«Чингизово право». Правовое наследие Монгольской империи в тюрко-татарских ханствах и государствах Центральной Азии (Средние века и Новое время)
Шрифт:
Закономерным итогом стало полное ассоциирование в тюркских государствах самого термина «торе» с потомками Чингис-хана – как по мужской, так и по женской линии. Казахские султаны XVIII–XIX вв., бухарские ханы и члены ханских семейств, а также их преемники – эмиры из династии Мангытов (1785–1920), представители династии Минг (правящей династии Коканда), белогорские и черногорские ходжи, претендовавшие на ханскую власть в Кашгарии в конце XVII–XIX вв. – все они добавляли к своему имени и титулу приставку «торе», свидетельствующую об их принадлежности к «Золотому роду» и, следовательно, праве на верховную власть. Таким образом, если в XIII–XIV вв. торе, его создание и действие ассоциировались преимущественно с самим Чингис-ханом, а позднее – с наиболее значительными правителями чингизидских государств, то в позднесредневековый период оно стало неотъемлемым атрибутом всего рода Чингизидов [104] .
104
См. подробнее: Почекаев Р. Ю. Эволюция торе в системе монгольского средневекового права. – С. 539–540.
До сих пор речь шла о тюркских государствах – преемниках Монгольской империи. Обратившись же к собственно монгольским государствам, мы обнаруживаем несколько иную ситуацию в отношении торе. Эта правовая категория продолжает употребляться и в постимперскую
105
См. подробнее: Хамфри К., Хурэлбатор А. Значение термина tцrь в монгольской истории. – С. 464–465. В таком же значении слово «тр» употребляется и в современном монгольском языке, см.: Большой академический монгольско-русский словарь / под общ. ред.: А. Лувсандэндэва и Ц. Цэдэндамба; отв. ред. Г. Ц. Пюрбеев. – М., 2001. – Т. III. – С. 245.
Тем не менее отдельные примеры такого ассоциирования встречаются. В ряде ритуальных текстов упоминается «небеснорожденный Чингис-хан, получивший tцrь народов мира», а также о том, что он получил «tцrь» отдельных правителей – в частности, кераитского Ван-хана и найманского Даян-хана. Хубилай, внук Чингис-хана и монгольский хан (1260–1294), также упоминается как «держатель» торе в силу обладания ханской властью и родовой харизмой [106] . Надо полагать, в имперскую эпоху, и, вероятно, на раннем этапе постимперского периода (конец XIV в.) и в Монголии предпринимались попытки «присвоения» торе Чингис-хану и Чингизидам. Однако в позднесредневековых монгольских текстах прямая связь между обладанием торе и происхождением Чингис-хана или других ханов, его потомков, не наблюдается: фактически каждый монарх в силу своего положения и своих функций также устанавливал или приобретал торе [107] .
106
См.: Скрынникова Т. Д. Представления о законе в монгольских летописях XVII в. – С. 146–147.
107
См.: Скрынникова Т. Д. Право в монгольской традиционной политической культуре. – С. 68–69.
В сочинениях XVI–XVII вв. эта тенденция проявляется весьма отчётливо: торе подаётся как абстрактная правовая категория, в отличие от тюркской (тюрко-монгольской) правовой и летописной традиции, напрямую не ассоциируемая с конкретными личностями правителей как его создателей. Например, в «Белой истории» – важнейшем источнике по политической и правовой идеологии позднесредневековых монголов, термин «торе» (в значении «правление») упоминается как совокупность ряда правовых принципов – приверженность религии, «правление истины», деятельность хагана и чиновников [108] . Несомненно, подобное видение торе в большей мере соответствовало его исходному пониманию в монгольской (доимперской) правовой традиции. В таком же абстрактном, без привязки к конкретным правителям, смысле категория торе использовалась в монгольской политико-правовой традиции вплоть до эпохи Монгольской автономии включительно [109] .
108
Caan teьke – «Белая история» – монгольский историко-правовой памятник XIII–XVI вв. / пер. П. Б. Балданжапова; исслед., комм. Ц. П. Ванчиковой. – Улан-Удэ, 2001. – С. 76. См. также: Хамфри К., Хурэлбатор А. Значение термина tцrь в монгольской истории. – С. 468–469.
109
Хамфри К., Хурэлбатор А. Значение термина tцrь в монгольской истории. – С. 470–472.
Почему же в монгольской традиции торе не было столь тесно связано с личностью Чингис-хана и представителей его рода, как это было в тюркской традиции? Анализ источников не даёт прямого ответа на этот вопрос, поэтому остаётся лишь делать предположения. Думаем, что причина заключалась в особенностях политической ситуации в Монголии, которая весьма существенно отличалась от ситуации в тюркских государствах Чингизидов.
Тюркские государства (Крымское, Бухарское, Хивинское, Казахское) в течение длительного времени сохраняли независимость, и в них на протяжении веков престол занимали потомки Чингис-хана, которые ради укрепления власти последовательно закрепляли свою роль в создании и применении торе. В Монголии же уже на рубеже XIV–XV вв. начинается глубокий династический кризис. Авторитет Чингизидов существенно понизился после падения империи Юань и в результате междоусобиц, приведших почти к полному физическому исчезновению монгольской ветви династии. Соответственно, начинается ожесточённая борьба за трон между членами «золотого рода» и представителями нечингизидских династий – сначала потомками братьев Чингис-хана, а затем и предводителями могущественного племени ойратов, некоторые из которых также принимали ханские титулы. Естественно, в таких условиях Чингизиды не имели возможности объявить себя «монополистами» в обладании торе: их противники просто-напросто не дали бы им сделать это.
Кроме того, в конце XVI в. монголы принимают буддизм в качестве официальной государственной религии, что приводит к формированию новой политико-правовой идеологии. В её рамках термин «торе» начинает соотноситься уже с «двумя правлениями», т. е. с властью не только светской (ханы), но и духовной (буддийские церковные иерархи) [110] . Естественно, признание за Чингизидами права на единоличное обладание (и, тем более, создание) торе было вовсе не в интересах буддийской церкви, быстро набиравшей влияние в Монголии. Более того, буддийская церковь присвоила себе права присваивать ханские титулы не только на основании происхождения (от Чингис-хана), но и в знак признания заслуг перед «жёлтой верой»: так, ханами стали правители Джунгарии (чорос), Тибета (хошоуты), Калмыкии (торгоуты). Соответственно, в монгольской историографии конца XVI–XVIII вв., представители которой придерживались преимущественно тибетской (фактически – буддийской) историографической традиции даже при описании монгольской государственности и права до принятия буддизма, авторы не пытались соотносить торе с Чингис-ханом и его родом, поскольку такая концепция могла бы подорвать степень легитимности приобретения ханской власти в новых условиях – как нечингизидами, так и Чингизидами.
110
См.: Хамфри К., Хурэлбатор А. Значение термина tцrь в монгольской истории. – С. 470; Скрынникова Т. Д. Представления о законе в монгольских летописях XVII в. – С. 142–143.
В
связи с этим закономерно возникает вопрос: почему же в тюркских государствах Чингизидов, принявших ислам, мусульманское право не вытеснило традицию торе и мусульманские историки представляли его в связи с деятельностью Чингис-хана и его потомков? Отвечая на него, следует иметь в виду особенности развития мусульманской государственности и права в тюркском мире на протяжении всего Средневековья и Нового времени: в отличие от стран арабского (и персидского) мира, где мусульманская государственность и право доминировали над любой деятельностью правителей, тюркские монархи в значительной степени сохраняли за собой правотворческие функции, нередко реализуя их в ущерб исламу. Причём такая тенденция характерна не только для тюрко-монгольских (чингизидских) государств, но и, например, для государства Ак-Коюнлу в Иране, империи Великих Моголов в Индии, Османской Турции, где на протяжении веков шариатское право сосуществовало с законодательством монархов (в турецкой традиции – канун) [111] .111
См.: Айдын М. А. Право в Османском государстве // История Османского государства, общества и цивилизации. – М., 2006. – Т. 1. – С. 325–328.
Наконец в XVII в. Монголия (сначала южная, а затем и северная – Халха) попадает под власть маньчжуров – китайской империи Цин. Несомненно, в этих обстоятельствах связывать категории правления исключительно с прерогативами потомков Чингис-хана было бы не просто политически неблагоразумно, но и рискованно, поскольку такие попытки могли вызвать гнев сюзеренов – китайских богдыханов.
Надо полагать, что все эти условия и предопределили особенности понимания торе в Монголии как более абстрактной, деперсонализированной политико-правовой категории, что существенно отличалось от его понимания в тюркском мире, где оно напрямую соотносилось с личностями Чингис-хана и его потомков – представителей «золотого рода».
§ 4. Яса Чингис-хана – правовая кодификация или «закон и порядок»?
Право Монгольской империи представляет собой малоизученный аспект истории этого государства из-за отсутствия правовых памятников, которые позволили бы создать более-менее целостное представление об имперской правовой системе. Тем не менее уже не одно столетие исследователи предпринимают попытки изучения права Монгольской империи, причём одним из наиболее часто привлекающих внимание предметов является Великая Яса Чингис-хана.
Не секрет, что текст Великой Ясы (ни целиком, ни частично) до наших дней не дошёл, имеются только многочисленные упоминания о ней в записках иностранных современников и исторических сочинениях XIII–XV вв.: арабских (ал-Умари, Ибн Халдун, ал-Макризи), персидских (Джувейни, Рашид ад-Дин, Вассаф, Хафиз Аюру, Мирхонд), армянских (Вардан Великий, Григор Акнерци), ближневосточных (Григорий Абу-л-Фарадж), византийских (Георгий Пахимер), западноевропейских (Иоанн де Плано Карпини, Бенедикт Поляки, Вильгельм де Рубрук, Жан де Жуанвиль). Отдельные упоминания встречаются также и в официальных актах тюрко-монгольских государств – своде законов империи Юань и русских переводах ярлыков ханов Золотой Орды. Естественно, все эти источники содержат только отдельные упоминания о Великой Ясе и некоторых правовых положениях, которые, как полагают сами авторы, включались в неё.
Тем не менее с начала XVIII в. учёные пытались изучать Великую Ясу как некую глобальную кодификацию, реконструировать её структуру и отдельные правовые положения. В 1710 г. французский востоковед Ф. Пети де ла Круа в своей работе о Чингис-хане впервые предпринял попытку зафиксировать некоторые правила, которые, по его мнению, входили в Великую Ясу [112] . Начиная с этого времени, многими исследователями на основе вышеупомянутых исторических источников началось изучение Великой Ясы. Среди них можно выделить, в частности, труды И. Н. Березина [113] , В. А. Рязановского [114] , Б. Я. Владимирцова [115] , А. Н. Поляка [116] , Г. В. Вернадского [117] , Е. И. Кычанова [118] , Т. Д. Скрынниковой [119] , И. де Рахевилца [120] , Д. Эгль [121] , С. Церенбалтава и Ц. Минжин [122] и т. д.
112
Pйtis de la Croix F. Histoire du grand Genghizcan, premier empereur des anciens Mongols et Tartares. – Paris, 1710. – P. 99–110.
113
Березин И. Очерк внутреннего устройства Улуса Джучиева // Труды Восточного отделения Российского археологического общества. – СПб., 1864. – Ч. 8. – С. 387–494.
114
Рязановский В. А. Великая яса Чингиз-хана // Известия Харбинского юридического факультета. – Харбин, 1933.
115
Владимирцов Б. Я. Общественный строй монголов: монгольский кочевой феодализм. – М.; Л., 1934. – С. 51–60.
116
Poliak A. N. The Influence of Chingiz-Khan’s Yasa upon the General Organization of the Mamluk State // Bulletin of the School of Oriental and African Studies, London University. – 1942. – Vol. 10. – № 42. – P. 862–876.
117
Vernadsky G. The Scope and Contents of Chingis Khan’s Yasa // Harvard Journal of Asiatic Studies. – 1938. – Vol. 3. – № 3/4. – Dec. – P. 337–360. См. также: Вернадский Г. В. О составе Великой Ясы Чингис-хана // История права. – СПб., 1999. – С. 112–148.
118
Кычанов Е. И. Жизнь Темучжина, думавшего покорить мир. – М., 1973. – С. 79–86.
119
Скрынникова Т. Д. Харизма и власть в эпоху Чингис-хана. – С. 54–57; Крадин Н. Н., Скрынникова Т. Д. Империя Чингис-хана. – М., 2006. – С. 394–417.
120
Rachewiltz I. de. Some Reflections on Chinggis Qan’s Jasagh.
121
Aigle D. Loi mongole vs loi islamique. Entre mythe et rйalitй // Annales. Histoire, Sciences Sociales. – 2004. – № 5–6. – Р. 971–996; Эгль Д. Великая Яса Чингис-хана, Монгольская империя, культура и шариат.
122
Цэрэнбалтав С., Минжин Ц. Тэмуджин – Чингис ханы «Их засаг» хууль. – Улаанбаатар, 2006; Минжин Ц. Их Засаг. Тх, эрх зйн шинжилгээ. – Улаанбаатар, 2009. – Дэвтэр III.