Что сказал Бенедикто. Часть 3-4

Вебер сошел со сцены к ней, передал ей цветы, что ему надарили, пока он сходил со сцены, обнял ее плечи. Перед ними расступались, а он никого, коме нее, не замечал.

– Не волнуйся так, пожалуйста, – шептал он ей. – Я тебя прошу, тебе нельзя волноваться. Не стоило ехать… Не знаю, зачем отец тебе разрешил…

Но Анечка также шепотом говорила, что она должна была всё это видеть, он не понимает, как она счастлива сейчас, и как ей нужно восхищение им.

Вебер уводил ее от посторонних глаз, за спиной его ограждали от желающих пробиться к нему его друзья. Он заметил, что ее рука сама ложится на живот, понял, что волнение растревожило ребенка.

– Тебе больно?

– Немного тянет.

Она и дышала не так, как всегда, глубже и чаще. Аланд быстро спустился с крыльца, кивнул Веберу с Аней на заднее сиденье, помог сесть Агнес и сел за руль.

– Не волнуйтесь, – сказал он. – Всё так, как должно быть.

– …Он никогда так не играл, – шептала Аня.

– Отец, скорее, – глухим от волнения голосом просил Вебер.

Машина ехала по городу.

– Тебе плохо? – Вебер видел только меняющееся лицо жены, посматривал на Аланда, едущего аккуратно, но довольно скоро.

– Что-то не так, отец…

– Все так, как должно быть, – повторил Аланд, он смотрел на дорогу и спокойно улыбался.

Аланд и Агнес занимались в спальной приготовлениями, Вебер сидел с женой, он старался держать руки у нее на боках, на животе, а она забирала его руки в свои, прижимала к щекам, любовалась Вебером, смотря на него с такой доверчивостью, он волновался все сильнее. Силы свободным вихрем гуляли в нем, устремлялись к ней и оберегали её. Схватки, боль меняли ее лицо, в этом была какая-то высшая правда творения, когда содрогаются земля и небо, когда горы встают на дыбы, когда небеса подергиваются дымом и мглою, когда земля стонет и рушится потому, что вот-вот ярким горячим потоком из ее недр вырвется новая жизнь.

Аланд усадил Вебера у Анечки в головах, велел придерживать ее плечи, и обоим (и ей, и ему) правильно дышать. Сам он бродил у окна в углу комнаты, Агнес колдовала в ногах, прикрытых стерильными простынями. Анечка прятала лицо Веберу в грудь, где заходилось его сердце. Она не кричала, иногда стонала и утыкалась в грудь Вебера сильнее, он сильнее обнимал ее, ловил ее взгляд, впитывал в себя ее боль, сбиваясь с дыхания и едва контролируя его.

Под тихие уговоры Агнес раздался первый крик ребенка. Анечка как обмякла, сама отстранила Вебера и легла головой в подушки. Веберу Агнес протягивала беспомощно размахивающее ручками и ножками крохотное, еще всё в крови, существо, которое всё помещалось в ладонях Вебера.

– Его нужно обмыть, Рудольф. Аландо…

Если бы не спокойные действия Агнес и Аланда, Вебер бы так и стоял с этим разбалансированным, заходящимся в крике, существом в руках.

– Ему страшно, заверни его, положи его матери на грудь, – звучал голос Агнес, заставляя Вебера повиноваться.

– Анечка, – Аланд улыбался, лицо его светилось незнакомой мягкой улыбкой – Вебер никогда не видел на его лице этого выражения. – Роскошный парень, Рудольф, не вздумай с ним в руках падать в обморок.

Вебер, словно его вышибло из тела, чувствовал не себя собой, он чувствовал то, что ощущал его сын, которого он держал в руках, чувствовал внезапно разверзнувшиеся бездны незнакомых пространств после замкнутого пространства, где он недавно еще находился. Чувствовал, что больше нет равновесия, нет опоры, нет ничего привычного, и восхищенно любовался паникой маленького человека, самого беззащитного, самого дорогого, до оторопи любимого, делающего свое самое большое открытие в жизни – открывающего новый мир. Вебер не мог выпустить сына из рук, прислонял к себе драгоценный сверток, целовал не прикрытый тканью голый лобик, височки, чуть покрытые нежным белесым пухом, слушая чуть утихающий и вновь набирающий силы крик, как наивысшую музыку творения.

– Я думала, что рожать так больно, – улыбалась Анечка. – Не так и больно, вполне терпимо…

Аланд вместо Вебера сидел у нее в изголовье, гладил ее лоб и волосы.

– Спасибо тебе, моя дорогая. Рудольф, дай мне внука, хватит на него задыхаться, дай нам с Анечкой взглянуть на него… Иди лучше поблагодари свою жену, отдай его мне. Что ты все шумишь? Напугался? Уже все хорошо. Наш, наш…

Лицо Аланда так и светилось, и Веберу вспомнилось, как он видел, сам видел, свечение глаз Аланда, когда тот впервые склонился над ним. Малыш притих, глазки щурились на свет – он тоже видит?

Вебер с удивлением видел совсем незнакомую улыбку жены, так, наверное, улыбаются Ангелы, завершившие нелегкую, угодную Богу работу.

В соседней комнате зазвучали приглушенные голоса: Карл, Гейнц, Кох, Анна-Мария, – все здесь. Аланд прицыкнул на них, чтоб те не появлялись в этой комнате, что ребёнка им покажут потом.

– Да покажите же!

Гейнц через полминуты, путаясь в рукавах халата, благоухая мылом, был в комнате и протягивал руки к ребенку, бледный от волнения.

– …Бог мой! Какой страшный! Вебер, только от тебя могло родиться такое чудовище! – воскликнул Гейнц. – Даже красота фрау Анны не спасла это красномордое, несчастное, орущее существо… Что, сам себя испугался? Что ж ты орешь так? Решил всё зараз выплакать?..

– Он не плачет… Он кричит, – ревниво ответил Вебер, пытаясь забрать сына у Гейнца. – Сам ты чудовище красномордое…

– Не ругайся при детях, Вебер. Если он еще кроме твоей внешности унаследует твои роскошные манеры – это будет кошмар, я не виноват, что на картинах младенцев рисуют совсем другими, я не был готов такое увидеть… Иди ко мне, мое маленькое страшилище… Я привыкну, ты не плачь, я тебя и таким любить буду, что поделаешь…

Анечка улыбалась, слушая серьезный монолог Гейнца и яростно-тихие возражения Вебера.

– Сам ты страшилище! Отдай…

– Иди к лешему, Вебер, это мой племянник. Не рыдай, моё маленькое лысое чудовище. Лысый – как Абель! Вот кому бы ты точно понравился, а Абелёчек-то свое счастье пропустил!.. Проворонил племянника…

– Говори тише, Гейнц… Что ты как труба иерихонская разорался?

– Да я шепотом говорю, Вебер, я ж не дурак.

– Все равно громко. Ему страшно…

– Ну, если он еще и такой же трус, как ты, я-то тут причем? Иди к жене, дай мне спокойно подержать моего ненаглядного уродца…

– Сам ты уродец.

Карл пытался заглянуть на малыша и так, и эдак, но Вебер с Гейнцем все укрывали от него лицо малыша.

– Дай его мне, Гейнц, – сказал тихо Карл. – Иди ко мне, мой красавец… Ну их всех, ничего они не понимают… Красота какая, хоть что-то, Вебер, у тебя хорошо вышло с первого раза…

Карл тоже улыбался незнакомо.

– Горластый, молодец, не будет, как папаша, блеять. Да, мой золотой?

– Нет, но правда, вылитый Абель. В Корпусе еще один лысый… – Гейнц не закончил фразу под взглядом Аланда. – Да я что? Я говорю, что это первое чудо Корпуса. Анечка, ваш муж уже про вас позабыл, не слушайте – я его нарочно дразню. Вы ему теперь не нужны – он так и будет трястись над своим головастиком.