Что-то кроме магии

Этот человек ночи понравился. Он не шумел, уважая присущую ей тишину, и не пытался рассеять ее светом хитрых человеческих приспособлений. Даже оделся так, чтобы темнота уютно чувствовала себя в длинных складках и под глубоким капюшоном. Лишь одно огорчало ночь: человек направлялся к свету, туда, где кончался такой замечательный глухой тупик и начиналась улица с ее огнями.

Темень попыталась ухватить идущего за полы плаща, но он только повел плечами, поправляя одежду. От «Дырявого котла» до дома на площади Гриммо около получаса ходу. Торопиться некуда. Дневной город утомлял шумом, сутолокой, беспощадно ярким солнцем. А сейчас другое дело: поредевшие прохожие на всякий случай сторонятся черной фигуры, смешение света и тени искажает линии, делая магловский район похожим на Косой переулок. И надо признать, асфальт удобнее для прогулок, нежели истертая подошвами, скользкая брусчатка.

Утренняя встреча с Роули не шла из головы. Вспомнилось, как сам получал Метку. Повелитель не изменял правила: претендент на знак особого доверия обязан убить магла. Если удастся уничтожить не одного, а нескольких — тем лучше.

Несмотря на теплую погоду, по спине пробежал холодок, отголосок давнего страха. Семнадцатилетний Северус шептал сам себе жаркие и убедительные слова Волдеморта о превосходстве волшебников и ничтожестве маглов, распалял в себе ненависть, вспоминая ссоры отца с матерью, твердил, как заклинание, что он не трус, что никто, никогда и ни за что не посмеет не то что упрекнуть, а даже заподозрить его в трусости... и чувствовал, что вместо ярости и готовности убивать на него накатывает тоскливая слабость, оставляя после себя дурноту и потные ладони, судорожно тискающие рукоять волшебной палочки.

А ведь он тогда нарочно выбрал в жертву вонючего, всегда пьяного оборванца, который вечно торчал у одной из забегаловок в рабочем квартале города. Вот она, магловская мерзость во плоти! Да его убить — благое дело, все равно что грязь убрать... А ладони по-прежнему оставались мокрыми, и язык сделался свинцовым.

Пришлось как бы случайно толкнуть его, нарваться на оскорбление. Зеленый луч получился бледным, похожим на струйку дыма. Пьянчуга икнул и сполз по стене, стекленея глазами.

Через неделю яркая, сильная «Авада» упокоила Тобиаса Снейпа. Версия сердечного приступа оказалась вполне убедительной для немногочисленных соседей.

— Ты достаточно смел и решителен, чтобы вступить в мое воинство, — поощрительно улыбнулся Волдеморт, убирая волшебную палочку от свежепоставленной Метки. — Кроме того, ты самостоятельно очистил себя от позорящего родства.

Что он испытывал тогда? Горделивую радость, как Роули? Пожалуй... А еще его впервые кольнула мысль о том, что способность ударить Непростительным вовсе не подразумевает смелости. Зеленый луч легко вылетает из палочки распоследнего труса, если только тот — волшебник.

Понадобилось знакомство с Квирреллом, годы общения с Кровавым Бароном, бой с инферналами в подземных тоннелях, чтобы смутное подозрение переросло в уверенность.

«Авада» не означает победу над врагом, думал Северус, бредя по ночным улицам. «Авада» — всего лишь убийство. Тот далекий безымянный оборванец наверняка ничего не успел понять, точно так же, как и Тобиас. У этих побед чувствовался одинаковый тухлый привкус трусости.

«Не смейте называть меня трусом!» — чуть не крикнул он и обнаружил, что стоит перед дверью дома №12 на площади Гриммо.

Вальбурга Блэк разразилась было обычной бранью, но, вспомнив выходку гостя, прикусила язык. Сопровождаемый ее враждебным молчанием, Снейп, не задерживаясь в прихожей, пошел по коридору, где, как всегда, газовые рожки горели через один и пахло мышами.

Первый же поворот должен был вывести к лестнице, ведущей в гостиную. Послышались знакомые голоса, там полным ходом что-то обсуждали, поэтому он прибавил шагу и, огибая поворот, уже готовился к тому, что первая ступенька круто подвернется под ноги и нужно быть внимательным, чтобы не споткнуться, но вместо потертой ковровой дорожки увидел прямо перед собой... ступни. Босые, мосластые, с поджатыми пальцами. Тощие щиколотки, покрытые редким черным волосом. Костлявые колени. Одно нервно подрагивало.

Северус отшатнулся в недоумении, взгляд скользнул выше... В углу, залитый безжалостным светом «Люмосов», стоял он сам. Голый, как в миг рождения. Худой, нескладный, синюшно-бледный. Одной рукой пытаясь прикрыть срам, другой защищая глаза от слепящих лучей.

Свет сделался ярче, из него просыпался смех — звонкий, мелодичный, издевательский. Так могла бы смеяться молодая женщина, и точно: бывшая звезда факультета Слизерин Эделия Розье, одетая в роскошную мантию, показывала пальцем на жалко дрожащую фигуру и хохотала, хохотала, зло кривя губы, исходя презрением и ненавистью. К женскому смеху присоединился мужской: корчился в приступе язвительного веселья Люциус Малфой, гоготал Уолден Макнейр, заливался Питер Петтигрю...

Вопль ужаса застрял в горле. Мозг взбунтовался, отказываясь понимать происходящее. Северус застыл, не в силах даже закрыть глаза, содрогаясь от волн чужого сверлящего хохота, выпав из пространства, времени, жизни...

Тихое дребезжащее хихиканье послышалось из-за спины. Такое же злобное, оно будто бы стремилось попасть в унисон с женским голосом, но никак не могло подстроиться под его ритм, и от этого морок пошел трещинами, сердце освобожденно заколотилось о ребра, но остатки ужаса скребли в глотке, и потому не получилось, как в учебнике, уверенно и четко. Получилось вымученно и хрипло:

— Ридикулус...

Горят газовые рожки, отбрасывая тени на потемневший лак перил и резные балясины. Давно не чищенные медные прутья тускло поблескивают, прижимая к ступеням истоптанную ковровую дорожку. Старый дом, старая лестница, старый страх.

— Северус, почему ты не поднимаешься?

Молли Уизли. Рыжая, круглолицая, в штопаном платье и пятнистом фартуке. Пахнущая горячей сдобой и ореховой подливкой к жаркому. Живая, настоящая. И руки у нее теплые. Или это у него так заледенели пальцы?

— Мне показалось, будто кто-то вошел, жду-жду, никто не поднимается. Думаю, надо глянуть, а то мало ли... Кричер в последние дни пакостничает сильнее обычного.

— Кричер?!

Она вгляделась в его лицо и понимающе покачала головой:

— О-о, да он и тебе боггарта подсунул... Так-то мы их всех повывели, но этот поганец ухитрился припрятать одного. Развлекается, злыдень, с наших слез!

— Ты видела?!

— Мне своих страхов хватает, Северус... Твоего я не видела.

Где-то в темноте пустой жестянкой вновь прокатился издевательский смешок.

К счастью, в гостиной никто ничего не заметил. Блэк и Тонкс о чем-то спорили на повышенных тонах, Люпин пытался их урезонить. Шеклболт сердито листал вечерний выпуск «Пророка», Артур Уизли, красный, как помидор, за что-то распекал близнецов. Те стояли с постными физиономиями. Из карманов у них торчали толстые розоватые шнуры, кончавшиеся мятыми раструбами, похожими на человеческое ухо. Дверь, ведущая в соседнюю комнату, то и дело приоткрывалась, и в щели мелькала пара блестящих от любопытства глаз и веснушчатый нос. Прерываясь на полуслове, Артур шикал на дверь. Та закрывалась, близнецы фыркали, но, едва их отец поворачивался к ним, вновь делались серьезными. Дверь немедленно открывалась снова, и все начиналось сначала.