Что-то… (сборник)
Шрифт:
«Я ему рассказал про Наталью», – сказал вошедший в комнату дед. Баба Катя кивнула каким-то своим мыслям и ушла на кухню.
Вскоре они легли спать, и лёжа в настоящей ночной темноте, возможной только в деревне – когда даже квадрат окна можно увидеть только боковым зрением, поскольку темнота в помещении, всё-таки, немного гуще уличной, – Никита несколько раз подносил ладонь к лицу, пытаясь увидеть хотя бы неясную тень. Бесполезно. Тогда ему подумалось, что его настоящее положение в этом мире такое же двоякое – определённо, он существует, как и его рука в темноте, но как-то это не очень очевидно на данный, текущий момент. Конечно, мыслить – значит существовать, но ведь существовать – ещё не значит жить. В конце концов он уснул, убедившись в бессмысленности поисков каких-либо здравых объяснений произошедшему с ним.
Следующие два дня были пусты и по
Наталья появилась вновь на третий день, когда Никита сидел на берегу деревенского пруда в состоянии спокойного бездумья. Одета она была так же, как и в прошлый раз. Тихо и нежно поздоровавшись, она на траву рядом с Никитой, вытянув ноги и скрестив их в щиколотках. Никиту снова охватило чувство раздвоенности. Он ощущал живое тепло, исходившее от Наташи. Он слышал её дыхание, от которого вздымалась её грудь, слегка натягивая, а потом отпуская ткань майки. И запах. Запах женского, живого тела. Это всё оттесняло знание о её смерти в область абсолютного неприятия.
Некоторое время они молча смотрели на гладь пруда. Потом она обернулась к Никите и робко и немного жалобно спросила:
«Ты знаешь, что я умерла?».
Никита резко вздрогнул, и посмотрел в её печальные глаза. На его лице подвижно отражалась вся внутренняя мешанина противоречивых мыслей и чувств.
«Знаешь», – грустно кивнула Наташа, и глубоко вздохнула. Вдруг, она порывисто обняла его за плечи своими тёплыми руками и прижалась к нему всем телом.
«Я ничего не понимаю, Никита, – зашептала она ему в самое ухо, – это так странно. Я вдруг стала снова живой, но точно знаю, что уже умерла. Я внезапно как бы появляюсь, ощущая себя совершенно живой, а потом так же внезапно просто перестаю быть. Это так пугает. Но сейчас ведь я живая и для тебя, а не только для себя, правда? Так как же так?».
В ответ Никита обнял её покрепче. Даже если бы он мог говорить, ему нечего было бы ответить. Он слушал не только её голос, но и звук, с которым она вдыхала воздух между фразами, и влажный шелест её губ и языка, и шорох её волос, к которым он прижимался правой стороной лица. Всё это было слишком полно жизни, чтобы хоть в малейшей степени иметь отношение к смерти.
Наконец, они слегка отстранились друг от друга, и Наташа немного поменяла своё положение, согнув ноги в коленях и подтянув их немного под себя. Посмотрев Никите в лицо, она слабо, но искренне улыбнулась.
«Знаешь, не смотря на то, каким ты был негодяйчиком, ты мне тогда очень нравился. Но особенно ясно я это поняла, когда ты уехал. Представляешь, я начала по тебе скучать, и даже жалела, сама себе удивляясь, что не позволила тебе вдоволь пообнимать себя, что ты постоянно норовил сделать. Но благодаря этому, я поняла очень важную для всей жизни вещь – дорогому тебе человеку надо позволять что-то, что он хочет, потому что он хочет этого не столько „для себя“, сколько „из-за тебя“, такой ему желанной. Так что ты сыграл, сам того не зная, значимую роль в моём осознании всего, что связано с чувствами и взаимоотношениями между людьми, которые вдруг начинают стремиться стать родными друг другу. Потом я упорно ждала, когда встречу человека, с которым будет именно так. – Наташа немного помолчала. – В конце концов, я встретила такого человека и какое-то время была полностью погружена в такое состояние, когда даже дышишь с нежностью. А потом всё кончилось. – Она вздохнула с тихим всхлипом. – Однажды, он просто исчез. Не из моей жизни, а вообще, для всех. Бесследно. Я совершенно уверена, что он мёртв. Но даже не это больше всего меня печалит, а то, что я не попрощалась с ним, пусть даже мёртвым. Не попрощалась в прикосновении. Это мучит меня до сих пор. Иногда мне кажется, что именно из-за этого я и умерла». – Она стёрла кончиком среднего пальца слезу со щеки, но тут же из её глаз выкаплились ещё несколько слезинок.
Никита прижал свои ладони к её щекам, и начал нежно их гладить, растирая слёзы. Печальный взгляд влажных глаз Наташи скользил по его слегка озабоченному лицу.
«Ну почему в этом мире так много страшных вещей, которые „просто“ происходят? Человек может „просто“ исчезнуть, „просто“ онеметь, как ты, или „просто“ умереть, как я». – Наташа вновь вздохнула.
Потом Наташа молча смотрела на берёзы,
растущие на противоположном берегу, а Никита не мог оторвать взгляд от плавных линий её тела. Внезапно он резво вскочила на ноги и вбежала в воду. Когда вода стала доходить ей до пояса, слегка задирая подол майки, Наташа подалась телом вперёд и, оттолкнувшись ногами, поплыла, гребя тем стилем, который Никита в детстве ехидно называл «по-лягушачьи-по девчачьи». Теперь же ему виделось в нём что-то необъяснимо милое.Поплавав несколько минут, Наташа подплыла к берегу и медленно вышла из воды. Мокрая ткань облепляла её тело мелкими складками, подчёркивая одни линии, и скрадывая другие. Встав на траве, которая тут же прибрызнулась каплями воды, Наташа стянула с себя норовившую прилипнуть к бокам майку, и бросила её на траву. Она посмотрела на Никиту и весело улыбнулась.
«У тебя сейчас такой же вид, как тогда в детстве, когда ты случайно увидел меня вот в таком же виде. Помнишь?». – Никита кивнул, улыбнувшись.
«А знаешь, что больше всего меня раздосадовало в том случае? Ты не поверишь. То, что на мне тогда были трусики в разноцветный горошек, которые мне не очень нравились и казались слишком детскими. Представляешь? Но сегодня, вроде бы, всё как надо. – Она задорно прищурилась. – Ну и как я тебе, мерзавчик бесстыжий? Сколько различий найдёшь?».
Никита чувствовал себя немного растерянно и радостно одновременно. Он не просто рассматривал красивое зрелое тело, а как бы сканировал его взглядом, и, казалось, воспринимал его не только визуально, но и прочувственно. Увидев светло-коричневую родинку на левой груди, он вспомнил, что в детстве она находилась чуть ниже левой ключицы. Выпуклый пупок, казавшийся ему в детстве немного странным, теперь был слегка утоплен в небольшой складке на красиво округлом животе. Лёгкая выпуклость живота плавно спускалась треугольником в узость, сомкнутую с двух сторон гладкими бёдрами. Стройные ноги были теперь достаточно плотными, чтобы скрыть коленные косточки, которые так сильно выпирали когда-то в разные стороны, подчёркивая худобу ног. Никита медленно «поднялся» взглядом обратно вверх по наташиному телу и встретился с ней глазами. Её лицо снова было печально. Она чуть подалась вперёд туловищем.
«Помоги мне упокоиться, пожалуйста, – попросила она полушёпотом. – Попрощайся со мной, Никитка».
Никита приблизился к ней почти вплотную и прижал ладонь к её щеке, ощутив её дыхание на своём запястье. Потом он положил свою левую руку на её округлое плечо, а его правая ладонь зависла в нескольких миллиметрах от её левой груди, как будто не смея к ней прикоснуться. Сначала он осторожно прикоснулся пальцем к родинке, а затем позволил всей ладони лечь на мягкоупругую грудь. Некоторое время они стояли неподвижно, глядя друг на друга со всё возрастающей, помимо их воли, печалью. Никите вдруг жгуче захотелось хоть что-нибудь сказать. Он набрал полную грудь воздуха и попытался издать хотя бы простейший звук. От напряжения у него заложило уши и запершило в горле, но из приоткрытого рта не донеслось ни звука. Заметив его усилия, Наташа покачала головой и приложила свою руку к его губам.
«Я и так всё знаю, милый».
Никита, кажется, неожиданно для Наташи, опустился на колени и, обняв её чуть ниже талии, вжался лицом в её мягкий живот. Его лицо погрузилось в нежное тепло, и только нижней частью подбородка он чувствовал прикосновение немного влажной ткани. Постепенно его всё больше охватывало ощущение тепла с уютным телесным запахом. Почувствовав, как Наташа гладит его по волосам, он калейдоскопично вспомнил все свои детские переживания, связанные с его интересом к той застенчивой девчушке, мысленно прошептал: «Спасибо, родная, и прощай!», и потерял сознание.
Очнулся он, когда тени деревьев стали слишком длинными, и поэтому казалось, что они не имеют ни какого отношения к отбрасывающим их деревьям. Рядом с Никитой, естественно, никого не было. Только у самого берега трава была примята – там, где Наташа вышла из воды, и там, куда она бросила свою мокрую майку. По крайней мере, так виделось Никите. И не имело никакого значения, действительно ли это было так или Никите только казалось. Его рёбра распирало вакуумное ощущение потери родного человека, при котором кажется, что вдыхаемый тобой воздух заполняет только малую часть лёгких, а остальная их часть конвульсивно сжимается и расширяется, будто пытается высвободиться из грудной клетки. И это ощущение служило неоспоримым опровержением любых возможных разумных доводов в пользу того, что произошедшее – невозможно. Это «просто» произошло. Никита был в этом абсолютно уверен.