Что сказал табачник с Табачной улицы. Киносценарии

— Полечу.

Они шли рядом.

— Воспитательница из детского дома пишет — Игорешка мой чуть в бочке не утонул, — сказал Гаврилов. — Хороший мальчик.

— Моряком будет, — рассеянно ответил Фоменко.

Подошли к самолету.

— Товарищ командир! Самолет к вылету готов! — доложил техник. Мимо проходил Дмитриенко. Рот его был забит пирожком.

— Раз, и нет часов. Вот это фокус, — прожевывая, сказал Дмитриенко.

— Можете вдвоем в цирке выступать.

— Два-бульди-два, — улыбнулся Фоменко. — Дмитриенко, стой!

— Стою.

— Гаврилов полетит с тобой! — неожиданно решил Фоменко.

Гаврилов хотел что-то сказать, но Фоменко его подтолкнул и стал надевать парашют.

— Пялицын, — крикнул Плотников, — ознакомьте инженера с пулеметной установкой и парашютом.

Подполковник Курочкин втянул голову в плечи и ловко, как обезьяна, полез в кабину стрелка.

— Вот ваши наушнички СПУ, — сказал ему Пялицын, — здесь обзор хороший, если удачно сойдет, взрыв запросто зафиксируете. Боезапас вот здесь, а я вот здесь, в ногах, сяду. Сейчас парашют принесу.

Фоменко уже сидел в кабине и застегивал шлемофон. Он открыл форточку, посмотрел на небо, потом на землю и скомандовал:

— От винтов!

— Есть от винтов, — ответил механик.

Левый мотор пустил клуб дыма, и винт завертелся.

На КП командующий покрутил ручку телефона и спросил:

— Метео, время!

Трубка что-то ответила. Генерал посмотрел на свои часы и повернул голову к начальнику штаба:

— А мои часы забарахлили. Бесшапко был прав!

Тихо шипел динамик. Вдруг в нем щелкнуло, и послышался голос Фоменко.

— Клумба, Клумба, я Мак-1. Разрешите вырулить.

Генерал взял микрофон:

— Мак-1, я Клумба. Разрешаю.

Фоменко из машины махнул механикам рукой. Те быстро подбежали под плоскости самолета и убрали из-под шасси колодки. Фоменко прибавил газ, и самолет выкатился из капонира.

Моторы самолета Плотникова уже работали. Ветер от винтов гнал по фюзеляжу тонкие струйки воды.

Плотников прижал рукой ларингофоны и спросил:

— Ну, бойцы, все в порядке?

— В порядке, — тенорком ответил Курочкин и покашлял.

— Пялицыну не жестко?

— Спрашивают, — закричал Курочкин Пялицыну, стараясь перекричать шум моторов, — вам не жестко?

Пялицын замотал головой.

— Нормально, товарищ гвардии майор.

— Штурман, порядок? — опять спросил Плотников.

— Порядок, порядок, — ответил Веселаго.

Большой и толстый, он, как всегда, долго усаживался и располагался со своим хозяйством. Через стеклянную кабину штурмана было видно, как покатил самолет по рулежной дорожке. Стартер махнул флажком. Ударили винты. Машина Фоменко качнулась и, набирая скорость, побежала по летной полосе.

Плотников вырулил на полосу, проверил взглядом удаляющуюся машину командира и запросил КП.

— Клумба, я Мак-6. На борту все в порядке, разрешите взлет.

Плотников резко засвистел «Синий платочек», медленно отжал газ. Самолет, ускоряя бег, помчался навстречу сопкам, небу.

Под отвесными серыми скалами катились холодные волны Баренцева моря.

Шура Веселаго вынесла корзину с ребенком в коридор на сундук у телефона, покрыла его поверх старой курткой Веселаго, вернулась в комнату и дернула дверь на балкон.

Дверь была заклеена на зиму бумагой, но Шура приспособилась ее открывать. Сразу ветер забегал по комнате, полистал книгу на тумбочке, сорвал узорчатую накидку со швейной машины.

Внизу из парикмахерской вышла Киля, уборщица со шваброй, за ней, в бигудях, Настя Плотникова.

Все вокруг дрожало от рева моторов.

Шура рукой показала Насте, что это не их. Настя, видимо, не поняла.

— Нет, — решительно закричала она Насте, — нет, сегодня без них обойдется.

Самолеты показались из-за соседнего дома. Строй-клин был ясно виден. Впереди шел Ил-4 с блестящими торпедами под брюхом.

Мощно и грозно выли моторы.

— Не обошлось! — вздохнула Шура.

— Какая их машина? — закричала снизу Настя.

— Откуда я знаю, я ничего не знаю!

Гул самолетов растворился в небе. Вернулись исчезнувшие звуки: загудел на заливе рейсовый, заиграло радио. Шура закрыла дверь. Тупо болел живот. Он всегда начинал болеть, когда она боялась.

Она вышла на кухню и стала наливать воду из чайника в грелку.

«Московское время — семь часов утра. По заявке офицера энской авиачасти Сухиничева передаем „Рассвет над Москвой-рекой“ Мусоргского», — сказал диктор Дома флота.

Одно из зенитных орудий стояло между почтой и парикмахерской. Пушка со всех сторон была обложена мешками с песком и камнями.

У орудия выстроился зенитный расчет. Шли занятия. Зенитчики по команде то надевали противогазы, то снимали.

К почте подъехала полуторка. Из кузова стали сбрасывать мешки с почтой. Открылась дверь кабины, и на снег спрыгнул гвардии старший лейтенант Белобров. Он потер перчаткой лицо и огляделся. С кузова ему подали чемодан и мешок.

Через окно парикмахерской была видна Настя Плотникова. Она смотрела на улицу и раскручивала на голове бигуди.

Ее лицо вдруг оживилось, заулыбалось. Дверь парикмахерской резко открылась, и Настя выскочила на улицу.

— Белобровик вернулся! — сказала она.

Еще издали Белобров увидел Настю и, улыбаясь, шел к ней.

— Белобровик вернулся! — повторила Настя и обняла его за шею. Белобров разжал пальцы: мешок и чемодан упали у ног. Он обнял Настю, приподнял ее и почти внес в парикмахерскую.

— Киля! Саша Белобров вернулся, — крикнула Настя.

Из-за занавески выглянула уборщица Киля и закивала головой.