Чингисиана. Свод свидетельств современников

Завидев конную погоню, убоялся Их чилэду, стеганул своего каурого коня по ляжкам и поскакал прочь по склону горы. Трое преследователей, скача друг за дружкой, не отставали. Их чилэду обогнул сопку и возвратился к возку, в котором его ожидала жена. Огэлун ужин* воскликнула тогда: «Ты понял, что замыслили те трое?! Уж слишком подозрительны их лица. С тобой они расправиться хотят. Любимый, коли в здравии ты будешь, жену себе достойную отыщешь.

У нас в повозке каждой девушка сидит, В возке любом невеста ожидает.

А коль у новой суженой твоей другое имя будет, прозвание Огэлун дай ей. Сейчас подумай о себе! Вдохни мой запах на прощанье и тотчас прочь скачи».

С этими словами Огэлун сняла свою нательную рубашку и подала ее Их чилэду. Когда он нагнулся с коня и взял ее, из-за холма показались трое преследователей. Их чилэду стеганул по ляжкам своего каурого коня и умчался прочь вверх по реке Онон.

Семь перевалов перевалили трое его преследователей, пока гнались за ним. Да так и не догнали, отступились, повернули назад к возку. И взяли они Огэлун и повезли. Есухэй-батор вел на поводу ее лошадь, старший брат его Нэхун тайши ехал впереди всех, а младший — Даридай отчигин следовал сбоку. И возопила тогда Огэлун ужин:

«За что, скажи, за что, мой Чилэду, Такую бог нам шлет судьбу-беду! Тебе — в степи широкой голодать, Скитаться у ветров на поводу. А мне где косы расплетать-сплетать? Куда же без тебя я побреду?!» И стенала она так, что Река Онон вздыбилась волнами, А бор лесной заколыхался, будто от ветра. Даридай отчигин увещевал Огэлун: «Кого ты ласкала, кого обнимала, Тот ныне на той стороне перевала. По ком убиваешься ты и рыдаешь, Уже пересек рек и речек немало. Стенай не стенай, он тебя не услышит, Дорогу к нему ты бы не разыскала; Ни тени его, ни следа не увидишь, И лучше бы было, чтоб ты замолчала».

И привез Есухэй-батор Огэлун в дом свой и женою сделал своею. Вот и весь сказ о том, как Есухэй-батор взял себе в жены Огэлун ужин.

Тем временем Хамаг Монгол и тайчуды собрались на берегу реки Онон в местности, именуемой долиной Хорхонаг, и, сговорившись, поставили над собой ханом Хутулу*, ибо плененный Амбагай-хан заповедал передать слово свое двоим — Хадану и Хутуле.

В чести у монголов пиры да танцы. Потому, возведя Хутулу на ханский стол, они пировали и плясали под священным раскидистым деревом Хорхонагским* до тех пор,

Пока ребра не треснули, Пока ноги не отвалились.

И как стал Хутула ханом, пошел он вместе с Хадан тайши в пределы татарские, чтобы отомстить им, как было завещано Ам-багай-ханом. И бились они с Хутун барахом и с Жали бухом татарскими все тринадцать раз, но так и не смогли

Отмщением отомстить, Воздаянием воздать За хана Амбагая своего.

И воротился Есухэй-батор восвояси*, захватив в полон татарских Тэмужин Угэ, Хори буха и других, а жена его, Огэлун ужин, тем временем разрешилась Чингисом* в местности, называемой Дэлун болдог*, что на Ононе.

И родился Чингис, сжимая в правой руке сгусток крови величиной с пальчик*. И нарекли ему имя Тэмужин*, ибо рожденье его совпало с пленением татарского Тэмужин Угэ.

II ЖИЗНЕОПИСАНИЕ ЧИНГИСХАНА

________________________________________________________________________

Сказ о сватовстве Тэмужина и смерти его отца Есухэй-батора

От Огэлун ужин родилось у Есухэй-батора четверо сыновей — Тэмужин, Хасар, Хачигун и Тэмугэ*. И родилась у них дочь, и нарекли ее Тэмулун. Когда Тэмужину исполнилось девять лет, Жочи Хасару было семь, Хачигун элчи — пять, Тэмугэ отчигину — три года; Тэмулун и вовсе лежала в люльке.

И когда исполнилось Тэмужину девять лет, Есухэй-батор отправился вместе с ним к родичам жены — олхунудам сватать сыну невесту*. На по л пути между урочищами Цэгцэр и Чихургу повстречали они Дэй сэцэна из племени Хонгирад*.

«Сват Есухэй, куда путь держишь?» — спросил Дэй сэцэн.

«У олхунудов, родичей жены, хочу посватать я невесту сыну», — ответил Есухэй.

«Мне люб твой сын, — Дэй сэцэн молвил.— У отрока в глазах огонь, И ликом светел он.

Сват Есухэй, поверишь, прошлой ночью сон удивительный привиделся мне вдруг: как будто птица, белый сокол, в когтях неся луну и солнце, спустилась на руки ко мне. Другим уже я говорил: «То — доброе знамение судьбы!» И вдруг приехал вместе с сыном ты! Сну моему не это ль изъяснение? Да сон ли это был?!

То — знак во сне явившегося гения-хранителя Хиадов*. Мы, хонгирады, исстари

Чужие земли и народы не воюем, Мы светлоликих дочерей милуем, Статью, красой не заблещут покуда. Черного мы запрягаем верблюда, Деву в возок-одноколку посадим, С ласкою в ханскую ставку спровадим. Из хонгирадского рода невеста С ханом поделит высокое место. Нет у нас тяги ни к битвам, ни к войнам. Дело другое считаем достойным: Дочку, что выросла в холе да в ласке, В путь снаряжаем мы в крытой коляске. Ставим в упряжку верблюда седого — Вот и невеста для хана готова. С ханом высоким, довольна судьбиной, Сядет достойной его половиной. У хонгирадов издревле пригожестью пленяли девы, Блистали наши жены красотой; Со славой этой из поколенья в поколенье жили мы. Сыны у нас хозяйничают в отчине своей, А дочери пленяют взор заезжих женихов. Сват Есухэй, войди в мой дом. Есть малолетняя дочурка у меня. Взгляни и оцени».

С этими словами Дэй сэцэн проводил Есухэя в свою юрту, и взглянул на дитя Есухэй,

И пришлась по сердцу она ему, Ибо ликом светла была она, И в глазах ее сверкал огонь.

Девочку звали Бортэ*; было ей десять лет, и была она на год старше Тэмужина.

Переночевав у Дэй сэцэна, наутро Есухэй-батор стал сватать его дочь. И молвил Дэй сэцэн в ответ:

«Заставь упрашивать себя — Да уважаем будешь, Без долгих уговоров согласясь — Униженным пребудешь.

Хотя и говорят в народе так*, но дочь я все равно тебе отдам. Негоже ей у отчего порога век женский коротать. А сына оставляй у нас. Отныне он наш зять»*.

На это Есухэй-батор отвечал;

«Я сына, так и быть, тебе оставлю. Прошу, любезный сват, лишь об одном: собак боится сын мой, Тэмужин; не допусти, чтоб псы его пугали»*.

И отдал Есухэй-батор свату Дэй сэцэну в подарок заводного коня своего и, оставив сына в зятьях, отправился восвояси.

По пути в степи Цэгцэрской наехал Есухэй-батор на татарский стан и попал на татарский пир. И сошел с коня утолить жажду на пиру. И признали татары Есухэя из хиадского рода, и усадили, и потчевали его на пиру. А сами, отмщения жаждя, сговорились тайно и подмешали в еду ему яду. И на пути домой от стана татарского занемог Есухэй-батор и домой чуть живой воротился через три дня.