Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

– Кто ее знает... Рискнем... Ну, как там? Что в школе? Все, все, братец, выкладывай.

– Выкладывать нечего, Анатолий Матвеевич. Учимся, зубрим, экзаменов ждем. Уж никаких диспутов о бессмертии души проводить не собираются. Скучно.

– Евгений Иванович?

– Пока работает. Снимут. Как экзамены пройдут - снимут. Из ребят его никто не задевает. Я тут таким, кто мог бы зацепить, сказал - не цепляйте... По-старому, Анатолий Матвеевич... Скучно. Мы уж сами, без учителей, хотели о бессмертии-то поспорить.

– Кто - мы? Тося Лубкова с вами?

При упоминании о Тосе Лубковой Саша насупился.

– Она из тех, что, когда самой плохо, к богу и к черту за правдой полезет. Когда самой -

понимаете, - а не другим.

– Нет, не понимаю.

– Было плохо ей - бога искала. Стало устраиваться - бога побоку. Теперь парень один сговаривает ее пожениться, как школу закончит. А много ли такой Тосе надо - замуж выскочить, детей нарожать. Правдолюбка! А за Евгения-то Ивановича тогда не заступилась.

– А что за парень?

– Кешка Лаптев, кладовщик в райпотребсоюзе. Он, конечно, в бога не верует, но от Тоси этой далеко не ушел. Женится, будет деньги на семью зарабатывать - вот и все их счастье.

– Поздно мы спохватились. Жаль...

– Что жаль?

– Жаль, что Тося кончает школу. Годик бы - мы из нее человека сделали.

Саша ради уважения ко мне промолчал, но физиономия его выразила полное сомнение.

– И жаль еще, что тебя кой-чему недоучил, - добавил я.

– Меня?
– насторожился Саша.

– До сих пор Лубкову откидываешь, как бесполезную вещь, лишнюю в хозяйстве.

– Она сама себя откидывает.

– А если человек по своей вине в полынью попадет - бросишься спасать? Или отмахнешься - сам виноват?

Саша помолчал, задумался, ответил:

– Видать, не получится из меня педагога. Что делать...

– Ну, а порядочный-то человек получится?

– Стараюсь быть им.

– Что пользы, если ты стараешься быть порядочным для себя...

За дверью раздались голоса. Саша вскочил со стула.

– Улетучивайся, братец. Жаль, не договорили, - посетовал я.

Саша рванулся к окну.

– Приходи. Слышишь?.. Теперь дорогу знаешь.

– Приду, Анатолий Матвеевич...

Ветки смородины с вырвавшимися из почек листочками закачались под окном...

– К тебе гость, - Жена открыла дверь.

Быть не может! Мне сегодня везет. В дверях появился Ващенков, кашлянул в кулак, опустился на стул, серьезный, чуточку смущенный, пахнущий по-крестьянски табаком, полем, конским потом.

– Мотаюсь по командировкам - сеем. Давно пытался прорваться к вам. Как здоровье?

– Встану всем назло.

– Ого, настроение боевое.

– Петр Петрович, - заговорил я, - вы человек неплохой, и вокруг вас люди хорошие. Но то, что все они верят Лубкову, что он им понятнее других, - опасный признак. Задумайтесь над этим.

Ващенков полез за папиросами, но вспомнил, что он у постели больного, нахмурился, вынул руку из кармана.

– Задумался... А вы в свою очередь подумайте о том, как начать все снова.

– Вы на это рассчитываете?

– Вы будете нужны, Анатолий Матвеевич.

– Вам?

– И мне тоже. А так как вы нужны здоровым и энергичным, мы вас, как только поокрепнете, пошлем на курорт, и не на обычный срок, а месяца на два. Два месяца не потеря, когда впереди дело многих лет. О путевках не беспокойтесь...

Костистое лицо обтянуто сухой кожей, нависший нос, глубоко запавшие глаза - что-то новое в нем, а что - не понять. Быть может, я его таким серьезным еще не видел. Похоже, что мое поражение на бюро не было уж таким большим поражением, если оно не прошло даром для этого человека.

Мефистофельским голосом кричала утка за окном, но теперь я уже не обращал на нее внимания. Пока болен, пока еще не могу подняться с постели, но рано по мне служить панихиду.

28

Последний

могиканин из земских лекарей, Кирилл Фомич Прохоров, продержал-таки меня в постели почти целый месяц. После этого я сразу уехал в Кисловодск. Лазил по холмам, играл в шахматы, ездил в Пятигорск, наслаждался легкомысленной кисловодской погодой - едва разгонится дождь, как сразу же выглядывает веселое солнце, - изнывал от скуки, ждал писем из дому. Окреп, загорел, хотя меня предупреждали: не злоупотребляй солнцем, сбросил что-то около десяти килограммов, но стройней от этого не стал.

Вернулся в свой город, когда на зеленых березах, как седина в голове сорокалетнего мужчины, кое-где пробивались желтые пряди. В полях созревали хлеба, грузовики с надписью на борту "Уборочная" носились по выщербленному, раскаленному солнцем булыжнику.

В школе все окна и двери распахнуты настежь, парты баррикадами сложены на дворе, коридоры заляпаны известкой, в классах водружены козлы. Знакомая картина, каждый год она повторяется.

Анна Игнатьевна, похудевшая, с мешками под глазами, радостно всплеснула руками, не выдержала, заплакала и начала с разгону жаловаться: рабочих мало, еле достала краску, того и гляди не управимся к концу августа, учителя почти все в отпуске, трудно... "Как хорошо, что вы наконец приехали!.." Новости... Какие новости? Обо всем докладывали в письмах... Саша Коротков поступил в Московский университет, - разумеется, на физико-математический... Нина Голышева вместе с Сашей ездила в Москву, пробовала поступить в Институт кинематографии, хотела стать актрисой кино, увы, вернулась обратно, собирается учиться на заочном в сельскохозяйственном... А Тося, подумать только, Тося вышла замуж!.. Не обошлось без мелких неприятностей. Лубков-отец упрекал, что школа выпускает в свет людей без высоких идеалов... "Как хорошо, что вы наконец приехали!.." Евгений Иванович Морщихин?.. Что ж, освободили от работы. Вынуждены были сделать. Давно, еще до экзаменов... Живет себе, влез в хозяйство, какие-то люди у него постоянно торчат... "Как хорошо, что вы наконец приехали!.."

Я вышел из школы, обремененный новостями.

Солнце палило немилосердно, старые церкви грели на нем свои проржавевшие купола, свежие афиши с заборов солидно внушали прохожим, что такого-то числа в районном Доме культуры лекция на тему "Великие научные открытия и религиозная догматика", вместе с внушением - застенчивым шрифтом, как водится, обещание: "После лекции танцы".

Я, не торопясь, шагал, и встречные приветствовали меня:

– Анатолий Матвеевич, здравствуйте!.. Добрый день, Анатолий Матвеевич!.. С приездом вас, Анатолий Матвеевич!..

Вот я и дома. Для пейзажа нашего пропыленного городка не хватало только моей грузной, враскачку вышагивающей фигуры. Она появилась. Я дома, все в порядке...

К кому же зайти сначала?.. В райком к Ващенкову?.. Не стоит с этим спешить, пока не пригляделся... К Аркадию Никаноровичу? К Тропниковым?.. А не начать ли с не очень приятного визита к Морщихину? Я непременно должен видеть его, должен сказать ему пару слов.

Калитку морщихинского дома мне отворил не сам Морщихин и не его жена, а человек, которого все по городу звали Ванька Кучерявый. Я его встречал на улицах пять и десять лет назад, и всегда он выглядел точно так же, как сейчас, - потасканное, нездоровое лицо алкоголика, пыльные волосы, рубаха с расстегнутым на костлявой груди воротом. Один из тех - вечный полумужчина, полуюноша, полуинтеллигент, полулюмпен, без твердого места, без определенной профессии, завсегдатай районной чайной и дежурного магазина, где он обычно хватал за рукав шоферов и, колотя кулаками в костлявую грудь, читал им стихи Есенина: "И я склонился над стаканом, чтоб, не страдая ни о ком, себя сгубить в угаре пьяном!.."

Поделиться с друзьями: