Что это за мать...

Повезло ему.

Он отрастил бороду, и, честно говоря, это ему даже идет. На нём флисовая куртка поверх клетчатой рубашки. Запачканные джинсы ясно дают понять, что он живет за счет реки. Чесапик взрастил немало рыбаков. Судя по всему, он работает руками.

Но меня останавливают его глаза. В них есть тяжесть.

Когда я в последний раз видела Генри? Наверное, десятилетия назад. Ещё до Кендры.

Он вообще меня помнит?

— Бедный мальчик, — бормочет Мэй, качая головой.

— Бедный, бедный мальчик, — вторит Милли.

— Что он здесь делает? — ворчит Шарлин, оскорбленная тем, что её не спросили в первую очередь.

— Я слышала, он живет на лодке, — шепчет Милли. — После того как потерял дом, у него не было—

— Хватит об этом, — обрывает её Шарлин. — Оставь Генри в покое.

— Я просто говорю то, о чем все думают…

Я не могу не спросить:

— О чем все думают?

— Где ты была, девочка?

— Не здесь.

— Их сын пропал пять лет назад, — шепчет Милли. — Восемь месяцев от роду, исчез, просто так.

Я знала, что у Генри был сын?

— То есть… его похитили?

— Такова одна из версий.

Эти дамы не смогли бы не совать нос в чужие дела, даже если бы им платили.

— Его жена пережила жуткую послеродовую депрессию. Месяцами её никто не видел, и… — Милли наклоняется ко мне и шепчет: — Она повесилась. У себя дома.

— Боже, — говорю я. — Это ужасно…

— Душераздирающе, — говорит Мэй.

— Совершенно душераздирающе, — повторяет Милли, пытаясь скрыть улыбку, явно довольная тем, что перевела разговор с Шарлин.

— Люди считают, что она была причастна к… — я не могу закончить мысль.

— Зависит от того, кого спросить, — намекает Милли.

— Тебя никто не спрашивал, Милли, — говорит Шарлин.

— Ты знаешь так же хорошо, как и я—

— Он наш, — отчитывает их Шарлин, слышавшая достаточно. — Разве так относятся к своим? У человека есть право двигаться дальше. Господи, он и так через многое прошел.

— Я просто повторяю то, что уже говорили сто раз.

— Ты хочешь бросить первый камень?

Милли откидывается в кресло, надувшись.

— Его история никогда не казалась мне правдоподобной.

Шарлин выпрямляет спину, чтобы расправить легкие, на время облегчая хрипы.

— Генри! — кричит она через парковку. — Идите сюда, молодой человек!

Генри подчиняется, направляясь к нам.

Милли судорожно достает компактную пудреницу.

— Как я выгляжу? Ну как?

— Прекрасно, — врет Мэй.

Взгляд Генри сначала находит меня и не отпускает. От него пахнет смесью приправы Old Bay и вареными крабами.

— Доброе утро.

— Господи, Генри, посмотри, как ты вырос, — начинает Шарлин. — Ты как сорняк на двух ногах!

— Не такой уж я и молодой.

— Да брось. — Шарлин вся в обаянии. — Для меня ты всегда будешь тем мальчишкой, который сидел на задней скамье в церкви. Все ещё на месте те маленькие щечки, которые я щипала каждое воскресенье, даже если ты пытался их спрятать…

— Все ещё на месте.

Он улыбается, затем кивает остальным.

— Доброе утро, Милли. Мэй.

— Приве— еет, — в унисон отвечают они.

— Ты помнишь Мадлен?

— Помню, — говорит он, кивая мне. — Думал, ты сбежала отсюда?

— Сбежала, — отвечаю я. — На время. Семья вернула меня домой.

В этом есть доля правды. Где— то.

Ничто не вышвырнуло бы меня из дома быстрее, чем две полоски на тесте Clearblue Easy, когда я ещё жила с родителями. Как только я увидела этот плюсик, я знала — моя судьба решена. Как и следовало ожидать, меня выгнали, как только отец узнал, что в печке есть булочка. Мне было всего семнадцать.

Не так я воспитывал свою девочку.

Мама сопротивлялась какое— то время, но она никогда не смогла бы переубедить отца с его методистскими убеждениями.

Никто не хотел Кендру. Ни мои родители, ни мой так называемый парень.

Только я.

« Нова » была записана на меня, так что мы с моей маленькой фасолинкой отправились в путь. «Мы сами создадим свое будущее» , — говорила я своему животику, гладя его, будто это хрустальный шар, а Кендра — пророчество, плывущее сквозь амниотическую дымку.

Мы порвали с Брендивайном полностью.

По крайней мере, на время.

Генри Маккейб. Только посмотри на него.Как будто последние шестнадцать лет просто смыло приливом, унесло в море, утащив прошлое в глубину. Я внезапно возвращаюсь в прошлое, снова оказываясь в старшей школе, вспоминая те три месяца на третьем курсе.

Три месяца … В масштабах жизни это кажется пустяком, но тогда, Господи, это казалось вечностью.Генри — прости меня, Господи, за эти слова, — это парень, который ускользнул.

В голове начинают копиться «а что, если» :

Что, если бы мы продержались ещё месяц?

Что, если бы я осталась с ним, а не ушла к Донни?

Где бы я была сейчас?

Кем бы я была?

— Разве между вами что— то было в школе? — подначивает Шарлин, хотя прекрасно знает ответ. — Было, да? Ах да, теперь я вспомнила!

— Ты продаешь воск, Шарлин? — спрашиваю я.

— Всегда, — отвечает она с легкой гордостью.

— Тогда займись своим делом.

Это вызывает смешок у Генри.

— Рад тебя видеть.

— Тебя тоже, — говорю я. — Не узнала сначала тебя с бородой. Ты наконец смог её отрастить.

— Моё самое выдающееся волосатое достижение, как думаешь?

Генри всегда пытался прятаться за своими длинными до плеч волосами, напоминая рябого Эдди Веддера. Он перебирал струны гитары во время обеда, отсиживаясь на школьной парковке, где его никто не слушал.