Что-то… (сборник)

Наталья, тем временем, подалась вперёд, чуть прижавшись грудью к забору, и заговорщицки подмигнула Никите:

«Запоздалые извинения принимаются, и детские грешки отпускаются в силу естественности. Но это сейчас. А тогда…. Господи, как же мне хотелось расцарапать твою нагло симпатичную мордашку, кто бы знал! Но я была такая робкая, а ты… – Наталья рассмеялась. – Ладно, проехали, пробежали, прожили».

Никита тоже улыбнулся. Казалось, что между ними обнаружилась какая-то слабая взаимная связь, протянувшаяся в отчуждённости двух малознакомых, по сути, взрослых человек. Пара общих летних месяцев из детства каким-то образом позволяли им переступить начальную фазу, присущую любому новому знакомству. Как будто то, что он знал, когда у неё начала расти грудь (и надо сказать, замечательно в этом деле преуспела на данный момент), а она помнила, как ей нравился, вопреки всему, тот бойкий пацан, сближало их на неком эмоциональном уровне.

А потом произошло то, от чего Никита почти отвык – непринуждённая беседа, практически, полноценный диалог. Казалось, что Наталья воспринимает его реплики, которые он пытался «давать» мимикой лица, как полноценный вклад в их беседу. Она будто бы непринуждённо читала его мысли, делая это поразительно естественно. И хотя это был, по сути, разговор ни о чём, Никиту он наполнил ощущением неповторимого тепла, которое может дать только общение с женщиной.

Но куда важнее самого такого приятного разговора, его завершение. Не дать беседе затянуться до досадливого ощущения начала наскучивания, но и не оборвать её с некоторой нежелательной резкостью, – умение это дорогого стоит. И Наталье удалось сделать это так легко и изящно; их беседа как бы сама собой подошла к моменту расставания, и лёгкое наташино «Пока. Ещё увидимся!» оставило только ощущение тепла, способное храниться в памяти на каком-то буквально чувственном уровне. На уровне почти физического ощущения.

Никита с нескрываемым удовольствием смотрел, как Наталья прошла к дому, ступая босыми ногами по невысокой траве, поднялась на крыльцо и, слегка обернувшись, помахала ему ладонью. Никита помахал в ответ. Затем она вошла в дом, толкнув за собой дверь, чтобы та закрылась. Но дверь, не закрывшись до конца, тут же медленно открылась, и Никита увидел, как, пройдя в комнату, Наталья нагнулась, не сгибая коленей, что-то подняла с пола и положила на еле видимый угол стола. Потом она прошла вглубь дома, скрывшись из виду.

Никита снова почувствовал себя мальчишкой, увидевшим что-то такое желанное и обидно запретное. Счастливо улыбаясь, он несколько раз вздохнул полной грудью и спокойно, но с явно сдерживаемой бодростью пошёл к деду Егору, который возился с многочисленными удочками у приземистого сарая.

Вечером того же дня они поехали на разбитой дедовской «копейке» порыбачить на Дальний пруд. Они сидели рядышком перед «батареей» из семи удочек, внимательно следя за самодельными поплавками, сделанными из ободранных гусиных перьев, наполовину окрашенных красной краской. Они уже довольно долго молчали, когда дед Егор вдруг обратился к Никите с неожиданным вопросом:

«А ты помнишь Наташку, внучку Ерофеевых, соседей наших, что гостила у них, когда ты ещё пацаном приезжал к нам со своей матерью? Ты ещё всё норовил то ущипнуть её, то догнать и обнять. Помнишь?». – Никита утвердительно кивнул и весело улыбнулся, вспомнив сегодняшнюю приятную встречу.

Дед Егор отвернулся, и какое-то время переводил взгляд от поплавка к поплавку. Потом, не отрывая глаз от снастей, тихо произнёс:

«Так вот, умерла она в прошлом году».

Никита схватил старика за плечо и резко повернул к себе. Лицо Никиты выражало недоверчивое удивление. На лице старика была искренняя печаль. Никита понял, что дед и не думает шутить. Было ясно, что он уверен в смерти Натальи точно так же, как Никита уверен в том, что виделся с ней днём. Никиту охватило ощущение, что он спит. Окружающий мир потерял реалистичность, став каким-то жухлым по восприятию всеми пятью чувствами.

Повернувшись снова к воде, старик глубоко вздохнул:

«Представляешь, приехала погостить к бабке, и ни с того ни с сего умерла. Когда ложились спать, всё нормально было; а на следующий день старуха спохватилась – время уже к обеду было – а девчонка мертва. – Старик опять вздохнул. – Ты бы видел, какой она ладной стала; даром, что в детстве была щепка щепкой. Знаешь, я в жизни немало баб повидал, всяких и всяко. Но когда я смотрел на мёртвую Наташку, лежащую на постели в задравшийся выше пупа майчонке, мне вдруг совестно стало; понимаешь, она лежит полуголая и такая беззащитная, а я, хрен старый, пялюсь на неё бесстыдно. Не поверишь, но перед уходом я даже мысленно попросил у неё прощения за это. А когда вышел из дома, у меня слёзы сами собой потекли в два ручья».

Дед, кряхтя, встал, вытащил одну удочку, и, поправив наживку на крючке и грузило на леске, закинул её обратно.

Постояв немного, разминая ноги, старик снова присел на специально приспособленную доску и взглянул на Никиту. Лицо Никиты потеряло всякое выражение и ощущалось им самим как мышечная маска, потерявшая всякую чувствительность и подвижность.

«Вот почему так устроено, – обратился к нему старик, – молоденькая славная девушка внезапно умирает, не весть от чего, а какая-нибудь старая оторва живёт себе припеваючи и не берёт её ничто? Неправильно это как-то», – пробормотал он, оборачиваясь к удочкам.

Всё остальное время дед Егор молчал, лишь изредка тихо матюгаясь, если рыба срывалась с крючка или умудрялась обглодать с него наживку, не зацепившись. Никита же потерял всякий интерес к рыбалке, и был поглощён размышлениями о явном противоречии между его уверенностью в реальности их с Наташей встречи и убеждённости деда Егора в её смерти. Сделать какой-либо здравый вывод из сложившихся, равноценно реальных, обстоятельств не получалось. Только в глубине сознания пульсировала, с явной претензией на истину, мысль о безумии.

Они вернулись с рыбалки затемно, и после ужина Никита, подойдя к окну, долго смотрел на чуть видимый тёмный силуэт соседнего дома. Заметив это, баба Катя сказала:

«Пустует нынче дом. После того, как Наташенька умерла, бабка Степанида совсем плохая стала, и младшая дочь забрала её к себе в город. Говорили, будто дом под дачу будет, но в этом году так никто и не появлялся. А ты помнишь Наташу?», – спросила она с грустной улыбкой. Никита кивнул, невольно вздохнув.