Что предназначено тебе… Книга вторая

Стефано молчал. Глаза Доминико, тускло отсвечивавшие во мраке, гипнотизировали его.

Пальцы корсиканца скользнули по щеке Стефано. Очертили разбитый рот.

— Мне будет жаль расставаться с тобой, — сказал он.

— Ты меня убьёшь?

— Предателей нельзя прощать.

Стефано молчал. Он не верил, что скоро умрёт, и не собирался умирать.

Склонив голову, он ткнулся носом в живот Доминико, пытаясь разглядеть пистолет — но если у Доминико и была кобура, то он её не нашёл. Значит, он не собирался делать это сам. И значит, у Стефано ещё было время, чтобы попытаться бежать.

— Поцелуй меня, — прошептал он, — в последний раз.

Стефано не рассчитывал, что Доминико согласится — но тот наклонился и проник языком между его губ. Губы Доминико давили и причиняли боль — и в то же время его язык облегчал её, заставляя Стефано впадать в состояние, подобное трансу, когда всё становится безразлично и ты просто ждёшь, что ещё произойдёт.

Кровь приливала к паху, и когда Доминико, щёлкнув замком, расстегнул наручники, а затем снял ошейник. Потом рывком повернул Стефано к себе спиной, так что тому пришлось упереться руками в стену, всё казалось правильным как никогда.

Доминико привычным движением сорвал со Стефано штаны — тот ещё не успел переодеться и был одет в одни только флисовые спортивные брюки и футболку, в которых вышел с утра в туалет.

Рука Доминико огладила обнажившиеся ягодицы с несвойственной ему осторожностью, а в следующую секунду член корсиканца ворвался в ещё наполненный вчерашней спермой зад.

Стефано вскрикнул. Обида пересиливала возбуждение, но Доминико, кажется, было плевать. Он продолжал трахать его — как в последний раз.

Рука Доминико сдавила член Стефано и резкими рваными рывками принялась ласкать.

Стефано тяжело дышал, сердце билось где-то в ушах.

Губы Доминико коснулись его плеча в растянувшемся вырезе футболке. Стефано чуть повернул голову, рассчитывая на поцелуй — и тут же получил его — жадный и долгий.

А потом всё закончилось в один миг. Сперма Доминико выстрелила внутри него, и Стефано, лишившись поддержки удерживавших его рук, осел на пол. Он не заметил, когда успел кончить сам.

Кровь по-прежнему шумела в ушах, и как в тумане Стефано видел, как Доминико двигается к дверям. Снова мелькнул свет, и дверь закрылась у него за спиной.

Некоторое время потребовалось ему, чтобы прийти в себя настолько, чтобы заметить: дверь после выхода Доминико скрипнула, но не было щелчка. Стефано медленно поднял к глазам руки и теперь только понял, что они больше не скованы. Секунду он сидел неподвижно, глядя на них, а затем метнулся к двери. Отчаяние придало ему сил, и, толкнув её ударом ноги, он с разбега налетел на охранника, оказавшегося в шаге от него. Грянул выстрел из-за спины — Стефано едва успел присесть, и лицо бойца, которого он сжимал в руках, окрасила кровь. Раздался вскрик — второй охранник явно не ожидал подобного результата своего выстрела, и это дало Стефано преимущество в несколько секунд, которых ему хватило. Стефано метнулся к нему и, перехватив руку с револьвером, завёл ее вверх. Три выстрела прогремели один за другим, а когда барабан опустел, Стефано резко отпустил руки противника и ударил его по лицу, так что тот тоже стал сползать вниз по стене. В коридоре царил полумрак, но Стефано нашарил на полу второй пистолет и бросился вперед по коридору.

У двери из подвала он остановился — как бы ни толкал его бежать со всех ног адреналин, коп в его голове был убежден, что человек в пижаме только привлечет излишнее внимание на улице. Осторожно выглянув за дверь, Стефано поискал взглядом, есть ли кто-нибудь еще поблизости — но никого не было. Он поднялся по лестнице, соображая, где может найти хоть какую-то одежду, и решил, что комната охраны вполне сможет сойти за такое место. Раз оба охранника сейчас лежали внизу, то вряд ли им могли понадобиться в этот момент их плащи.

В маленькой комнатушке на столе валялись карты, в углу на вешалке висели плащ и куртки, под вешалкой валялись чьи-то ботинки. Плащ был немного великоват, зато ботинки оказались вполне хороши. Он прихватил ещё и солнечные очки, лежавшие на полке, чтобы прикрыть синяки.

Соседняя дверь вела в прачечную — там Стефано разжился не самым чистым свитером и штанами с пятном от кофе — но он понимал, что сейчас ругаться с прислугой не время, придется походить в не слишком чистой одежде.

Кое-как натянув все это на себя, он подхватил мешок с мусором, в котором спрятал плащ, и пошел к двери. Камеры запечатлели рабочего кухни, выбрасывающего мусор — правда, рабочий был в очках, но никто не запрещает выкидывать отходы в модном аксессуаре. Завернув за угол, рабочий пошел к контейнерам, но, оказавшись вне радиуса просмотра камер, вынул плащ, надел его и ушел вверх по улице. Так и сказали охранники впоследствии капо Таскони.

* подонок

15

Выйдя с задней улицы у дома Доминико, Стефано первым делом проверил карманы плаща. В фильмах, идущих в салонах Манахаты, герои часто надевали чужие вещи по разным поводам — и всегда находили там если не ключ от банковского сейфа или древний артефакт, то крупная сумма денег была им обеспечена. Стефано тоже нашел деньги — мелочью собралось чуть меньше двух шиллингов, кроме них он стал обладателем рекламного флайера стриптиз-клуба и грязного носового платка. Он сомневался, что флайер или платок могут послужить пропуском на корабль — а что надо уносить ноги отсюда, он понимал очень хорошо. Денег же могло хватить добраться до порта и выпить кофе в зале отлета. Ему отчаянно были нужны деньги и документы. И он знал, где может их найти.

Любой не самый дорогой отель мог ему предложить на выбор тех, кто горит желанием расстаться и с тем, и с другим — подвыпившие туристы из других стран всегда пользовались повышенным вниманием мошенников и воров. Все свое они обычно носили с собой. А полиция Манахаты вряд ли работала лучше корсиканских коллег в этом вопросе — в этом Стефано был абсолютно убежден. Опрос, заявление, обращение в посольство, распространение сведений о паспорте — все это занимало по крайней мере неделю на Корсике, в Манахате, может, на пару дней меньше, учитывая техническое обеспечение.

Добравшись до туристического района, Стефано запахнул плащ получше, чтобы скрыть немного странную одежду на себе, и повернул к бару, который с началом вечера уже заполнялся людьми. До вступления сухого закона в силу оставалось чуть больше недели, и народ стремился вкусить плод, который скоро ему запретят.

Оглядев присутствующих и увидев минимум две уже хорошо загрузившиеся виски компании, говоривших с альбионским акцентом, Стефано нашел среди них человека, хоть как-то похожего на него цветом волос и возрастом — и отправился ждать к туалету. Через минут двадцать он понял, что не ошибся — его «двойник», покачиваясь и смеясь неизвестной шутке, направился как раз туда. Стефано встал и пошел за ним, в дверях слегка ударив по ногам туриста. Тот споткнулся, Стефано, извиняясь, подхватил его, помог устоять на ногах, подержал дверь и едва ли не помог зайти в кабинку. Парень отправился заниматься своими делами, а Стефано покинул бар. На улице он открыл бумажник, оказавшийся в кармане его плаща. Звали его теперь Арчибалд Койен, тридцати лет, уроженец Альбиона, в бумажнике был билет до туда и пара сотен фунтов. Оставалось всего-то сменить билет и сесть на корабль — и Стефано незамедлительно отправился в порт, на ходу репетируя рассказ о внезапно заболевшем дедушке, жившем на пенсии на Корсике.

Когда Стефано Бинзотти добрался до Палермо, город встретил его лихорадочным волнением и удушающим маревом пустынного зноя. Жители были взбудоражены слухами о скором приезде Изабель Аргайл. Он ещё не знал, что город находится на пороге одного из тех кризисов, разрешить которые может только война.

Впрочем, Стефано об этом приезде знал заранее — и приехал сюда в непосредственном расчете на него.

Едва покинув космопорт Промонторио ди Сперанца, Стефано костным мозгом ощутил зачатки умопомешательства, которое обступало дома и улицы со всех сторон. Один только этот космопорт, срока жизни которому был едва ли год, стоявший на узкой полосе между скалами и линией морского прибоя, выглядел характерной чертой того, как жил и строился этот город, одолеваемый алчностью и отсутствием страха перед смертью. Любой — даже самый устойчивый — звездолёт при его приближении к земле качало как корабль в бурных волнах сицилийского моря.