Чингисхан

Последние слова Есугэя были о сиротах, которых он оставлял после себя, о своей молодой вдове и о Тэмуджине, находившемся в семье своей будущей жены. Ничего неизвестно об отношениях Есугэя с теми, кто присутствовал при его последних минутах, в частности, с Мун ликом, которому он поручил привезти Тэмуджина домой. Кажется, мальчик, который был немногим старше Тэмуджина, тотчас же исполнил последнюю волю умирающего и отправился верхом в стойбище Дэя Мудрого, чтобы забрать оттуда маленького Тэмуджина.

Прибыв к Дэю Сетчэну, Мунлик скрыл смерть Есугэя, сказав только, что мальчика очень не хватает отцу. Мудрое решение, так как, став сиротой, Тэмуджин мог оказаться у Дэя Сетчэна на положении полуслуги. Но ему разрешили немедленно уехать. Верный своему слову, очарованный мальчиком, думая, что тот может стать хорошим мужем для его дочери, Дэй Сетчэн берег ее для него в течение четырех лет. Что почувствовал Тэмуджин, когда на обратном пути узнал о трагической кончине отца? Детское горе, омытое слезами, безмолвное отчаяние или боль, тотчас же заглушенную жаждой мести? Об этом «Сокровенное сказание» умалчивает.

Сирота в девять лет, старший в семье, где было много маленьких детей, Тэмуджин узнал трудные дни. Оэлун, его матери, пришлось стать «главой семьи» и ее единственной опорой. С шестью маленькими детьми на руках задача была не из легких, даже если ей помогали немногочисленные слуги. Вскоре ей пришлось испытать на себе жестокий бич патриархальных законов, царивших у кочевных племен. У монголов каждый с рождения является членом рода, племени, прежде чем он становится личностью — так велика роль принадлежности к социальной группе. После смерти мужа Оэлун потеряла всякий авторитет. Есугэю удалось стать во главе своего рода, его воинская слава принесла ему власть над другими родами и соседними стойбищами, но он внезапно умер, и все рухнуло.

Соперничество, столкновения, возникшие очень скоро, грозили остракизмом семье покойного. Оэлун мужественно противостояла противникам. Но она стала бедной родственницей, от которой все отворачивались. Вскоре возник инцидент между молодой женщиной и двумя вдовами тайтчиутского хана Амбакая, не признававшими больше авторитета семьи Есугэя. Скандал разразился во время религиозной церемонии подношения пищи душам умерших предков. Вдовы не сочли нужным предложить супруге Есугэя принять участие в подношении: кроме личного оскорбления, это значило, что ее исключили из традиционного родового ритуала и, следовательно, считали чужой. Тогда Оэлун пришла по собственной инициативе и публично обвинила обеих женщин в оскорблении, которое ей было нанесено. Ссора разрослась, перешла во взаимные оскорбления, восстановившие против Оэлун весь тайтчиутский клан. «Да мы, если захотим, перегоним скот на горные пастбища, а вас бросим в стойбище, матерей вместе с сыновьями, — не возьмем вас с собой!» — заявили они Оэлун и ее семье.

Разрыв и в самом деле окончательный: члены тайтчиутского клана собирают вещи, разбросанные в юртах, увязывают их в тюки и навьючивают животных. Женщины и дети садятся в повозки, мужчины — на коней и, гоня перед собой стада, покидают оставшуюся в одиночестве семью своего бывшего вождя. Один только старый Чарака, отец юного Мунлика, протестует, бежит следом за всадниками, пытаясь их остановить. И только навлекает на себя черную неблагодарность, познав всю горечь слов: «Глубокий колодец высох, блестящий камень рассыпался в прах». Старик получил предательский удар копьем в спину. Смертельно раненый, Чарака дополз до юрты Оэлун и в последний раз произнес имя Есугэя Храброго, измерив всю глубину последствий социального падения. Тэмуджин, рыдая, вышел вдруг из юрты и ушел далеко в степь: эта потребность остаться одному, как только ему приходится столкнуться с трудностями, — первая характерная черта, о которой упоминает «Сокровенное сказание».

Тогда Оэлун доказала, что ее нелегко сломить. Вдова, без средств к существованию, с кучей ребятишек, покинутая близкими, — легко представить себе ее отчаяние. Ничего подобного: в эпическом стиле хроника повествует о том, как, решив бороться с противниками, она гордо подняла знамя, чтобы собрать под него немногих слуг, сохранивших верность, и отдать приказ о перегоне скота на горные пастбища.

ГОДЫ СКИТАНИЙ

«Надвинув глубже на голову свой boqtaq (женский колпак) и подвязав покороче жакет, она сновала вверх-вниз по течению реки Онон, собирая дикие яблоки и вишни, чтобы прокормить вечно голодных детей. Родившись мужественной, наследница мужа кормила своих светлейших сыновей, собирая плоды шиповника и орехи, выкапывая корни сине-головика и клубни съедобных растений. Сыновья, вскормленные диким чесноком и диким луком, выросли, чтобы стать достойными правителями». Так «Сокровенное сказание» описывает годы борьбы за выживание Оэлун и ее близких.

Накануне чингисханской эры тюрко-монгольские племена состояли из двух основных групп. С одной стороны — охотники-сборщики плодов (hogin-irgen); которые занимали лесистые зоны в окрестностях озера Байкал и у истоков великих сибирских рек: Енисея, Иртыша, Оби — до берегов огромного озера Балхаш. Рядом с этими племенами жили кочевники-пастухи (ke’er-un-irgen), которые перегоняли скот на пастбища между западными отрогами горного массива Алтая и озерами Кулун и Буйр, на огромной степной территории, протянувшейся на 1 500 километров. Другие группы кочевали, переходя за пределы Гоби, даже на границе с Великой Китайской стеной.

Лесные охотники довольно редко покидали свою территорию, которая давала им достаточно разнообразные ресурсы. Прежде всего, они жили охотой, используя шкуры убитых или попавших в капкан животных — для шитья одежды, обрабатывая кости, жилы или рога, которые служили им для различных домашних целей. Они жили небольшими группами, разбросанными во множестве по лесам, ютились в хижинах из дерева или коры, часто до половины врытых в землю, зимой передвигались на лыжах. Люди леса, они умели приручать различные виды рогатого скота (яков, коров и оленей), мясо и молоко которых давали им довольно богатую пищу; когда поблизости были реки, они добывали рыбу — гарпуном или сетью. Но они были в такой же степени сборщиками ягод, как и охотниками, и тайга поставляла им дополнительные пищевые и лекарственные продукты (орехи, ревень, лапчатку).

В те далекие, уходящие в глубь веков времена, для скифов и для хуннов — много веков, более тысячи лет до Рождества Христова, для лесных охотников Танну Тува, в Сибирском Алтае — незадолго до нашей эры, некоторые племена постепенно удалялись от сумрачной тайги, чтобы заняться скотоводством. Мы не знаем ни мотивов, ни подлинных условий этого важного этапа в развитии человеческой деятельности. Климатические и экологические нарушения, демографический рост, уменьшающий лесные ресурсы, поиски новых продуктов животного происхождения? Значительный рост населения кажется наиболее рациональным объяснением этой эволюции: без вырубки и раскорчевки, необходимых даже для примитивного земледелия, лес не в состоянии прокормить крупную популяцию. Скотоводы одомашнили понемногу животных, мясо которых они уже давно употребляли в пищу: лошадь и оленя. Затем, видимо, между X и VII тысячелетием до Рождества Христова, не отказавшись от охоты и сбора ягод, большинство монгольских племен начали приручать мелкий и крупный скот.

Далекий от того, чтобы дать экономические основы для выживания при бродячем образе жизни, кочевое пастушество — организованный образ жизни, повинующийся диктату климата, экономическим законам и четким социальным правилам. В основе его лежит внестойловое животноводство, экстенсивный характер которого требует периодического перемещения внутри территории для выпаса скота, принадлежащей по традиции — а иногда и в результате кровавых конфликтов — одному или нескольким родам. У монголов эта площадь называется «нутук» (или нунтук), но больше известно ее тюркское название «юрт».

Монголы — прежде всего номады, в соответствии с первоначальным значением этого слова. Слово номад — «nomade» — происходит от греческого nomas — кочевник, пастух. Однако сегодня этого определения недостаточно, так как кочевниками называют людей, не имеющих никакого отношения к скотоводству. К ним относятся люди, занимающиеся земледелием на только что выгоревших участках земли, азиатские охотники — сборщики ягод и трав, «морские бродяги» с малайско-индонезийских архипелагов, а также несколько миллионов цыган, рассеянных по всему миру и начинающих иногда переходить к оседлому образу жизни. Итак, в наши дни существует тенденция считать кочевниками людей, занимающихся различными видами экономической деятельности на малоплодородных почвах или даже не связанных ни с одним аграрным циклом, а также группы людей, не имеющих постоянного места жительства или определенного материального положения.