Чистая душа
Шрифт:
— Мало тут мест, где можно пропадать?
— Ой! Что с твоей рукой?
— Оцарапал.
— Перевязать надо.
— Ничего… до свадьбы заживет.
— Нет, с этим шутить нельзя. Рифгат, найди подорожник. Идем, Шакир, надо промыть рану.
— Да не нужно, Миляуша!
— Идем, идем! — Миляуша потащила Шакира к воде. — Ты, Шакир, наверно, неспроста сегодня пропадал? — сказала Миляуша, осматривая его рану.
— Вы с Рифгатом тоже, наверно, неспроста скрывались?
Миляуша покраснела. Но не успела ответить, как Рифгат вернулся.
— Принес? Дай-ка сюда.
Она взяла несколько листков подорожника, промыла
— Ну, все, — сказала Миляуша. — Другой раз будь осторожнее!
Она взобралась на песчаный обрыв и загляделась на реку.
— Смотрите-ка, ведь это наши едут!
На рыбачьей лодке Рифгат заметил ребят, вместе с которыми переплыл реку. Они хотели отправиться назад вплавь. Почему же раздумали, почему едут на лодке? И почему все так притихли?
— Да, наши! — сказал удивленно Рифгат. — Что-то случилось!
Миляуша разволновалась:
— Уж не утонул ли кто?..
9
Уха была готова. Сания расстелила на траве скатерть, расставила посуду.
Камиль принес охапку ивовых прутьев.
— Вот тебе подушка, Сания. Садись!
— Предложил бы Сулейману-абый да Хафизе-апа.
— Им тоже будет. А ты, Сания, сядь!
— Ладно уж!
Наконец «стол» был готов.
Сулейман с Хафизой, как старшие, уселись на затененном месте, под самыми кустами. Фардана принесла закопченное ведро с ухой. Вместо черпака Сания взяла эмалированную кружку и стала наливать в тарелки.
— Где же наш Хасан? — оглядывалась она.
Камиль вытащил зарытую в песок бутылку золотистого портвейна.
— Выпьем, Сулейман-абый, омолаживающего.
И в эту минуту по всему берегу Камы будто повеяло тревожным ветром. Веселый гомон наслаждавшихся отдыхом людей мгновенно оборвался.
Камиль беспокойно вскочил и замер.
В этот момент к костру подбежал Хасан. Он тяжело дышал и не сразу выговорил:
— Папа! Война!
— Что? Война?..
Подошли Рифгат, Милуяша, Шакир.
— Война, Камиль-абый! — подтвердил Рифгат, стараясь держаться спокойнее. — Сейчас нам сказали ребята. По радио передавали — гитлеровские войска напа ли на нас. Говорят, сегодня утром бомбили наши города. Красной Армии дан приказ…
Сотни лодок повернули к городу. Все, кто был на пляже, торопливо одевались и бежали к переправе.
Глава вторая
РАССТАВАНИЕ
1
От пристани до центра города было довольно далеко. Обычно автобусы справлялись с перевозкой пассажиров не только в будни, но и в выходные дни, когда все городское население направлялось к реке. А сегодня, когда отдыхавшие на берегах Камы тысячи горожан сразу бросились домой, автобусы захлестнуло. Толпы народа двинулись в город пешком.
Шоссейка, тянувшаяся вдоль берега, была переполнена непрерывным потоком пешеходов. Камиль с Санией и Хасаном затерялись среди них.
Город, еще сегодня утром выглядевший таким праздничным, таким родным, своим, вдруг изменился.
И дорога к дому казалась очень длинной. Окраины города, простиравшиеся до берегов Камы, одноэтажные деревянные домишки, огороды и сады представлялись нескончаемыми. А на дороге, тянувшейся мимо тихих домов,
беспокойная толчея. Гудят автобусы, заставляя подаваться в сторону пешеходов, беспрерывно сигналят грузовики. И пестрые толпы людей опять смыкаются.Вот потянулась высокая ограда судоремонтного завода, вот шоссейная дорога повернула на гору, где начинаются центральные улицы города. Здесь движение было еще более беспокойным. По асфальтированным или вымощенным улицам сновали люди, мчались машины. Вот проскакал во весь опор конный красноармеец. И будто в погоне за ним, стрелой пролетел мотоциклист в квадратных очках. Он повернул за угол, и яростный рев его мотора быстро заглох в пышной зелени городского сада.
Начавшаяся война уже подчиняла все своим беспощадным законам.
Не только люди, но и безмолвные дома, даже камни и те казались сейчас другими. Совсем другими стали кусты сирени в палисадниках, и стройные тополя на бульварах, и липы с густыми кронами в городском саду.
Все казалось в эту минуту живым, способным думать и чувствовать.
И во всем как будто была какая-то смешанная с тревогой печаль.
Камиль с Санией дошли до сквера и свернули налево, к себе.
Молодая женщина в цветастом сарафане брала воду из колонки. Камиль удивился ее беззаботному виду. Поставив ведро под кран, она стояла, упершись в бока крепкими руками. Когда ведро наполнилось, не спеша закрыла кран, подцепила ведра на коромысло и, покачивая бедрами, спокойно зашагала вдоль сада.
Эта женщина казалась Камилю глухой.
На центральной улице на скамеечке у ворот сидела толстая женщина и вязала кружева. Не носки, не варежки, а кружева!..
И эта тоже показалась Камилю глухой.
Ему хотелось поскорей оказаться дома. А вдруг там его уже ждет повестка из военкомата…
Но он понимал, что нельзя торопить Санию. Должно быть, она заметила его нетерпеливый взгляд и остановилась.
— Погоди, Камиль, — сказала она неторопливо. — Посидим немного. — И, не ожидая ответа, опустилась на скамейку у ближайших ворот. Посадила рядом и Хасана.
Камиль, глядя на нее, подумал с удивлением, что у Сании такой же спокойный вид, как у той, вязавшей кружево женщины.
— Что с тобой, Сания?
— Ничего. А с тобой что?
— Скорей бы домой! Ведь, видишь ли…
— Вижу, Камиль.
— Папа, война долго будет? — спросил Хасан.
— Не знаю, сынок, — рассеянно сказал Камиль, — кто может сказать?
— Папа, а ты поедешь на войну?
— Поеду, сынок, — сказал Камиль и искоса поглядел на жену: лицо Сании, как и до этого, было вполне спокойным. — Да, — продолжал Камиль, — в самом деле, Сания, может быть, меня уже завтра не будет тут.
— Не удивительно.
Камиль не ожидал от Сании такой твердости. Ему казалось, что она не выдержит тяжести этого признания.
— Давайте пойдем! — сказала Сания, вставая, и пошла неспешной походкой.
Дошли до площади Ленина. Это центр города. Здесь соединяются шесть улиц. Перед входом в сад построенная из досок, только недавно выкрашенная в голубоватый цвет трибуна. В саду, среди цветочных клумб, — памятник Ленину, Обычно Камиль замечал все это в праздничные дни, когда трудящиеся Ялантау, выстроившись колоннами, проходили через площадь. На трибуне в такие дни стояли местные руководители. И бронзовая фигура вождя на гранитном постаменте казалась живой, будто он видел всех собравшихся на площади.