Чистая душа

Сания не спеша разделась и с удовольствием умылась. Смазала кремом лицо. Надела шелковое платье-халат, слегка надушилась.

Увидев в зеркале свои обнаженные руки и немного осунувшееся лицо, невольно вспомнила Камиля. Каждое лето они с Камилем совершали поездку на пароходе, Какие чудесные это были дни!..

«А для кого я теперь нарядилась? Для кого надушилась? Для Мухсинова? Ну нет. Я даже не пущу его сюда…»

Но как раз в эту минуту в дверь каюты постучали.

«Мухсинов! — Сания на какую-то секунду оторопела. — А что такое? — сказала она себе, сразу осмелев, — .Чего мне бояться его!»

5

Увидев Санию в нарядном халате, Мухсинов не сразу собрался с мыслями. Почувствовал и аромат духов.

— Можно? — проговорил он.

— Почему же нет? Каюта общая, — засмеялась Сания.

Ответ Сании придал смелости Мухсинову.

— Вы очень любезны, — улыбнулся он.

Сания села на свое место возле маленького столика.

— Я заказал чаю. — Мухсинов открыл свой чемодан и стал рыться в нем. — Посмотрим, что приготовила на дорогу моя старуха. Ага, перемечи! И курица! А это что? — Он доставал бумажные свертки и складывал их на стол. — О! — воскликнул Мухсинов тоном искренне удивленного человека. — До чего же догадлива моя старуха! Вы только поглядите — не забыла сунуть мне на дорогу! — Он поставил на стол бутылку портвейна.

Сания нахмурилась.

— Этого могли бы и не доставать.

— Ничего, ведь можно и не пить. Пусть стоит себе, украшая стол…

Принесли чай. Мухсинов, спросив у Сании разрешения, сел на ее койку.

— Эх, и хорошо же на реке летом! — заговорил он. — Истинное удовольствие на пароходе прокатиться…

— Если бы только войны не было, — вставила Сания.

— Не будем об этом вспоминать, Сания. Такое приятное путешествие не часто нам выпадает…

Говоря это, он откупорил бутылку портвейна.

— Я налью, Сания? Чуть-чуть?

— Ни в коем случае!

— Ну, один глоток. Для аппетита. Спать лучше будете.

— Нет! Не надо!

— Ну, как хотите, — сказал Мухсинов. — Но чтобы стакан не стоял пустой…

И Мухсинов налил в оба стакана вина — себе побольше, Сании поменьше.

— Если будете пить, на меня не обижайтесь, — предупредила Сания, — заставлю ночевать на палубе.

— Ладно, не замерзну, время летнее. К тому же портвейн согревает. Можете гнать, если хотите… За ваше здоровье! — Мухсинов выпил свой стакан.

— Не одобряю!

— Извините. В кои-то веки. И то в дороге.

— Что ж, что в дороге? Разве дома вы один человек, а в дороге — другой?

— Интересный вопрос вы задали. Я отвечу на него. — Мухсинов опять налил себе портвейна. — Могли бы и вы выпить немножко… Предлагаю просто по-товарищески. Ну, если не хотите — воля ваша. Извините.

Он опять опорожнил стакан. Молча, сосредоточенно закусил, словно стараясь собрать мысли.

— Знаю, — начал он, — вы будете удивлены, станете возмущаться… Но, я уверен, когда-нибудь поймете… Да, я дома один человек, в дороге — другой. Не скрываю. Скажу точнее: дома — один человек, в дороге — другой, на службе — третий.

— Выходит, вы двуличный?

— Нет, двуличие — это совсем другое. Внешне — коммунист, а по существу — противник партии. Или: на словах советский человек, а на практике — контрреволюционер. А я не такой. В принципиальных вопросах я всегда коммунист.

— Какие же вопросы, по-вашему, не принципиальные?

— Например, если я получаю удовольствие от выпитого портвейна или от какой-нибудь игры или жз развлекаюсь с приятной для меня женщиной, это никому не вредит, и тут ничего предосудительного нет.

— Вы говорите ужасные вещи, товарищ Мухсинов!

— Ничего тут ужасного нет, Сания. Такова жизнь!

Чистых, ангелоподобных людей, каких вам хотелось бы, на свете нет. Если иногда и встречаются такие люди, это исключение! И это, на мой взгляд, отмирающие…

— Вы всерьез говорите?

— Вполне. Если есть возможность понаслаждаться и поразвлечься — пользуйся ею. Таких возможностей у нас пока мало. Не ценить их — просто глупо.

— Вы, кажется, опьянели?

— Ничего. По правде сказать, мне немного надо, чтобы развязался язык. И вот я скажу… Знаете, я тоже когда-то был такой же наивный, как и вы. Но жизнь научила меня. Знаете, я очень любил жену, верил ей… А она меня обманула. Когда родился сын, я радовался. А мне однажды сказали: «Напрасно радуешься, Шакир вовсе не твой сын». Да я и сам подозревал одного человека… Долго я не мог прийти в себя. Но жизнь подсказала мне, как быть. И, чтобы отомстить жене, я тоже решил не отказывать себе при случае…

— Что вы хотите этим сказать? — прищурилась Сания.

Мухсинов невинно засмеялся.

— Вы теперь, вероятно, думаете обо мне: «Ну, этот человек досыта насладился жизнью». Нет, мне, пожалуй, и вспомнить-то нечего. Женщины, способные затронуть мою душу, встречаются так редко.

— Бедняга! — насмешливо протянула Сания.

Но Мухсинов зацепился за это слово.

— Вот именно: бедняга.

Мухсинов подвинулся ближе и посмотрел ей в глаза. Однако… лучше бы ему не глядеть: его зеленые глаза с жадно уставленными зрачками вдруг вызвали у Сании страх и отвращение. Она невольно отшатнулась назад, прижалась в угол.

— И все-таки, — сказал Мухсинов, — есть такая женщина, что подарила мне однажды ласковый взгляд.

— Пожалуйста, не смотрите на меня так.

— Слушаюсь. Не буду смотреть. И я никогда не забывал этот ласковый взгляд. Эта женщина жива и сейчас. Но уже не смотрит на меня так, — посмотрела и забыла. А я не могу забыть. Душа осталась раненной. И сейчас вот…

Мухсинов, как бы не заметив, взял со стола бутылку и опять налил стакан.

— Довольно! — Рассердившись, Сания вскочила и принялась убирать со стола.

А Мухсинов откинулся в угол и, к удивлению Сании, вдруг стал скандировать стихи Такташа:

Волшебница, зачем ты встала на моем пути С кинжалом острым в ласковах руках И почему исчезла в утренних лучах, Вонзив мне в душу свой кинжал? Взошла заря. Ушла луна Я недвижим, Я жду тебя, дочь утренней зари, Вот, думаю, придет, понежит и возьмет Кинжал кровавый из груди моей…

6

И Сания перестала сердиться. В самом деле, этот Мухсинов странный человек! Видать, действительно кто-то ранил ему душу.

— Товарищ Мухсинов, — сказала она помягче, — вы расчувствовались. Стоит ли вспоминать вам эту женщину?

— А вы знаете, кто она?

— Откуда мне знать?

— Нет, вы ее знаете! Эта женщина — вы.

Сания растерялась.

— Прошу вас, не забывайтесь! — сказала она резко.

— Не сердитесь на меня, Сания, но это правда. Верю, вы даже могли ничего об этом не знать. Ничего плохого нет, если я делюсь с вами своими мыслями. Вы будете знать, кто такой Мухсинов, только и всего…