Что движет солнце и светила

– Ты что?
– Лариса покрутила пальцем у виска.
– На глазах у Сани? Совсем чокнулся!

Чтобы не продолжать этот разговор, она собрала со стола пустые тарелки и понесла их на кухню. Виктор понял это по-своему и, покачиваясь, пошёл за ней.

– То, что было, сплыло, - Лариса шлёпнула его по рукам.
– Отойди, пожалуйста!

– Ну, последний разочек, - он настойчиво пытался дотронуться до её талии.
– Что тебе стоит?

Как она ни увёртывалась, а Виктор всё-таки схватил её и попытался завалить, но она не сдавалась. Раззадорившись, он притиснул её к столу, жадными и жаркими губами впился в шею, а Лариса, отталкивая его, одной рукой ухватилась за стол и наткнулась на нож.

Виктор не хотел понять, что она с ним не играла. Ей и в самом деле было противно его тело, эти сухие губы, запах пота, сигарет и водки. Он был ей уже чужой. Но Виктора это не интересовало. Он бормотал какие-то нежности, перемежая их скабрёзностями, одна его рука настырно задирала её халат, а другая копошилась, расстегивая "молнию" на брюках, и когда он попытался своим коленом раздвинуть её ноги, Лариса от бессилия и ненависти ударила его ножом в спину.

– Ты что, сука?
– удивлённо охнул Виктор и разжал руки.

Лариса, загребая на груди разорванный халат, метнулась в комнату. Александр, очухавшись, взглянул на неё и, ни слова не говоря, кинулся на кухню. Она слышала их возню, вскрики, маты. Вскоре всё стихло. И она боязливо заглянула в дверь.

– Давай вытащим эту падаль на улицу, - сказал ей Александр.
– Пусть оклемается на свежем воздухе...

Виктор лежал на животе и чуть слышно постанывал. Его свитер был в крови. Нож валялся рядом на полу.

– Не бойся, - совершенно трезвым голосом сказал Александр.
– Ты его не зарезала. Так, лишь царапнула...

– Он живой?

– Оклемается, сучара, - сквозь зубы процедил Александр.
– Он тебе ничего не сделал?

– Нет, не успел...

– Надевай на него куртку, - распорядился Александр.
– И шапка, где шапка? Не забудь её.

Навряд ли кто-то из соседей видел, как они вынесли Виктора на улицу и, будто заранее предчувствуя недоброе, бросили не возле своего дома, а дотащили до перекрёстка и уложили на чью-то лавочку.

Чуть позже, успокоившись, Александр сказал:

– Пойду-ка, проверю, как он там. Всё-таки я его капитально отделал, да и ты тоже постаралась. Как бы не замёрз, сука позорная. Если что, помогу ему до дома дойти...

– Может, не надо, а? Не ходи никуда.

– Ладно, я быстро, - сказал Александр.

Он и вправду вернулся быстро - бледный, испуганный, руки трясутся. Ничего не говоря, быстро схватил тряпку и, как был в куртке и шапке, принялся вытирать на полу пятна крови.

– Что случилось?
– спросила Лариса.

– Его забрали, - ответил Александр.
– Не знаю, кто. Подъехала машина, вышли два мужика, погрузили в машину и уехали...

– А ты-то где был?

– Они меня не видели. Я за Иснючкиным забором притаился.

– Кто ж это такие?

– Наверно, это те, которые на Витька наезжали. Давай, милая, всё прибирай... Этот нож проклятый вообще надо куда-то выкинуть, и посуду всю перемой. Чтобы, если что, никаких следов!

Как в плохом детективе, они всё тщательно убрали, даже зачем-то сунули в печку разорванный Ларисин халат. Но ни в эту ночь, ни на следующий день их никто не беспокоил, а в милицию их вызвали, скорее, как свидетелей.

Следователь продержал их на допросе довольно долго. Его особенно интересовало, не оставлял ли Виктор какие-нибудь документы, деловые бумаги, и если они не у них, то у кого могли бы быть.

10.

Валечка зевнула и равнодушно сказала:

– Ну, подумаешь: выпили и заснули, что тут особенного?

– Дрянь, какая дрянь!
– Люба от возмущения даже покраснела.
– У пьяного мужика знаешь, что на уме?

– Ой, ты об этом?
– Валечка перестала красить ресницы и через плечо посмотрела на мать.
– Да на фиг он мне сдался, старик! Это для тебя он молодой...

– Ты как с матерью разговариваешь? Последний стыд растеряла! И в городе, наверное, те ещё кренделя выделывала, бездельница! Юра правильно сделал, что тебя выгнал.

– Да кому он нужен, этот зассанец? Блин! Мне матрацы сушить надоело. Весь балкон провоняло! Юра, чтоб ты знала, как упьётся, так и дорогу в туалет забывает: под себя прудит. Как бы это тебе понравилось, а?

– К врачу надо сходить, - ответила Люба.
– Это у него болезнь такая, от нервов. А ты чуть что - сразу в сторону! Да ещё позоришь меня на весь посёлок...

– Ты сама позоришься, - Валечка, наморщив гладкий лобик, убрала с века лишнюю тушь.
– Цыган недаром тебя "мамочкой" зовёт. Ему нужна женщина, которая его бы кормила- обстирывала, ухаживала как за маленьким...

То холодное равнодушие, с которым Валечка всё это говорила, больно укололо Любу. Она и сама чувствовала, что Володя прибился к ней неспроста. В этом ему была какая-то выгода. Но даже если это было и так, то Люба считала, что она тоже остаётся при своём интересе: во-первых, не осталась одна, а во-вторых, симпатичный и молодой Цыган как бы подтверждал её женские достоинства.

– Ты бы, Валечка, замолчала, пока я тебе не врезала, - сказала Люба. Кого осуждаешь? Собственную мать! Ни стыда у тебя, ни совести...

– Надоело!
– крикнула Валечка.
– Надоело тебя слушать!

– А жить за мой счёт тебе не надоело?
– рассердилась Люба.
– Я бьюсь, колочусь, а тебе - хоть бы хрен по деревне, хоть бы два по селу! Чтоб завтра же твоего духа тут не было. Собирайся и езжай в город, к Юре. Выдумала тоже: не люблю-ю-ю, - передразнила она дочь.
– Стерпится - слюбится! Хоть один дурак нашёлся, чтоб такую, как ты, замуж взять...

– Слушай, а что, если я тебе расскажу, как этот Юра мной торговал? спросила Валечка.
– В натуре торговал!

– Что? Да как же это так?

– Обыкновенно, - ответила Валечка, вытянула из кармана халатика тонкую сигаретку и, не обращая на мать внимания, щёлкнула зажигалкой.

– А ну, брось папиросу!
– закричала Люба. Она считала, что курят только самые распутные женщины.
– Сколько раз умоляла-просила тебя не делать этого!

– Счас! Докурю и брошу, - лениво протянула Валечка.
– Ты бы помолчала, а то ничего не скажу...

Любя, скрепя сердце, замолчала, но, отгоняя от себя сигаретный дым, демонстративно замахала рукой, как веером.