Что сказал табачник с Табачной улицы. Киносценарии

— А билет был не поддельный? — спросил Плотников и уютно затянулся огромной козьей ножкой.

Черепец слегка побледнел, Фоменко закряхтел и отвернулся.

— Товарищ гвардии майор, — сказал Черепец, — вы меня знаете, и я вас знаю. Разве вы можете подумать, что я делаю поддельные билеты?!

Подошли Веселаго и Шорин.

— Что тут такое? — спросил Веселаго.

— Да вот Черепец подделкой билетов в Дом флота занялся, — сказал Плотников.

Фоменко опять закряхтел, обронил на штанину пепел и стал отряхиваться. Черепец совсем побледнел, голос у него сделался тонким и сердитым.

— Мне вчера дали два билета на постановку в Доме флота, — Черепец повернулся к Веселаго, — была «Собака на сене»… Я пришел вдвоем, а они на моих местах сидят и заявляют: «Извините, но ваш билет поддельный». Рожи во какие наели, только и знают — торпеда на подъем, проверить замок, торпеда готова по-боевому…

— Что у вас такое? — спросил Бесшапко.

— Да вот Черепец освоил поддельные билеты в Дом флота… — ответил Веселаго.

Глаз у Черепца дернулся, на лбу и на носу выступил пот.

— Отставить, — сказал Фоменко и первый захохотал.

Черепец поморгал и улыбнулся.

— У покойного совсем отсутствовало чувство юмора, — забубнил женским голосом Бесшапко в сложенные рупором ладони, очень похоже имитируя диктора Дома флота, — будучи первоклассным стрелком-радистом, покойный Черепец все-таки не мог служить образцом для других старшин…

Дмитриенко все еще висел на зубах. Стараясь не нарушить равновесие, он осторожно поднял руку с часами, мученически скосил один глаз на циферблат, но на самом громком взрыве хохота не выдержал, спрыгнул и побежал к курилке.

Уходили с поля бензозаправщики. Поднимали длинные стволы зенитные орудия, расположенные в гнездах у края аэродрома. Ветер от винтов гнал мелкую рябь по лужам. Ветер был и на заливе, и было видно, как волна бьет в скулу маленький рейсовый катер.

Все шли вроде бы гурьбой, хотя на самом деле подстраивались к Фоменко. Была какая-то особая игра в том, что тридцатичетырехлетний комполка Фоменко — по возрасту самый старый и солидный здесь и даже на год старше командующего — может ходить вот так, слегка ссутулившись и загребая унтами, и дольше всех кашлять, и дольше сердиться, и курить самую большую козью ножку.

— Несолидно, — кричал Фоменко, — ты это брось, Дмитриенко, зубы портить…

— Я уже четыре минуты запросто вишу, — ослепительно улыбался Дмитриенко, — я этот номер до пяти минут доведу, товарищ гвардии подполковник, и на самодеятельность общефлотскую поеду.

— Нет уж, это ты оставь, — вдруг рассердился Фоменко, — оставь, не позорь полк. Спеть, там, или сказать стих можешь. А это оставь. Что ж ты будешь вот висеть, а музыка в это время вальс будет играть. Так, что ли?! Нет, уж этого позору мне не надо, обойдусь без него.

Прямо через летное поле к стоянке самолетов ехали легковая машина и открытый «виллис».

— Полк, становись! — скомандовал Фоменко.

Из легковой вышли командующий и начальник штаба. Из «виллиса» — начальник связи, начальник метеослужбы, доктор Амираджиби, инженер-капитан Гаврилов и маленький подполковник Курочкин.

— Смирно! — спокойно, но твердо сказал Фоменко и пошел навстречу командующему. — Товарищ генерал! Гвардейский ордена Боевого Красного Знамени, ордена Суворова второй степени мино-торпедный полк построен. Командир полка подполковник Фоменко.

— Здравствуйте, товарищи!

— Здравия желаем, товарищ генерал! — дружно ответил полк.

— Построение будет недолгим, — продолжал командующий. — Разведка подтвердила данные о фашистском конвое у берегов Норвегии, так что вчерашний розыгрыш полета и торпедной атаки остаются верными. Работает весь полк. В районе цели прикрытие с воздуха будет обеспечено.

К строю подбежал Бесшапко.

— Товарищ генерал! Разрешите встать в строй!

Генерал посмотрел на часы:

— Вы опоздали на две минуты.

Бесшапко посмотрел на свои часы:

— По моим я прибыл точно.

Генерал:

— Ваши часы можете взять и выбросить.

Бесшапко отстегнул ремешок, размахнулся и швырнул часы далеко в сторону.

В строю зашумели, послышались смешки.

— Разрешите встать в строй? — спросил Бесшапко.

— Становитесь! — разрешил командующий.

— Изменения по связи есть? — обратился генерал к начальнику связи.

Начальник связи:

— Позывные и канал прежние.

— Метео? — спросил генерал.

Начальник метеослужбы:

— По маршруту и в районе цели облачность 6–8 баллов. Видимость до 10 километров. Временами снежные заряды. Ветер на высоте 500–1000 м 260°–310°, скорость 45–60 км/час. К вечеру ожидается ухудшение погоды.

Доктор:

— Больных нет! Жалоб нет.

Начштаба:

— В этот полет с вами пойдут инженер-капитан Гаврилов и подполковник Курочкин. С какими экипажами — решайте сами.

Фоменко кивнул.

— Взлет через семь минут, — сказал генерал.

К строю неожиданно подъехал аэродромный пикап. В его кузове стояла Серафима Павловна. Шофер понял, что заехал не туда, и попытался дать задний ход, но Серафима застучала ладонью по кабине.

— Куда, куда! — закричала она. И к генералу: — Товарищ генерал, разрешите проехать?

— Проезжайте, — разрешил командующий.

Пикапчик осторожно двинулся мимо строя.

— Товарищи офицеры, кто будет пить какао? А? Есть блинчики. Кто желает с мясом, кто желает с вареньем, — говорила Серафима Павловна.

Большой термос она держала в руках, и лицо у нее было такое, будто она угощает их у себя дома.

Строй тихо улыбался и провожал ее глазами.

— А какое варенье? — спросил Фоменко.

— Абрикосы, — виноватым голосом сказала Серафима.

Фоменко развел руками.

— Знаю, знаю, — сказала Серафима, — всю войну клюквенного ждешь!

Пикап удалялся.

— Выполняйте! — сказал командующий и приложил руку к фуражке.

— По машинам! Разойдись! — скомандовал Фоменко. — Плотников, с тобой пойдет Курочкин, а капитана Гаврилова возьму я. Полетишь со мной? — он хлопнул Гаврилова по плечу.