Что создано под луной?
Шрифт:
– Люди сами виноваты в этом?
– Понимаешь, Риоль, лишив людей частной собственности, а, следовательно, частной инициативы, большевики низвели их ниже обезьян. Куда-то на уровень одноклеточных…
Одноклеточные – не сопротивляются…– Но почему народ ничего не делает с теми, кто его фактически уничтожает? – Потому, что коммунисты – единственная в истории власть, уничтожающая народ от имени народа…
– В то же время, в столице люди выглядят такими счастливыми, Крайст.
– Чуть позже, я покажу тебе по-настоящему счастливого несчастного человека. А пока запомни – если бы эти не выглядели счастливыми, их очень быстро заменили на тех, кто выглядел бы счастливым.
– Люди понимают всю эту лицемерность?
– Знаешь,
– Почему?
– Потому, что им запрещают задумываться над тем, почему их жизнь – такая…– Сколько же людей слушает кавказца и не понимает того, что происходит на самом деле?
– Количество непонимающих не может быть больше количества слушающих.
И еще – советскому человеку негде спрятаться от социализма…Риоль посмотрел на Крайста, и вдруг увидел то, чего еще ни разу не видел в его усталых голубых глазах.
Увиденное было на столько неожиданным, что, в первый момент, Риоль решил, что ошибся.
Крайст лишь несколько мгновений смотрел в глаза Риоля, а потом опустил свои.
И тогда Риоль понял, что оказался прав: Крайсту было стыдно за людей!
Создателю было стыдно за свое творение…– Ты показываешь нам страшные вещи, Крайст.
– Какую бы страшную вещь я не показал вам, знайте, что в этом мире есть вещи еще страшнее.
– Тюрьмы? – спросил Риоль.
– Лагеря, – ответил Крайст, – Они так ужасны, что потом, когда эпоха лагерей закончилась, у власти не хватило смелости рассказать о них, а у всего остального мира – не хватило воображения их представить.
– Крайст, – поморщился Риоль, – Такое впечатление, что власть ввела образ жизни, словно завершающий мироздание.
Без страха перед судом потомков.
– Завершение мироздания – это род смерти, а не образ жизни…Несколько дней и ночей ходили они по миру, ожидающему чуда всеобщего счастья, и, во имя этого чуда, разрушающему все вокруг себя.
То есть, Крайст и его спутники занимались самым обычным делом, ведь если задуматься, то все люди, чем бы они ни занимались, занимаются одним и тем же – ходят по миру.
Впрочем, если не задумываться, то – тоже.
Ходили они, как правило, все вместе. Только Искариот время от времени куда-то пропадал, видимо где-то правил свою запущенную судьбу. Правда, появлялся обычно, он довольно скоро:
– Удивительная вещь, – сказал Искариот при очередном появлении, – Все церкви разрушены. Хотя некоторые превращены в склады.
Но это тоже разрушение.
– Что ты видишь в этом удивительного? – пожал плечами Крайст, – Тебе то уже должно быть понятно, что это за мир.
– Удивительно не то, что люди, живущие без Бога, разрушили церкви. Или превратили церкви в овощехранилища.
Самое удивительно то, что они сделали с одной из них.
– А что они сделали? – спросила девушка, скачанная с интернета.
– Они превратили ее в музей атеизма, – проговорил Крайст, не дожидаясь ответа Искариота – Такой метаморфоз мог удивить любого нормального человека, в том числе и Искариота.
– Тебя, что, это не возмущает? – спросил, вдруг ставший серьезным Искариот.
Вообще-то, Искариот не баловал своих спутников многообразием мимики. Пожалуй, только ирония, замешанная иногда на призрении, иногда на обычном смехе, время от времени скульптурствовала на его лице.
Но, в этом случае, как показалось Риолю, даже Искариот был поражен.
– В принципе – нет, – ответил Крайст, не меняя выражения лица:
– Если можно с уважением относиться к вере, то, почему нельзя с уважением относиться к атеизму?
Ведь для очень многих людей самым не достоверным в любой вере является то, на чем она базируется…
Услышав эти слова Крайста, Риоль
был и удивлен, и озадачен одновременно, и Крайст заметил это:– Человек имеет право на любую свободу совести, до тех пор, пока его собственное представление о порядочности не ущемляет свободы совести других людей.
Боль и несчастья приносит не атеизм, а вандализм…– Знаешь, Риоль, во всем мире Храмы разные, а таксофонные будки одинаковые, и развитие страны определяется не обилием открытых Храмов, а качеством работы таксофонов…
– Меня, – продолжил Крайст, не дожидаясь следующих вопросов. – Меня удивляет другое.
Отказавшись от Бога ради социальной идеи, люди оказались атеистами, умудряющимися при этом продавать свою душу.
– Крайст, я такая глупая. Поясни мне, пожалуйста, что ты сказал, – попросила девушка, нарисованная акварелью, – А-то, может, я тоже по наивности свою душу продаю.
Правда, я от Бога никогда не отказываюсь.
Даже, когда не знаю, что это такое…
– Милое дитя, не зависимо оттого, веришь ты в Бога и дьявола или нет – отказываясь от Бога – остаешься с Дьяволом потому, что от Дьявола отказаться невозможно.
– А что же делать с Дьяволом?
– Противостоять ему. Независимо от того, как он называется.
Противостоять ему можно.
А вот противостоять Богу нельзя.
От него можно только отказаться…И тогда, Риоль задал вопрос.
Который не мог не задать:
– Были Сталин, Ежов, Берия и другие. Отчего твой отец, Крайст, не убил их? – и Крайст ответил.
Потому, что не имел права не ответить, и Риоль увидел, как выглядит боль в глазах друга:
– Оттого, что это тоже – его дети…Выходя из наркомата, Риоль вновь обратил внимание на людей, находившихся при охране правительства: выражение лиц у них были одновременно и тупые, и сосредоточенные. Такими лица бывают у маршалов во время распада тирании и у депутатов во время становления демократии.
В общем, это были лица ответственных людей, не совсем понимающих, за что они отвечают.
Как и абсолютное большинство ответственных людей.
– Когда люди понимают, за что они отвечают, они – просто люди, когда, не понимают – люди ответственные, – сказал Крайст…Правда, что-то неуловимое добавляло лицам сексотов какую-то сержантскость.
– Это оттого, что они просто сержанты, – проговорил Крайст.
– Откуда ты знаешь?
– Если б это были подполковники, наркома арестовали бы уже сегодня…– Индустриализация, поднятие сельского хозяйства, создание сильной армии – как не крути, а это великие свершения, – Риоль не утверждал, а размышлял вслух, – А великое, возможно, бывает безжалостным.
– Индустриализация проводилась во всем мире, и приносила людям богатство, а не нищету и порабощение. Коллективизация принесла только голод. Армия была захватнической, – так же вслух размышлял Крайст, – Если великое безжалостно, значит оно ошибочно…
Тогда Риоль понял, что ощущает дискомфорт.
Риолю было знакомо это чувство.
На тех планетах, где среда оказывалась агрессивной, и ему приходилось пользоваться защитной системой, он не раз ощущал, что до тех пор, пока защита работает нормально, ему ничего не грозит. Но стоит сделать какую-нибудь ошибку во взаимоотношениях «среда – защита», как ситуация может сразу стать критической.
И еще, Риоль читал об этом ощущении в мемуарах старинных разведчиков – вроде бы прямой опасности нет, но ты все-таки не дома. Не в безопасности.
Он понимал, что его надежной защитой является Крайст. Искариот, наконец, но от этого напряжение не покидало его.
По астролетческой привычке, привычке, выработанной опытом и не раз выручавшей его, он, анализируя свое состояние, ясно понял – все дело в том, что он находился в том мире, в той эпохе, в которой он не хотел бы жить.