Чистилище. Книга 1. Вирус

4

Лантаров не порвал с Захарчиковым и его компанией, но затаился. По правде говоря, Лантаров попросту опасался, как бы дымчатая Лана не стала излишне распространяться о его несостоятельности, связав с ней его резкое исчезновение. Опасения Лантарова оказались напрасными – синтетическая девочка сохранила его тайну. Правда, на очередном хаус-пати с его участием она нагло забралась ему на колени и многозначительно попрыгала своим задорным задком, ожидая неминуемой реакции на столь откровенную провокацию. Лантаров ловко набросил вуаль непонимания на свое лицо и, в ответ на испытующий взгляд девушки, с легкой улыбкой заметил:

– Такую прелесть, как ты, я готов держать на руках весь вечер…

А компания беззаботно кружилась на умопомрачительной карусели жизни, непрестанно двигаясь по краю, по тонкой кромке ломающегося под ногами льда, словно испытывая себя на прочность. Как диабетику инсулин, им нужны были непрестанная опасность, безумный азарт, парадный антураж, адреналин. И они неистово искали все это, приходя в восторг от особенно парадоксальной мысли. Это называли чистым креативом.

«Не теряй момента, жми!» – таков был девиз непреклонного Влада Захарчикова. Этот респектабельный юнец умел жить на полную катушку. Порой его заносило так, что у Лантарова свистело в ушах. Прирожденный обольститель, змей-авантюрист с маслянистым взглядом, способный искусить даже святую, он сорил деньгами в дорогих ресторанах, устраивал сумасшедшие оргии на своей квартире. Он одевался стильно, как истинный столичный франт. Любил дорогие вещи, подумывал о покупке скоростного автомобиля, способного участвовать в бешеных заездах стритрейсеров, – новая мода для богатых поступательно протискивалась на ночные киевские улицы. Лантаров между тем бывал в компании все реже, но освободиться полностью не мог. Да, ему порядком надоела эта суетня. Но именно они, мажоры, владели миром! Его злила эта вопиющая несправедливость и тайное осознание, что он не имел никаких шансов до них дотянуться. Его задевало, раздражало и вызывало приливы неприязни их неприкрытое, дешевое фрондерство и выпяченные, наизнанку вывернутые манеры и откровенное скудоумие. Каждый раз он противопоставлял себя этим людям, убеждая себя, что когда-нибудь он обойдет их на крутом вираже жизни.

Однажды ночью, вернувшись с очередной посиделки, Лантаров обнаружил квартиру пустой. Его любвеобильная матушка отправилась в романтическое путешествие с новым кавалером. Но в пустой квартире его внезапно охватила тоска, один из ее редких, но особенно яростных приступов, доводящих до тошноты. Не снимая обуви, Лантаров прошел в ванную, чтобы освежиться холодной водой. Плеснул себе в лицо, и неожиданно посмотрел в зеркало. Оттуда взирало нечто несусветное. Какой же он бесталанный, заброшенный и, в сущности, безнадежно одинокий! Тонкие, воробьиные черты лица, удручающе мелковатый нос, остренький подбородочек. Каштановые завитушки длинных, до плеч волос – он в них прятался ото всех, – это хорошо получалось, когда он наклонял голову и смотрел на всех сквозь космы. И глаза какие-то печальные, пугливые. Глаза несчастливого человека, живущего в одном мире, а испытывающего переживания в другом. Как у грызуна, который привстал в поле в поисках пищи и в то же время озирается, чтобы самому не превратиться в добычу. По скулам пробивали себе дорогу капли воды. Из крана все еще текла прозрачная струя, и он еще раз сильнее, с какой-то яростью к самому себе плеснул в лицо… Добрался до своего диванчика и не раздеваясь плюхнулся на него. В объятиях своей комнаты с застоявшимся, затхлым воздухом и его собственным табачно-алкогольным запахом ему не стало уютнее. Через щель в шторе сочился приглушенный, наполненный пылью небесной дымки, лунный свет. Город казался гигантским кладбищем, а он – унылым бестелесным призраком. Какая-то атмосфера стагнации, умирания. Отчего это неисправимое одиночество?! Почему у него нет друзей, нет подруги, вообще нет ни единого близкого существа, с которым можно было бы поговорить по душам?! Почему все вокруг такое фальшивое, и весь мир похож на захудалую декорацию?! Он хотел было включить музыку, что-то из близкого ноющей душе психоделического эмбиента, но не было сил встать. Тогда с горечью он пошарил в карманах и отыскал пачку сигарет. Сверкнул зажигалкой, жадно затянулся, по щекам его потекли слезы. Давно же он не плакал, с самого детства, пожалуй. Слезы бессилия, отчаяния и безысходности. Его душило дикое, бездарное и непреодолимое несоответствие своего жизненного проекта ожиданиям – он становился совсем не тем, чем хотел бы стать… И он не знал, как все изменить…

Пару раз Лантаров видел в компаниях и капризную Ксанию. Эта чокнутая, перемешивая рассказ приступами своего диковатого хохота, распространялась, как отшила какого-то кавалера – унылого и скучного, по ее словам, «жлоба», не умеющего преподносить достойные подарки. Она, как всегда, вертела в руках свою хваленую мобилку, как будто перебирала четки. Лантаров с сарказмом пропустил через себя мысль: ну, дура, не может, что ли, расстаться с игрушкой или успокаивает расшатанные нервы? Нет, скорее выставляет напоказ дорогую вещь. К слову сказать, Лантаров отлично знал, что именно этот умопомрачительно стильный дивайс ей как-то подарил Захарчиков по случаю очередного примирения. Верно, за сговорчивость. Вообще, отношения у них были более чем странные: могли днем друг друга грубо послать, вечером на тусовке не разговаривать и даже не смотреть друг на друга, а утром проснуться в одной постели. Как это у них происходило, Лантаров понятия не имел. Он знал, что Захарчиков порой давал ей деньги, нехилые, как говорил сам Влад, суммы. Лантаров недоумевал: зачем ей столько денег, девушке из состоятельной семьи?! У них в карманах водились такие суммы, что у него челюсть сводило судорогой, и только его редкая выдержка позволяла держать себя в руках. И она демонстративно спускала целые капиталы на всякую ерунду, и Лантаров думал: «Лучше бы она просто бросала деньги в унитаз и смывала, эффект тот же». Правда, она, бывало, одалживала Владу свой умопомрачительный автомобиль – для участия в уличных гоночных заездах. Теперь же рассказ о принце-неудачнике показался ему с намеком. Может, это камень и в его огород? «Нелепая телка!» – заключил он тогда. А потом зло проиграл в мыслях забавную ситуацию. Он встает, эффектно бьет кулаком по столу, чтобы все переключили на него внимание, и лихо говорит прямо в ее лошадиное лицо: «Ну, ты….!!! Тебя что, не учили, что это подло – одних парней обсуждаешь, когда сидишь рядом с другими?» Он бы смог. Интересно, Захарчиков накинулся бы на него с кулаками, разбил бы ему физиономию?

Лантаров как-то спросил Захарчикова:

– Ты, что, с Ксанией больше не встречаешься?

– Да мы и не встречались, – фыркнул Влад, – независимость – залог тесной, душевной дружбы.

Потом Захарчиков подумал и добавил:

– Помнишь: «Он любил ее больше, чем всех других, но ему нужны были другие, чтобы в этом удостовериться». – И заржал, довольный.

С наигранным зевком Лантаров заметил приятелю:

– Я и забыл про секс в большом городе – все имеют всех. Это – как на троллейбусе проехать. Действительно, при чем тут «встречаться»?

– Во-во! – весело подтвердил Захарчиков. – С одной и той же телкой быть больше пяти раз – это, знаешь, скучно… Представь, что тебе на обед дают только рыбу, рыбу, рыбу. Тебя же мутить от нее станет уже к концу недели.

«Да еще с такой жуткой стервой, как эта Ксания. Все, что у нее есть, – длинные ноги». – Именно так, со злым сарказмом хотел бы он добавить, но, конечно, промолчал. Когда-нибудь Влад может оказать ему помощь. Ведь он – реальный человек, к которому можно обратиться при необходимости. Но Лантарову отчего-то стало грустно. Он, конечно, мог всем говорить о каких-то собственных мифических принципах, но сам-то отлично знал, почему он не такой, как его приятель.

Вообще, Лантаров чувствовал себя среди этих прокисших сливок общества еще более одиноким, чем выброшенная на берег штормовым морем камбала. Он ощущал себя таким же плоским, деформированным и беспомощным. Но Влад однажды дал ему зацепку, которая многое перевернула в его отношении к этому непредсказуемому типу. Разговор, правда, был коротким, во время переезда от одного места тусовки к другому. Влад вдруг повел с ним совершенно серьезный, никак не связанный с его пошловатой, водевильной жизнью разговор.

– Слушай, Кир, а давай дело организуем.

От неожиданности у Лантарова глаза чуть не вывалились из орбит. Ого, да у этого парня порой бывают просветления?

– Да-а я не против, на самом деле. Только для этого ж капитал нужен…

– Да ни хрена для этого не нужно, – перебил вдруг зачинщик разговора с показной досадой, давая понять, что все уже продумано. – Старик мой все для дела предоставит. Нужно только поднимать задницу и ездить… трудиться.

Лантаров не знал, что ответить. А Захарчиков сделал паузу, сосредоточившись на извилистом повороте дороги, и крикнул невидимому водителю другой машины:

– Ну, давай, уродина, нажми на педаль, что, не учили? – Захарчиков резко обогнал ненавистный автомобиль, для чего пришлось пересечь сплошную линию и заехать на встречную полосу. Лишь через некоторое время он вернулся к оборванной теме:

– Вот я смотрю на нашу толпу – тошно порой становится. Все вроде классно: зависаем, отдыхаем… А мне старик мой талдычит: хочешь нормальных денег, включайся в дело. А с кем я – с ними, что ли, начну?

Лантаров кивнул, да, братия из его тусовки, конечно, работать не станет. Да и зачем? Они полжизни будут сидеть на родительском кармане. Потом уедут в какое-нибудь торговое представительство или на дипломатическую работу. И их будут вести, что называется, за руку, пока сами не оперятся – годам к сорока. Если, конечно, доживут до сорока, а не подохнут от наркоты или СПИДа. А Захарчикову нужны толковые, тихие, невзыскательные парни-трудоголики. Такие, как он, Лантаров. Чтобы налаженное им колесо работало, принося постоянный, стабильный доход. Все понятно. Ну, Влад же не слепой. «Надо цепляться, Кирилл, может, это тот шанс, о котором ты думал», – сказал Лантаров сам себе.

– Влад, ну, в принципе, я готов. Намекни, что за дело, и начнем колеса вращать. Мне, знаешь, как надоело у мамаши клянчить на расходы, – откровенно признался он.

– Ладно, я заверчу. И еще надо тебя с одним штрихом познакомить. Реальный пацан, не из этой банды непуганых идиотов. Юрист готовый. Надо нам, Кир, вошкаться.

На том разговор кончился – они приехали.

Но это было что-то! «Ага, – потом думал про себя Лантаров, – не только меня съедает гнетущая пустота этого ведьминого вертепа, где пламя костра поддерживается только долларовыми бумажками. Даже этот паяц не может питаться одними фантазиями». Лантаров, правда, не задал вопроса, а для чего Захарчикову какое-нибудь «стоящее дело»?

Но именно этот разговор и данное приятелем обещание еще сильнее приковали Лантарова к компании Захарчикова.

Порой Лантаров превращался в водителя Захарчикова, когда тот накачивал себя до невменяемого состояния. Пару раз ему даже пришлось откупаться от въедливых, как пиявки, блюстителей закона – правда, с деньгами Захарчикова это было несложно. Тот владел поистине несметными сокровищами. Не без помощи этого всемогущего типа он приобрел водительские права, научился сносно управлять его джипом. Пару раз он даже встречался с хозяином квартиры от имени Влада – чтобы передать конверт с купюрами за аренду квадратных метров. Постепенно Лантаров становился доверенным лицом Захарчикова, безотказным приятелем крепчающего мутанта. Он методично метил в наперсники. С виду непритязательный молодой человек, не лишенный деловитости и почти без вредных привычек, он быстро расшифровал подноготную невообразимой силы и непоколебимости молодого мутанта. Отец Захарчикова бросил семью ради более молодой женщины, когда Влад только вступал в подростковый лес. Но старик Захарчиков, по словам самого Влада, «стоял круто и был при делах». В восприятии почти неимущего Лантарова тот являлся крупнокалиберным чиновником с полномочиями прокуратора самого цезаря. Да и мать его была тоже не последней дамой в столичном бомонде. Она фактически соревновалась с отцом в том, кто больше сделает для их недоросля, хотя на самом деле до его реальной жизни никому из них не было дела. Влад как будто был обласкан, прикормлен родительскими деньгами и неограниченной вседозволенностью. Он рос большим и крепким сорняком с отличной корневой системой, часто немало удивляя Лантарова. Тем, например, что, любя мать, презирал ее, а, почти ненавидя отца, пресмыкался перед ним. Лантарову это было дико. Но мысль о будущем вынуждала его балансировать между сносной учебой и участием в безумном аттракционе страстей.