Чистые струи
Шрифт:
— Ну, пляши! — крикнул из кухни отец.
Мишка сбросил на пол ранец и метнулся в кухню.
— Дедушка письмо прислал? Дай почитать! — закричал он радостно.
— В коридоре, кажется, есть веник! — поглядел отец на Мишкины валенки.
Мишка хлопнул дверью,
— Вот теперь молодец, садись чай пить!
Ну, это было уж слишком.
— А письмо? — спросил Мишка, изо всех сил стараясь не поддаться нахлынувшей обиде.
— Я пошутил.
— Делать тебе нечего! Шутник нашелся…
Какой там чай! Мишка пошел к себе в комнату.
— Постой-ка, постой! — отец улыбался. — Шутник, говоришь? Ты, помнится, тоже был не прочь меня разыграть.
Это он намекал на первоапрельскую Мишкину шутку. Тогда Мишка позвонил ему на работу и слабым голосом сообщил: «Папа, у меня сердце остановилось… Не бьется…» Отец кричал ему в трубку, чтобы он держался. Он так кричал, что у Мишки волосы на голове стали шевелиться. Разыграл!.. Что делать? Мишка заметался Догадался наконец — схватил лист бумаги, написал красным карандашом: «Первого апреля никому не верить! Я пошел в кино». Приколол лист к двери и убежал. Соседи потом спрашивали:
— Досталось поди, Миша? Отец тут…
— За что? — удивленно пожимал он плечами, но краснел: конечно досталось.
— Так я шутил первого апреля, — сказал Мишка, надувшись, — тогда можно было.
— А кто запретит мне шутить в декабре?
Мишка хмыкнул и подарил отцу далеко не мирный взгляд. Отец засмеялся. Весельчак!
— Ну, ну! Ладно, напугал… Бери письмо. Да не забудь твоя очередь посуду мыть.
Мишка бросился за письмом.
Дедушка писал, что у них стоят отменные холода. Вся живность жмется к домам. Собаки нещадно дерут зайцев, прибегающих ночью в деревню — собирать клочки сена по дорогам. А волки добрались до собак: сожрали охотницу Буйку и двух дворняжек.
Мишка любил Буйку. У нее была дымчатая шерсть и маленькие стоящие ушки. Летом, когда он гостил у дедушки, Буйка забывала, что у нее есть хозяин, — каждое утро дожидалась Мишку у дедушкиного крыльца. Мишка просыпался, и они шли в лес. Буйка облаивала бурундуков, а Мишка старался сбить их из рогатки. Когда это удавалось, Буйка визжала от восторга и бросалась к зверьку. Но того уже и след простывал. Лайка не особенно огорчалась: понимала, что это баловство. До настоящей охоты еще далеко, так хоть развлечься.
Сейчас Мишка еле сдерживал слезы. Представил, как стая волков набросилась на маленькую Буйку. Летит волчья шерсть. Их много, а она одна. И — страшный визг.
Дедушка писал, что и на волков найдется управа. Даром, что ли, он купил новое ружье двенадцатого калибра! А в конце письма: «Если ты, Мишатка, не приедешь к нам на зимние каникулы, то управиться с серыми будет трудно. Даже не раздумывай, только телеграмму дай».
— Поедешь, значит? — серьезно спросил отец.
— Поеду! — подтвердил, пряча письмо в карман. — Только мама…
— Уговорим! — пообещал отец.
Вот и каникулы! Мишка едет к дедушке. Ехать ему вечер и всю ночь, а утром дедушка встретит его на станции. Мать наказывала, чтобы в вагоне он сразу лег спать. А то проглазеет в окно,
а потом проспит свою станцию.Но не может Мишка спать. Все Буйка вспоминается…
…До начала школьных занятий оставалось всего три дня. Нужно было уезжать от дедушки, а тут открылась осенняя охота по перу. Обычно она открывается раньше, задержалась из-за весенних пожаров. Птицы выводили птенцов вторично — прежние гнезда погорели.
Мишке и домой надо, и с дедушкой поохотиться хочется! Дедушка тоже не находил себе места: пора выходить на промысел, но как же не обидеть внука? День-два не охота, далеко не уйдешь. Любимые дедушкины распадки и озера с самолета, наверное, не увидишь… Да и спешка на охоте — дело последнее.
Выход все же отыскался. Вечером к дедушке зашел хозяин Буйки — хромой тракторист Петр Шмаков. Понадобились капсюля для дымного пороха.
— Возьмешь Мишку с собой — дам капсюлей! — схитрил дедушка. Он, конечно, все равно бы дал, но решил испытать. — Возьми! Даром, что ли, он твою Буйку все лето на бурундуков натаскивал?
— А чего не взять? — сразу согласился Шмаков. — Далеко мне не уйти, пусть пестерь носит.
Рано утром Мишка, протирая глаза, шел за Шмаковым и боялся — как бы не наступить ему на больную ногу.
Рассветало. Но с реки навалился туман и спрятал под белыми боками всю деревушку. До последней крыши.
— Вот же угораздило! — чертыхался Шмаков. — Именно сегодня. До охоты — что ни утро, то золотая ягодка.
Мишка молчал. Боялся, что дядя Петя повернет к дому: разве в таком тумане что убьешь?
Буйка носится где-то впереди, только трава шуршит да невидимые в тумане птахи фыркают, взлетая у нее из-под самого носа. И вдруг она чихает уже сзади. Мелькнет, обгоняя, под ногами, остановится и начинает тереть носом бок — пушинка в нос попала.
— Что-о-об тебя! — спотыкается о нее Шмаков.
— Гав! Яв! Яв! — весело огрызается она из тумана, мол, попробуй найди!
— А еще мама! Эх, бесстыдница… — укоряет Шмаков. — Хорошая мать разве оставит детей одних? Да ни в жисть! А ты еще и заигрываешь.
Буйка понимает, о чем идет речь. Иначе отчего бы она теперь оглядывается и скулит?
— Да успокойся! Я пошутил, — уговаривает Шмаков. — Куда они денутся, большие уже!
Потом они медленно шли по берегу, по ополосканной волнами гальке.
— Тишина-то какая! — таинственно рокотнул Шмаков. — О-о! Могучая тишина. Придавило… покрывалище. Заглушило все…
И тут же — бух! — наплевала Буйка на спящее царство, бомбой влетела в воду. Шумнули на всполошенном подъеме крылья, сыпанула с них дробь воды. Шмаков сорвал с плеча ружье: утиная стая ушла, не показавшись охотникам.
— Так и будем пугалами ходить! — Тракторист присел на валежину, положил на колени ружье. Мишка опустился рядом.
— Придумал, дядя Петя! — вскочил он. — Вы на дерево залезьте и стреляйте, туман-то низкий. А мы с Буйкой будем уток на вас нагонять!
— Уток… с дерева? — хмыкнул Шмаков. — Это что-то новое. А вдруг я при первой же отдаче, это самое… кувырком?
— Ремнем привяжитесь!
Наконец Шмаков согласился и, заранее вытащив из брюк ремень, полез на дерево. Сначала он лез с трудом, обхватив коленями скользкий от тумана ствол, потом дотянулся до первого надежного сука, и дело пошло! Только дерево тряслось под тяжестью его могучего тела. Вот и ноги исчезли из поля зрения…