Чистая душа

Сания вспомнила слова Гашии: «Ты еще не знаешь Мухсинова!» И тут же у нее перед глазами возникло личико ребенка Каримы, странно похожее на Мухсинова. Может быть, сказать ему? Нет, выйдет глупо, Зачем?..

Неспроста он изливает сегодня перед ней душу. А может быть, он выдумал все это сейчас? Впрочем, были моменты, когда он и раньше пытался намекать о своей любви. «Такой ли он бесхитростный и жалкий, каким хочет представить себя?.. И вправе ли я осуждать его за откровенность?..»

— Если даже и так, — сказала она, отвернувшись, — зачем нужна вам эта исповедь? Вы хорошо делали, что молчали до сих пор.

— Нет, я скажу. Все скажу. Может, вы и поймете… Про вас говорят, что вы хороший, добрый человек, Я надеюсь, что и меня коснется ваша доброта…

Он помолчал немного, словно ожидая, не обронит ли Сания теплое словечко, не задаст ли ему вопрос, Но Сания молчала.

— Я сказал, что давно люблю вас. Подарив мне ласковый взгляд, сами того не ведая, вы заставили полюбить себя. Я всегда благодарил вас в душе. Однако всю жизнь удовлетворяться этим я не мог. Где-то в глубине души теплится надежда. Если бы, думаю, она хоть когда-нибудь, хоть один раз в жизни ответила на мои чувства хоть одной минутой любви… неужели, думаю, это невозможно?..

— Это невозможно, — проговорила Сания.

Мухсинов обвел глазами пустой стол.

— Конечно, я некрасив, я это знаю. Но ведь вы… ну, женщина… Думаю, она тоже, наверно, скучает по мужской ласке… так что ничего странного. Никто же не видит, никто не узнает…

— Довольно! — гневно вскочила Сания. — Я уйду… Я не думала, что вы настолько низкий человек!

— Зачем вы так говорите? Пожалуйста, сядьте, Сания.

— Идиот вы, Мухсинов! — сердито сказала Сания.

Мухсинов замолчал. Он даже не шевельнулся, лицо его было спокойно.

— Правильно, — усмехнулся он. — Идиот! Любовь выпросить нельзя…

И перешел на шепот;

— Пожалуйста, сядьте.

Не вставая с места, он потянулся и схватил ее за руку.

— Пустите! — прошептала Сания.

Мухсинов с силой притянул ее к себе.

— Что вы делаете, Мухсинов?! Я закричу!

Яростно вцепившись в волосы, она рванула его голову. Но Мухсинов, не обращая внимания на боль, продолжал все крепче прижимать ее к себе.

— Сания, милая! Не надо! Не противься… Я тебя люблю… — Голос его стал хриплым, он тяжело дышал.

Сания из последних сил попыталась вырваться. И, чувствуя, что другого спасения нет, душераздирающим голосом закричала:

— Пустите!

Из соседней каюты застучали в стену. Мухсинов замер и тут жё отпустил руки.

— Что вы наделали, Сания! — сказал он, поднимаясь.

Сания, перегнувшись через столик, распахнула окно.

Мухсинов поправил гимнастерку.

— Не беспокойтесь, — холодно сказал он, — я сейчас уйду.

Он снял с вешалки плащ и повесил на руку.

— Не бойтесь, ключ остается у вас! — Вскинув голову, он вышел.

7

В коридоре никого не было. Быстрыми шагами Мухсинов вышел на палубу.

Ночь была тихая, теплая, на небе густо мерцали звезды. Мухсинов с плащом в руке долго кружил по пустой палубе. Встречный ветер приятно освежал разгоряченную голову. Он долго стоял, держа на руке трепыхавшийся плащ.

— Рассердилась! — сказал он и, вздрогнув от своего голоса, осмотрелся. — Поблизости никого не было, И еще раз громко повторил — Навсегда рассердилась!

Но сам он не сердился на Санию.

Сания сразу выросла в его глазах. «Вот говорят: женщины, женщины… Мол, ни одна не может устоять, чтобы не изменить мужу… Чепуха! У этой женщины любовь ни выпросить, ни силой вырвать нельзя… А я-то дурак! Хотел взять силой… Да, Камиль счастливый, сукин сын! Ему и умереть легко. Если твою смерть будет оплакивать такая женщина! И духовой музыки не надо… Да, не повезло мне, не повезло!.. А ведь когда-то и моя Джамиля была не хуже этой… И любила. Не смотрела, что я Мухсинов…»

В молодости Мухсинов и Баязитов воевали в рядах Красной Армии. Только он раньше, чем Баязитов, приехал в Ялантау и раньше женился. Жена его была местной жительницей. В годы революции она, тогда еще совсем юная, училась в драмкружках и успешно выступала на сцене. В те годы они и познакомились с Баязитовым.

Газиз Баязитов тогда работал в деревне, но время от времени бывал в Ялантау.

В один из таких приездов он остановился у Мухсиновых, как у близких знакомых (в гостинице не было свободных номеров). На грех, в тот день самого Мухсинова не оказалось дома. Но Джамиля приветливо встретила гостя. И Газиз, не думая о том, что Мухсинов может его приревновать, остался у них ночевать.

На другой день Мухсинов вернулся. Узнав, что его юная жена и молодой красавец Баязитов оставались на ночь вдвоем, он потерял доверие к жене. Та пыталась убедить его, что ни она, ни Газиз ни в чем не повинны. Но Мухсинов уже не мог успокоиться.

Со временем, может быть, и успокоился бы, но другой неожиданный случай совсем вывел его из равновесия. Он был женат уже два года, а у Джамили не было детей. А тут вдруг она забеременела.

Настало время, родился сын. Его назвали Шакиром, Мальчик рос и все красивее становился, совсем не похожий на отца. В душе Мухсинова снова зашевелился червяк сомнения. А злые языки стали намекать на то, что ребенок похож на кого-то другого… Все это обостряло чувство ревности в Мухсинове.

Незаслуженные обидные слова и упреки, бесконечные оскорбления и издевки мужа отразились на характере Джамили, и она не хотела больше иметь детей.

Муж с женой так и жили вместе, но каждый считал себя несчастным…

Ночной ветер стал холоднее. Мухсинов надел плащ и опять зашагал по палубе. На корме было безветренно и тепло. Мухсинов уселся в плетеное кресло и, глядя на волны, едва мерцавшие в слабом ночном свете, задремал.

Так он и просидел до рассвета. Пароход уже вышел на Волгу. Из-за густого леса поднялось чистое, ясное солнце. Мухсинов встал и опять прошелся по палубе. Время было раннее, никто из пассажиров еще не проснулся. Во многих каютах прикрытые деревянной решеткой стеклянные рамы были опущены. Мухсинов поравнялся с окном своей каюты. «Перепугалась, бедняжка, — подумал он про Санию, — наглухо заперла окно».

Но вот одно за другим стали открываться окна. Какой-то плотный пассажир, выйдя на палубу в одних трусах и майке, стал делать физзарядку. В дверях первого класса показалась женщина в пестром, с цветочками халате, но тут же исчезла, — очевидно, смутилась, увидев человека в трусах. А окно каюты, где заперлась Сания, все еще было наглухо закрыто. «Спит, наверно. Оно и понятно: вчера долго не могла уснуть…»

Солнце поднималось все выше. На пароходе все уже были на ногах. А окно Сании по-прежнему оставалось закрытым. Мухсинов прошел по коридору, попробовал потянуть дверь — она была заперта. Подождав еще немного, он постучал в окошко. Ответа не последовало. «Нет, конечно, она не спит. Может, решила не показываться?»