Чингисхан. Человек, завоевавший мир
Шрифт:
Этой истории подивился и Тохтоа-беки. А фокус с гнездом был детской игрой в сравнении с coup de th'eatre [23] , устроенном Джамухой потом. Заметив, что стражники у шатра Тохтоа-беки расслабились, он подучил своих дружинников напасть на опешившего хана. Джамуха спокойно объяснил ему, что сделал это только для того, чтобы показать, насколько негодная у него охрана {221} . Тохтоа-беки, поняв, что с такой охраной его могли легко убить, осыпал Джамуху словами благодарности, но выразил неудовольствие, когда Джамуха потребовал подписать и засвидетельствовать грамоту, освобождавшую его от всех вассальных обязательств. В шатре назревал скандал. Джамуха сказал хану, что у него простой выбор: сделать то, что от него требуют, или умереть. Тохтоа-беки видел, что Джамуха не блефовал, и предпочел сохранить себе жизнь {222} .
23
Неожиданная развязка, сенсация, трюк (фр.).
221
RT i pp. 107–108.
222
Ratchnevsky, Genghis Khan p. 36.
Однако с самого начала военной кампании против меркитов Джамуха с пренебрежением отнесся к Хасару и Бельгутаю, эмисарам Тэмуджина, посланным с предложениями о совместных действиях {223} . Впечатление ненадежности и непредсказуемости вскоре еще больше усилилось. Двадцать тысяч всадников Тоорила должны были соединиться
223
SHO pp. 85–87; SHR рр. 35–36.
224
SHO pp. 87–90; SHR pp. 37–39; Rachewiltz, Commentary p. 417.
Джамуха явно был доволен тем, что Тэмуджин досадил Тоорилу, когда преждевременно вышел из войны с меркитами, и присоединился к «анде» после раскола. Они отошли к лагерю Джамухи на реке Онон, а Тоорил отправился на свою базу на реке Тола через долину Хокорту в нагорье Большой Хэнтэй {225} . Затем последовали незабвенные полтора года нераздельной совместной жизни, когда молодые люди не отходили друг от друга, подобно библейским Давиду и Ионафану. Они обменялись золотыми поясами и великолепными скакунами. Молодые люди с нежностью вспоминали о детстве, вместе охотились, пили кумыс, блудили и, как повествует «Тайная история», «спали под одним стеганым одеялом» {226} .
225
Rachewiltz, Commentary p. 435.
226
SHC pp. 52–53; SHO pp. 95–96; SHR pp. 44–45; SHW p. 262.
Подобное «сердечное согласие» кажется странным, особенно после откровенно прохладного отношения, которое выказывал Джамуха своему «анде» во время меркитской кампании. Кочевники редко сожительствовали подобным образом. Предполагается, что Тэмуджин нуждался в поддержке друга, у которого в то время было гораздо больше сподвижников. Но чем руководствовался Джамуха? {227} Бортэ, не любившая Джамуху и не доверявшая ему, предупреждала мужа, что им пользуются как пешкой в игре за достижение своих целей – с ней была согласна и Оэлун, – но Тэмуджин отвергал их подозрения, как чисто женские причуды {228} .
227
V V Bartold, ‘Chingis-Khan,’ in Encyclopaedia of Islam (1st ed., repr. 1968 v pp. 615–628 (at p. 617)); Vladimirtsov, Le regime social pp. 107–108; Vladimirtsov, Genghis Khan p. 130.
228
Grousset, Conqueror of the World p. 67.
Неожиданно, после полутора лет гармонии, изъявления нежных чувств и дружбы, возможно в 1183 году, Джамуха затеял ссору, заговорив в дельфийской манере о том, что его «коневодческие интересы» приносятся в жертву «овцеводам» Тэмуджина {229} . Безусловно, в этом обвинении можно разглядеть и тот факт, что Тэмуджин даже после победы над меркитами все еще оставался относительно беден конями.
Но чем можно объяснить гнев Джамухи? Некоторые историки считают, что причина кроется в распределении пастбищ: соплеменники осуждали Джамуху за то, что от дружбы больше выигрывает Тэмуджин. По мнению других авторов, Джамуха корил товарища за то, что он чрезмерно озабочен проблемами мира, а надо воевать, чтобы реализовать свои амбиции. Самым эксцентричным предположением была гипотеза советских историков, выдвинутая в начале XX века и утверждавшая, что Тэмуджин и Джамуха представляли антагонистические социальные группы в примитивной классовой борьбе, в которой Тэмуджин отстаивал интересы аристократии, а Джамуха бился за народ {230} . Даже следуя этой логике, все было скорее наоборот. Одним из преимуществ Тэмуджина было именно то, что он продвигал своих людей в соответствии с принципами меритократии, то есть по их способностям, тогда как Джамуха придерживался старых олигархических традиций. Нам остается предложить свой вариант. Может быть, Джамуха следовал каким-то эзотерическим, квазигностическим ощущениям, нам неизвестным. Но тогда почему сам Тэмуджин назвал взрыв эмоций друга «загадкой»? {231} Возможно, права Бортэ. Джамуха дожидался своего часа и высказался, когда почувствовал себя достаточно уверенным в своих силах и понял, что Тэмуджин ему больше не нужен. В таком случае у Тэмуджина было несколько вариантов ответа, но Джамуха оставлял за собой право не согласиться с любым из них {232} . Можно выдвинуть и такое предположение: двое молодых людей были вовлечены в очень тяжелую межличностную борьбу. На самом высшем уровне конфликт заключался в разрешении кардинальной проблемы – кто из них объединит всю монгольскую нацию?
229
SHO pp. 96–97; SHR pp. 44–46.
230
Vladimirtsov, Le regime social pp. 105–107.
231
As Rachewiltz sagely remarks, ‘If neither Temujin nor his wife could understand Jamuga’s poetic riddle, what hope have we, who are so far removed from that culture, to understand what was the real meaning of those words?’ (Rachewiltz, Commentary p. 442).
232
Owen Lattimore, ‘Chingis Khan and the Mongol Conquests,’ Scientific American 209 (1963) pp. 55–68 (at p. 62); Lattimore, ‘Honor and Loyalty: the case of Temujin and Jamukha,’ in Clark & Draghi, Aspects pp. 127–138 (at p. 133).
Какими бы ни были истинные причины, разногласия оказались непримиримыми. Тэмуджин с ближайшими родичами и сподвижниками ночью откочевал и расположился лагерем на новом месте у реки Кимурха. Вскоре после внезапного и неожиданного раскола все монгольские кланы, кроме тайджиутов, созвали высший совет, на котором окончательно обозначились расхождения мнений и намерений. Разделительная линия в основном определялась возрастом: старейшины племен хотели создать новую федерацию кланов во главе с Джамухой, молодые воины выступали против этих замыслов.
Тэмуджин притягивал к себе прежде всего тех, кто стремился порвать со строгостями кланового режима, построенного на родственных связях. С начала шестидесятых годов XII века в степях фактически, выражаясь словами Гоббса, шла «война всех против всех»: тайджиуты враждовали с борджигинами, не прекращались интервенции татар, союзников цзиньцев, набеги меркитов, противоборство между кереитами и найманами. Для молодых монголов Тэмуджин был олицетворением новых веяний, лидером, чье обаяние подтверждалось военными победами и богатыми трофеями и чьи слова не расходились с делами {233} . Но другой стороной новой жизненной модели стала одержимость демонстрацией мужественности и готовности к насилию, а вооруженные грабежи и изнасилования поощрялись как свидетельства истинного мачо. Для молодежи все разговоры о создании новой конфедерации означали лишь нескладные попытки залить молодое вино в старые мехи.
233
Grousset, Empire pp. 201–202; Gumilev, Imaginary Kingdom pp. 143–145.
Возник острый конфликт между сторонниками Джамухи и Тэмуджина. Джамуха убеждал всех, что не он инициировал разрыв, его спровоцировали Алтан и Хучар, дядья Тэмуджина, всегда его ненавидевшие. Источники сообщают о 13 000 воинов, вставших на сторону Тэмуджина, хотя вряд ли можно полагаться на достоверность сведений в монгольских источниках, заслуживших репутацию ненадежных {234} . Тэмуджин, отличавшийся организационными и административными способностями, разделил своих сподвижников
на тринадцать станов, или «куреней». В первый курень вошли сам Тэмуджин, его сыновья, телохранители и близкие друзья; второй курень состоял из братьев Тэмуджина и их окружения; остальное воинство распределялось по кланам: джуркины (юркины), баяуды, джалаиры, баарины и так далее. Примечательно, что некоторые прежние сторонники Джамухи перешли к Тэмуджину, верно рассчитав, кто одержит победу {235} . Во всех куренях в обязательном порядке велась боевая подготовка, и скоро в них практически не осталось мужчин, не владевших оружием. Тэмуджин заставлял курени состязаться друг с другом в боевом искусстве и даже устраивал учебные бои, которые нередко перерастали в настоящие сражения с кровопролитием. Уже тогда определились первые наметки его будущих знаменитых реформ: он назначил самых доверенных людей мечниками, колчаноносцами, завхозами, отвечавшими за провизию, напитки, овец, лошадей, шатры и повозки. Тэмуджин ввел и новую систему расстановки юрт – не по схеме равномерной решетки, а в виде лаагера – концентрически расположенного лагеря с юртой вождя и его семьи в центре {236} .234
The numbers mentioned in the Secret History are unreliable for a number of reasons: 1) the author embellished with poetic licence and routinely inflated the size of armies; 2) the author anachronistically projected back into the twelfth century names, titles, technologies and modalities that belonged to an era fifty years in the future; 3) numbers in Mongol histories have a mystical or symbolic significance and therefore cannot be taken seriously for historical research. See Larry Moses, ‘Legends by Numbers: the symbolism of numbers in the Secret History of the Mongols,’ Asian Folklore Studies 55 (1996) pp. 73–97 and Moses, ‘Triplicated Triplets: the Number Nine in the Secret History of the Mongols,’ Asian Folklore Studies 45 (1986) pp. 287–294.
235
For exhaustive detail on the Thirteen see Pelliot & Hambis, Campagnes pp. 35–37, 53–135. See also Louis Ligeti, ‘Une ancienne interpolation dans I’Altan Tobci,’ Acta Orientalia Academiae Scientiarum Hungaricae 26 (1972) pp. 1–10.
236
SHO p. 104; SHR p. 152; Buell, Dictionary p. 159.
Активность, которую проявлял в этот период Тэмуджин, резко контрастирует с инертностью его соперников. Тоорил предстает в источниках как человек вероломный, корыстный, вялый, хотя в целом и добродушный, но довольно тупоумный и склонный к компромиссам, что противники без вариантов принимали за слабость {237} . Джамуха изображается человеком, безусловно, способным, в пределах степных норм морали честным и порядочным, но и каверзным интриганом, переменчивым и легко бросающим друзей. У него были сильные позиции, его поддерживали тайджиуты, джелджуты, арулаты, ниргин-унгираты, но в долгосрочном плане его положение было шаткое: Тэмуджин создавал единый esprit de corps [24] , а Джамуха сохранял традиционное племенное размежевание, назначал командиров в соответствии с социальным рангом, а не талантами, и не желал, по примеру Тэмуджина, включать в офицерское сословие пастухов, считая их infra dig [25] {238} .
237
SHO pp. 127–128, 150–154, 177; SHR pp. 74–75, 96–100, 123–124.
24
Дух команды, солидарности (фр.).
25
Infra dignitatem (лат.) – дурная слава; плохая репутация.
238
SHO p. 90; SHW p. 263.
Еще одно преимущество Тэмуджину давали люди, встававшие под его знамена. К нему пришел костяк аристократии борджигинов, в том числе и его дядя по отцу Даритай, никогда прежде не питавший дружеские чувства к племяннику. В числе сторонников оказались Сэчэ-беки, правнук Хабул-хана, вождь клана джуркинов (и джуркины и борджигины считали своим прародителем Хабул-хана), его брат Тайчу, Хучар-беки, сын Негун-Тайши, старшего брата Есугея, и Алтан-отчигин, сын Хутул-хана, а это означало, что Тэмуджина поддерживали наследники последних двух правителей объединенной монгольской нации, хотя нельзя исключать и того, что на данный момент они выступили в его поддержку, думая, что он покладистее, чем своенравный Джамуха, и им легче управлять. В то же время в их солидарности таилась и опасность: у старших по возрасту соплеменников имелось больше оснований для претензий на избрание ханом борджигинов {239} . Один из представителей старшего поколения, невероятно тщеславный Хорчи, вождь бааринов, объяснил свое желание примкнуть к Тэмуджину небесными знамениями, предсказавшими, что именно он станет великим ханом монгольской нации. Тэмуджин, польщенный и выражением солидарности, и панегириком, пообещал в случае победы дать Хорчи целый тумен [26] . Хорчи, вдохновившись, сказал, что вдобавок к войску он хотел бы получить тридцать молодых женщин, очень красивых и персонально им отобранных; Тэмуджин пообещал исполнить и это пожелание {240} . Даже двуликий Мунлик снова поменял предпочтения и переметнулся на его сторону.
239
Grousset, Empire; Vladimirtsov, Le regime social p. 101.
26
Тумен – наиболее крупная организационная тактическая единица монгольского войска XIII–XV век. – Прим. пер.
240
SHO pp. 99–100; SHR p. 48. When he conquered the Turned later, Temujin actually made good on this promise (SHO pp. 195–196; SHR p. 138).
Тэмуджин как магнитом притягивал одаренных людей. Младший брат Боорчу тоже перешел к нему из племени арулат, еще одним славным соратником стал Джэлмэ, представитель лесного народа урянхайцев, сын кузнеца Джарчигудая {241} . Подростком вступил в отряды Тэмуджина будущий полководец Мухали, поверивший в народную молву о его великом предназначении {242} . Второй такой же военный гений у Тэмуджина появился благодаря стараниям Джэлмэ. Его младший брат Субэдэй пришел в лагерь Тэмуджина десятилетним наивным мальчишкой, выросшим в тайге среди оленей и никогда прежде не видевшим степей. Он не умел ездить верхом на лошадях, охотиться и драться, то есть не владел ни одним из присущих монголам с детства навыков, а мог лишь бойко прокатиться на коньках по льду {243} . Но он был смышленый малый и все схватывал на лету. В роли фактотума, доверенного лица, поставленного охранять шатер Тэмуджина, Субэдэй в совершенстве освоил технику монгольского воина. Возвысился он до военного советника и полководца не без содействия брата Джэлмэ, которого Тэмуджин называл своим вторым самым верным нукером после Боорчу {244} . Тэмуджин обладал полезной для любого правителя способностью распознавать истинные таланты: уже тогда он устраивал совещания по принципу «мозгового штурма» для обсуждения особо важных проблем, любил сталкивать в этих целях Бельгутая и Боорчу {245} .
241
SHO p. 78; SHR p. 30; Atwood, Encyclopedia p. 9; Pelliot & Hambis, Campagnes pp. 155, 164, 340–341.
242
Martin, Rise of Chingis Khan p. 66.
243
Grousset described the Uriangqai’s skates as follows: ‘Small, well-polished bones tied to their feet with which they speed so swiftly over the ice that they catch animals in the night’ (Empire pp. 579, 582).
244
For Subedei’s early life see Abel-Remusat, Nouveaux melanges ii p. 97; Hildinger, Story of the Mongols p. 65; Gabriel, Subotai pp. 1–5.
245
SHO p. 76; SHR p. 28.