Чисто конкретное убийство

У Паулины и Леокадии, в обеих квартирах, случилось то же самое, что у Броньки и Теодорчика. Каждая внимательно смотрела обыскивающим под руки и в какой-то момент издавала вопль восторга и облегчения:

— Ну, наконец-то! Я так надеялась, что кто-нибудь это все-таки найдет!

Одним из таких бесценных предметов оказалась коробочка с тремя парами искусственных ресниц, вторым — пестик от ступки. Ни одна находка не подходила к жертве.

Все это не принесло Возняку никакого результата.

В ящике с инструментами покойного Бартоша, вынесенном от Анны Бобрек, ни одного из описанных предметов не было. Садовый ножик, если его найдут, можно будет вернуть Ясю… Ну, не совсем Ясю, а его сестре, которая пока жива и здорова.

Возняк решил, что лично вернет его после окончания следствия. Если найдет. С железными колечками…

Частичная потеря надежды его не очень расстроила, потому что он и так не верил в виновность обысканных свидетелей. Но он глубоко верил в то, что у истинного убийцы что-то должно отыскаться. Не бывает так, чтобы ничего не было! Что-то должно найтись, и все тут!

Понимая, какую сумятицу она внесла в расследование своим буйволоподобным типом в жасмине, исполненная раскаяния Эва напрочь забыла, что должна была попросить у Возняка дорожные карты для пани Иоанны. Но даже если бы и подшила, то влезать с этими картами сейчас ей было бы крайне совестно и неудобно…

* * *

— И что? — спросила я Баську, выходя из отделения.

— И фига с маком, — сердито ответила она. — Не нравлюсь я ей, хотя я ей вежливо и честно объяснила, что с ее благодетелем никак не трахалась. Ни я ему не нравилась, ни он мне.

— Она тебе не поверила. Но ты не волнуйся, меня она любит еще меньше, чем тебя.

— А знаешь, где у меня ее «любит-не-любит»? Что касается священных сувениров на память, так полиция все забрала, и ни о каких географических картах она ничего не знает. А между нами, девочками, на кой нам эти карты?

Я щелкнула пультом сигнализации, и мы сели в мою машину, потому что Патрика мы еще раньше освободили от кучерских обязанностей. Мне по-прежнему не хотелось давать Баське такие смутные надежды, но все сильнее терзали когда-то слышанная болтовня Бартоша и выбор тех разных странных мест, которые он ставил себе целью наших путешествий. Он любил знать гораздо больше, чем казалось на первый взгляд.

— Это не нам, это мне, — объяснила я. — Я все время вспоминаю тот бурелом. Забыла, где он, а ведь я специально отметила себе это место, чтобы никогда в жизни больше туда не поехать. Вот и хочу вспомнить, где это все валялось. И этот ствол дерева. Интересно, он все еще там лежит?

— И что, ты туда поедешь?

— Пока не знаю. Природа меняется. Но от Анны я отвяжусь, предпочитаю Гурского.

— Понимаю. Ему-то все равно, с кем ты спала, а с кем нет?

— Абсолютно. Разумеется, если только не с убийцей.

Я подвезла Баську домой и сразу позвонила Гурскому.

Я особенно подчеркнула, что часть географических сувениров принадлежит мне, не уточняя, сколько и что именно. Возможно, три-четыре карты, но уж точно — один старый атлас. Без малейшего протеста Гурский обещал вырвать у комиссара уже переставшую быть нужной макулатуру, потому что насчет места преступления никто не сомневался, а карты комиссар хотел только просмотреть. Против этого я ничего не имела. Связь карт с Баськой я без труда утаила, мои рассказы о всех лесных чащобах, где я бывала, могли бы затмить Шехерезаду, а я рассчитывала на то, что мне удастся забрать всю охапку карт домой и там спокойно заняться ими с лупой в руках.

Мы договорились, что Гурский позвонит мне, как только эти географические наглядные пособия окажутся у него в кабинете. Несомненно, в этом у него был какой-то свой интерес, но мне не жалко…

* * *

На сей раз Возняк не стал заморачиваться никакими опознаниями при свидетелях. Адам Барницкий рассмотрел пани Хелюсю Хавчик сначала на фотороботах, а потом и живьем.

— Я постараюсь ответить по возможности точно, — сказал он, глядя на рисунки. — Если бы я случайно встретил ее на улице или где-то еще, я бы подумал, что это лицо откуда-то мне знакомо. Если бы я увидел ее целиком, то она показалась бы мне еще более знакомой, может быть, я даже постарался бы вспомнить, откуда я знаю эту бабищу и кто она такая. Но без особых стараний и эмоций. Может быть, в какой-то момент, увидев какой-то ее жест, взгляд, я бы вспомнил ее. По принципу; «А-а-а, это та Горпина моего отца!» И тогда уже у меня не осталось бы никаких сомнений. Только это открытие оставило бы меня абсолютно равнодушным.

— То есть сейчас у вас нет никаких сомнений?

— Почти совсем нет. «Почти» — потому что человеку свойственно ошибаться.

С самого начала Возняк верил Адаму. В нем был какой-то таинственный флюид правды. Естественно, он мог ошибаться, но наверняка не врал.

— Ну, тогда посмотрим на эту даму живьем.

Перед домом Стасиньских, за которым было установлено наблюдение, горел исключительно яркий фонарь, столь же расточительно было освещено и крыльцо дома, Возняк уже установил, что отсутствующая семья Стасиньских требует этого сияния и категорически запрещает гасить освещение. По их мнению, при таком свете различные воры и грабители никогда не могут точно знать, есть кто дома или нет. Все это они установили за свой счет и неукоснительно за это платили. Дома как раз никого не было, пани Хавчик поехала к себе и вот-вот должна была вернуться.

Сообщения приходили Возняку в режиме реального времени, и последним он поделился с Адамом.

— Подождем немного. Она всегда ездит автобусом, и этот последний участок дороги ей придется пройти, а фонарь, как вы сами видите, не хуже юпитера на киносъемках.

Ждать им пришлось недолго. Подъехал автобус, остановился на остановке, из него вышла всего одна пассажирка и направилась к сияющему фонарю. Одета она была в джинсы, полусапожки на среднем каблуке и курточку. На голове у нее был черный шарф. Она шла спокойным шагом, а по дороге разматывала шарф с головы и сняла большие темные очки. Она дошла до калитки в ограде, открыла ее ключом, вошла и заперла калитку, потом повернулась в сторону мощного луча фонаря. Возняк и Адам молча смотрели на нее.

— Я не хотел быть искренним до грубости, — сказал наконец Адам. — Но я всегда считал, что это полная идиотка. Теперь я в этом убедился. Полагаю, вы с ней уже познакомились и поняли, что у нее в черепе полный кавардак?

Возняк вздохнул:

— Наверное. Она всегда так делает. Прячет лицо в темноте, но открывает при полном освещении, бог ее знает, с какой мыслью она это делает.

— Если у нее в мозгах вообще водятся мысли…

— Я сам в этом сомневаюсь. Ну и как? Это она?

— Стопроцентно. Сестры-близняшки у нее нет?

— Нет. Никаких сестер. Только два брата, оба остались в деревне и где-то там хозяйствуют. Они уже много лет не поддерживают никаких контактов.

— Значит, это она. Даже почти не изменилась. И что теперь будет?

Возняк знал, что теперь будет, и это ему совсем не нравилось. Пани Хавчик, возвращаясь под кров семьи Стасиньских, несла большую сумку. Очень большой пластиковый пакет. Что такое могло там у нее быть? Кто знает, вдруг те самые памятные вещи?

Квартиру роскошной валькирии он мог обыскать дипломатично и исподтишка, но для обыска в доме этих несчастных Стасиньских должен был получить ордер от прокурора.