Что-то… (сборник)

Но её отношение изменилось не только к парням, но и к девчонкам. Для неё они стали дурами, которые, прыгая по корту в мини-юбочках, позволяют всем, кому захочется, пялиться на их трусы. А если и надевают шорты, то такие обтягивающие, что ягодицы выпячиваются наружу. И ведь их забавляет, что парни на них пялятся, хоть они их за это и презирают. Сами не знают…. А ещё она стеснялась при них раздеваться. Она так боялась, что кто-нибудь сможет увидеть, что у неё…

Когда у неё начала расти грудь, она с удовлетворением подумала, что бабушка ошиблась. Она обрадовалась, когда у неё начали расти волосы «там»; она хотела, чтобы они поскорее отросли, скрыв её…

Но бабушкины слова снова припомнились лет в четырнадцать, когда у девчонок начали случаться месячные и они, делясь друг с дружкой, приставали и к ней с вопросом «А у тебя уже…?». А что «уже»? После разговора с мамой ей, наконец, стало полностью понятно значение бабушкиных слов. Однажды, на всё тот же вопрос очередной девчонки она ответила утвердительно и от неё отстали. Потом она даже придумала себе цикл, чтобы не приходить на тренировки в «эти дни», и тем самым соответствовать…

Но проблемы на этом не кончились. Вскоре она заметила, что привлекает парней. Ну, конечно! Ведь её грудь росла как на дрожжах (вся в маму), а для «этих» титьки – как…. Приходилось носить одежду на размер больше, убеждая маму, что именно такую и надо покупать. У неё было довольно симпатичное лицо, но вот его выражение…. И у неё получалось одним только взглядом гасить всякий интерес к себе. Вот и ладно. И ей было наплевать, что о ней думают.

И даже с подружками детства, которые, конечно, были в курсе того, что с не случилось, отношения постепенно сходили на нет. Просто увеличивался разрыв между их интересами. Ведь она упорно избегала «тусовок», и даже просто компаний, где были парни. К тому же она не могла, или не хотела, поддерживать большую часть из тем разговоров, которые обычно ведут между собой большинство девчонок-подростков. Так что и с подругами у неё было…

Но при этом её отнюдь не радовала и нежная привязанность к ней со стороны младшей сестры бабушки – противной старой девы с омерзительными манерами. Эта идиотка решила, что между ними есть что-то общее, что их связывает. И хотя некоторые суждения старушенции о «породе кобелей» были близки к её собственным, ей было противно быть как бы «заодно» с этой уродливой дурой, помешанной на религии и всём, что связано с «благодатью чистоты и непорочности».

В общем, в пятнадцать лет её жизнь состояла из одиночества, болезненного отношения к самой себе как части человеческого сообщества, и страхов, страхов, страхов. В конце концов, она словно «окуклилась» во всём этом, замкнувшись в своём собственном мирке, где ей было… хорошо и спокойно. Там она чувствовала себя нормальной, оставаясь такой, какая она есть. Там существовали устраивающие её стандарты взаимоотношений, и всегда предполагался некто, кому она была нужна и кто был готов строить их отношения по её правилам. И только там она была готова признать, что ей кто-то нужен.

Но это всё было исключительно на подсознательном уровне. Желание любить и быть любимой таилось где-то в глубине, не имея возможности даже туманно оформиться и проявиться. Всё это придавливалось толстым слоем сознания, затрамбованного страхами, индивидуальными, искалеченными представлениями об отношениях между людьми, и твёрдой убеждённостью в ненужности того, что для других является естественно-необходимым.

Но невозможно прожить две жизни в двух разных мирах. И дело здесь не в безумии, а как раз наоборот – в его отсутствии. Это в безумии иллюзия и реальность равноценны и дополняют друг друга до той степени комфортности, которая может устроить единоличного «потребителя» всего этого замеса. Но она не была сумасшедшей в буквальном смысле этого понятия. А с точки зрения окружающих её взрослых людей, она вообще была чуть ли не идеальной девочкой-подростком. По крайней мере, очень правильной. А что до естественности – успеет ещё…. Что «успеет»? Никакой конкретики.

И именно в том, своём мирке она черпала силы, которые помогали ей существовать в мире реальном и таком…. И она сама не подозревала, насколько велики были эти силы. Так что когда тот козёл схватил её за грудь, плотно прижавшись к её заднице, она даже сама не поняла, что произошло. Мгновенная паника переросла во что-то переполняющее, то, чем можно захлебнуться, или, при усилии, «затопить» другого. Она так и не поняла, что же произошло – она просто ощутила какое-то высвобождение за миг до того, как потеряла сознание. После того случая с ней больше не происходило ничего подобного, а она чувствовала себя теперь более… если не уверенной в себе, то по крайней мере спокойной в себе.

А потом и человеческая нуждаемость в любви проявилась-таки в её личности, хотя и в несколько искажённой форме. Однажды она натолкнулась на понятие «платоническая любовь», и оно показалось ей… приемлемым. В конце концов, если без секса, без всего «этого и того», то вполне можно вступать в некоторые отношения с… кем-нибудь. Понятно, конечно, что согласных исключительно на такого рода отношения найдётся немного (всем им козлам только «давай»! ), но всё-таки…

Как любое убеждение, мысль о платонической любви требовала хоть какого-нибудь «озвучания». И когда представилась удобная возможность заговорить на эту тему, не вызывая каких-либо подозрений в свой адрес, она, в оживлённом разговоре, спросила своего троюродного брата, который только-только закончил истфак университета:

«А как насчёт платонической любви?».

Он посмотрел на неё с нежной улыбкой и ответил:

«Чушь собачья».

«Но почему?! Ведь сам Платон…».

Её брат улыбнулся ещё шире, немного пододвинулся к ней (ровно настолько, насколько она, как он знал, могла вытерпеть и не отпрянуть в испуге), и принялся терпеливо объяснять:

«Видишь ли, во-первых – Платон был гомиком, на женщин ему было всё равно, так что он мог себе позволить рассуждать о женщинах отстранёно, без всяких инстинктивных желаний. А если посмотреть в философской энциклопедии, то там платоническая любовь определяется как „понятие, основанное на извращении платоновского понятия об эросе“. Прикинь! Получается вообще „извращение в квадрате“!».