Чистилище для Гурова

– Так ты хочешь, чтобы Алешка тебе его портрет нарисовал? – уточнил Конь, и Лев кивнул. – А теперь я тебе свой расклад дам! В вашей мусарне сука на суке и сукой погоняет! Все продажные снизу доверху! Может, только ты один такой ископаемый и остался! Ты показываешь этот портрет – и что дальше? Об этом мигом становится известно кому надо, и либо с новым этапом сюда приходит человек, чтобы Лешку кончить, либо, что для них гораздо проще, его попробуют перевести в другую колонию. Значит, выхода у меня два: или я поднимаю зону, или отдаю Алешку. В первом случае – стрельба, трупы, спецназ и все остальное. И люди, ты, Гуров, знаешь, какие, меня не поймут! Рассмотрим второй вариант – отдать Алешку. Да, я смогу выяснить, куда его переведут, но ведь не сразу же! Только он до нового места даже не доедет! Потому что его кончат на транзитке или на этапе. Нет уж, Гуров! Он тут у меня живет в полной безопасности, вот пусть так и остается!

– Конь, как тебя по-настоящему? – спросил Болотин.

– Иван Федорович, – буркнул тот.

– Федорыч! Ты знаешь, кто я? Представляешь мои возможности?

– Это ты там, – ткнул пальцем вверх Конь, – что-то собой представляешь, а внизу свое разбиралово. Это ты министра какого-нибудь можешь нагнуть или даже снять, а вот офицерика гребаного из какого-нибудь СИЗО – нет! Это уже не твой уровень! А ведь именно они всем и рулят!

И ни Гуров, ни Болотин не могли ему на это что-то возразить – он был прав. Тогда Лев решил зайти с другого бока:

– Слушай! Давай представим себе, что ты на воле, и у тебя есть сын, которого ты любишь, а у сына девушка, которую любит он. И вот этого сына, без всякой его вины, закатывают в зону, где он живет в райских условиях, и ты можешь его оттуда вытащить. Что ты выберешь: оставить его там или освободить?

Конь посмотрел на Гурова очень нехорошим взглядом:

– То есть выберу ли я для своего сына райскую жизнь в неволе или скромные похороны? Ты это хотел спросить? Так вот, неволя рано или поздно кончается, а вот смерть – это навсегда!

– Все! – вмешался Болотин. – Пьем, закусываем и думаем дальше! – и попросил: – Ты Алешу позови, а то он ничего так и не поел.

Мальчишка тут же подбежал к ним вместе с собакой, залез на стул и принялся уплетать за обе щеки – не каждый же день его, тем более в колонии, кормили бужениной, красной и черной икрой, сервелатом и прочими деликатесами. Периодически он давал кусочки чего-нибудь вкусненького собаке, которая сидела рядом с его стулом, и она охотно ела, только облизывалась.

– Да, Леша! Совсем забыл! Тут тебе твой тезка просил передать, – сказал Гуров и достал написанную Буром записку.

– Ой, это дядя Леша писал! И почерк его, и только он один меня Солнушком звал, – воскликнул мальчишка.

– Не мытьем, так катаньем? – с ненавистью глядя на Льва, процедил Конь.

– Вы знаете, а дядя Леня тоже сказал, что вы произвели на него впечатление очень порядочного человека, хоть и милицио… Ой! – остановившись на полуслове, сник мальчишка. – Кажется, я что-то не то сказал.

– Ничего, Алеша! Я уже начал потихоньку привыкать, – успокоил его Гуров, но на самом деле взбесился страшно и, чтобы успокоиться, налил себе водки и выпил.

– Как говорит у нас один очень умный зэк, устами младенца, – ехидно заметил Конь.

– Вы здесь из-за меня ссорились, да? – спросил Алексей.

– Мы не ссорились, мы спорили – это разные вещи, – объяснил Игорь.

– Но ведь все равно из-за меня, раз вы специально ко мне из Москвы приехали – я же все слышал. Скажите, что вам от меня надо?

– Я могу объяснить? Ты на меня с кулаками бросаться не будешь? – спросил у Коня Гуров.

– Попробуй, но сначала очень хорошо запомни, что мобильная связь здесь работает бесперебойно, – почти прорычал тот. – Если что случится, ты за это ответишь!

– То Бур пугает, то ты пугаешь! Я так скоро заикаться от страха стану, – буркнул Лев и обратился к мальчишке: – Алеша, не буду тебе объяснять, как я пришел к такому выводу, но я уверен, что ты видел того парня, который вытолкнул девушку из автомобиля. Мы, то есть я и ее отец, Игорь Петрович, его ищем. Когда мы его найдем, а найдем обязательно, он будет наказан, а ты выйдешь на свободу и поедешь к дяде Лене и Светлане. Но для этого мы должны знать, как он выглядит. Твой дядя Ваня очень за тебя боится и не хочет, чтобы ты нарисовал нам его портрет, но мы твердо обещаем тебе, что не будем его с собой брать, а сожжем прямо здесь на берегу. Просто запомним, как он выглядит. Скажи, пожалуйста, ты помнишь лицо того парня? – Алеша обвел их всех взглядом, а потом кивнул. – Сможешь его нарисовать?

– Мне же все равно никто не поверит, – сказал мальчишка.

Собака, чувствуя, что ее хозяин нервничает, начала угрожающе рычать, показывая такие клыки, что крокодил обзавидуется, но ее удерживала лежавшая у нее на голове маленькая ручка мальчишки.

– Как не поверит? – удивился Болотин. – А мы?

– Игорь! Подожди! – остановил его Гуров. – Я все понял. Алешенька! Ты уже один раз рисовал этот портрет, да? Наверное, в тот вечер, когда после этого происшествия тебя привезли в полицию. Ты рассказал следователю, что случилось, он попросил тебя описать этого парня, а ты предложил нарисовать его и нарисовал. И черта, наверное, тоже. Тебя отпустили, а утром привезли обратно, и этот следователь сказал, что он тебе не верит, что никакой машины не было, и ты все это выдумал, чтобы выгородить себя. А еще он сказал, что если ты когда-нибудь кому-нибудь расскажешь о том, что видел, то дяде Лене и Свете будет плохо. Ты за них испугался и поэтому все это время молчал. Хороший мой, этого следователя нет в живых. Он ничего плохого ни тебе, ни твоим близким сделать уже не сможет.

– Он тогда мне много нехороших слов наговорил, а потом сказал, что если я кому-нибудь про того парня скажу, то дядю Леню грохнут, а Свету – «на хор поставят». Я не понял, что это значит, но, видимо, что-то очень плохое. Я ему обещал, что никому-никому ничего не расскажу, но я же эту девушку все равно не толкал. Он замахнулся на меня, ударить хотел, а потом махнул рукой и сказал: «Еще пришибешь тебя ненароком, а потом – отвечай! Ничего! В другом месте дожмут!» А рисунки он порвал.

Слушая мальчишку, Конь поигрывал своими сжатыми изо всех сил пудовыми кулаками и скрипел зубами, а желваки у него ходуном ходили. Наконец он, не выдержав, налил себе водки и выпил в один прием. А Болотин тем временем почти умолял мальчишку:

– Алешенька! Я тебя очень прошу! Пожалуйста! Ну, нарисуй ты этого парня еще раз! Мы ведь только поглядим на него, и все! Я тебе клянусь, что ни с дядей Леней, ни со Светой ничего не случится! Они сейчас оба находятся в очень хорошей частной клинике, где очень хорошая охрана, и со стороны туда никто попасть не может.

– Ладно! – поколебавшись, согласился Алексей. – Только вы не мешайте мне, пожалуйста.

Он достал из своей торбочки альбом для рисования и карандаши и принялся за работу, а они втроем даже отошли в сторону, чтобы его не отвлекать.

– Гуров! Бур сказал, что за Лешку в Москве тринадцать человек положили. Это так? – спросил Конь, и Лев кивнул. – Может, расскажешь?

Гуров подумал и вкратце описал ситуацию, на что Конь отреагировал очень своеобразно:

– Как ты думаешь, это все, или еще кто остался?

– Тоже решил поучаствовать? – иронично поинтересовался Лев.

– А что? Лешка того не стоит? – глядя ему прямо в глаза, спросил Конь. – Ты представь себе, что это с твоим сыном случилось! Ты, что, утрешься и мстить не будешь? По инстанциям пойдешь пороги обивать и кланяться? Унижаться будешь и просить? А тебя пинком под зад или нахамят в лицо! И так за каждой дверью! Изо дня в день, год за годом! Так не проще купить «калаша» и веером от бедра по всей этой сволоте?