

Несколько недель Чикита упрекала себя в том, что не смогла предотвратить гибель президента Мак-Кинли. Умом она понимала, что ни в чем не виновата и ведет себя глупо, но никак не могла избавиться от угрызений совести. «Если бы я действовала быстрее, бедняга, может, сейчас сидел бы у себя в Белом доме целый и невредимый», — вздыхала она.

Рустику это нытье порядком утомило, и она заявила, что каждому отпущена своя участь: если уж президента настиг кровавый конец, то, видно, Господь Всемогущий так судил по причинам, каковые следует смиренно принять, не требуя объяснений. Все идет как должно, а не как нам хочется. «Пальмового листа, который тебе предназначен, даже ослы не сожрут, — повторяла она, а еще твердила: — Понос незрелой гуаявой не лечат». Но пословицы не подняли Чиките настроения.

Факты, собственно, свидетельствовали о правоте Рустики, ведь Мак-Кинли должен был отправиться в Буффало не в сентябре, а четырьмя месяцами ранее, и произнести речь по случаю открытия Панамериканской выставки, но хрупкое здоровье Иды, первой леди, воспрепятствовало поездке, и Мак-Кинли послал вместо себя вице-президента Рузвельта.

Все лето президент забрасывал вопросами всякого, кто возвращался с выставки. Его стол был завален брошюрами, представлявшими разные павильоны. Мак-Кинли мечтал своими глазами увидеть Электрическую башню, но супруга была слаба здоровьем по-прежнему, а он не хотел ехать без нее.

Наконец, когда миссис Мак-Кинли стало немного лучше, они погрузились в специальный поезд и с немногочисленной свитой отбыли в Буффало. И Ида, и Джордж Б. Кортелью, секретарь президента, были не в восторге от поездки. Ей вообще не слишком нравилась роль первой леди, она старалась избегать официальных мероприятий и с куда большим удовольствием вязала бы крючком в семейном особняке в Кантоне, штат Огайо. Кортелью, со своей стороны, считал довольно рискованным трехдневное пребывание на выставке и всячески пытался отговорить президента от плана. Он страшно пекся о безопасности и в любой толпе видел возможную угрозу. Но Мак-Кинли настоял на своем, и четвертого сентября 1901 года в пять часов вечера его встретили в Буффало полк ветеранов Гражданской войны, давший двадцать один залп в честь высокого визита, а также сотни взбудораженных граждан, мечтавших пожать президенту руку.

В сопровождении военного оркестра и почетного караула супруги Мак-Кинли в открытом экипаже въехали на территорию Панамериканской выставки. Вечерело, и близ Электрической башни зажглась надпись из разноцветных лампочек: «Добро пожаловать, президент Мак-Кинли, лидер нашей нации и наших владений!» Мистер Джон Мельбурн, директор выставки, провел для гостей краткую экскурсию, чтобы они составили представление о масштабах мероприятия, а затем отвез в резиденцию, где они намеревались провести следующие три дня.

За пару часов до прибытия президентского поезда Чикита сидела у себя в фургончике, попивала чаек с любезными Розиной и Джезерит, и вдруг к ней явился нежданный гость. Некий юноша привез ей книги от Эммы Гольдман и непременно хотел передать их лично в руки. Лилипутке пришлось впустить его и принять посылку в присутствии подруг.

Молодой человек, представившийся Леоном Чолгошем, был бледный, робкий и довольно неопрятный. Чиките он вовсе не понравился, но она из вежливости пригласила его за стол. Чолгош, заикаясь, поблагодарил, но отказался — он спешил встречать президента.