Что знает ночь?
Шрифт:
В прихожей небольшой стенной шкаф. Престон входит в него и тихонько закрывает за собой дверь.
Используя голос Престона, наездник говорит: «Стоять», словно обращаясь к хорошо выдрессированной собаке. В таком состоянии Престон скорее автомобиль, чем пес, надежная «Хонда», оставленная на парковке с работающим на холостых оборотах двигателем. Он только Престон, не Престон-Олтон-Погибель, но Престон в состоянии покоя, как персонаж фильма в телике после того, как нажимается кнопка «ПАУЗА» на пульте дистанционного управления. Он знает, что он Престон, знает, что находится в стенном шкафу, куда вешают пальто, знает, что держит в руке молоток-гвоздодер. Он также знает: что бы ни случилось, никакой ответственности он за это не несет, потому что является скорее наблюдателем, чем участником, то есть все будет как и всегда, разве что он не сможет пойти за пивом, когда
Минни стояла в своей комнате у игрового стола, смотрела на собранную конструкцию из элементов «Лего». Белое, толщиной в три дюйма, диаметром в шесть, сооружение напоминало большой рисовый торт, только гладкий, и стояло на торце, как монета. Элементы не могли держаться вместе. Конструкции этой следовало развалиться, но она не разваливалась.
Два года Минни собирала эту конструкцию, не зная почему. Начала после возвращения из больницы, когда очень тяжело болела и все думали, что она умирает.
Хотя, если точнее, началось все, когда она еще лежала в больнице с высокой температурой, которую не могли снять обычные таблетки. Из жара ее бросало в холод, она обильно потела, у нее жутко болела голова. Но больше всего донимала жажда. Иногда ей так хотелось пить, будто она съела фунт соли. По большей части жидкость ей вводили через иглу, воткнутую в вену, но эта жидкость жажду не утоляла. Врачам приходилось ограничивать ее в потреблении воды, потому что иной раз она пила, пока не раздувался желудок, но, несмотря на боль, ей отчаянно хотелось пить… даже в снах.
Когда она лежала в отделении интенсивной терапии, ей снилось множество странных снов, некоторые — когда она бодрствовала. До того, как попасть в больницу, она не знала, что означает слово delirium, [29] но, конечно, могла сказать, что это такое, к тому времени, когда поправилась и вернулась домой. Сны, спала она или бодрствовала, часто имели отношение к жажде: пустыни, где всякий намек на воду оборачивался миражом, кувшины и краны, из которых сыпался песок; какое-то чудовище преследовало ее в жаркий день по высохшему руслу реки; лес мертвых деревьев окружал пыльную поляну, на которой в высохшей траве валялись кости, а вода была только на дне вырытой могилы, но, когда она спустилась в могилу, вода тоже оказалась миражом и что-то начало закидывать ее землей, то самое чудовище, которое преследовало ее по дну пересохшей реки.
29
Delirium — бредовое состояние (лат.). Сопровождается разнообразными галлюцинациями и потерей ориентации в пространстве и во времени.
Делирий — состояние забавное, не смешно-забавное, а непонятно-забавное. В забытьи ей казалось, что не только чудовища жаждут ее смерти, но также и люди, которые на самом деле помогали справиться с болезнью, как Кейлин Амхерст, медсестра отделения интенсивной терапии. Находясь в отделении, в галлюцинациях и кошмарах Минни думала, что медсестра Амхерст пытается ее отравить.
Иногда, обычно в самом конце самых жутких кошмаров и галлюцинаций, приходил отец Олбрайт. Минни очень любила отца Олбрайта. Считала его лучшим человеком после мамы, папы, Наоми и Заха. Он ушел на пенсию незадолго до того, как Минни заболела, и отец Билл занял его место, поэтому, возможно, она дала отцу Олбрайту роль в своих горячечных снах только с тем, чтобы видеть его. Он был единственным положительным персонажем ее снов. Всегда давал ей воды, и вода эта ни разу не превратилась в соль или песок.
Тот год выдался плохим, и не только из-за ее болезни. За месяц до ухода отца Олбрайта на пенсию умер Уиллард. Папочку и Лайонела Тимминса чуть не убил какой-то плохиш, и хотя они получили награду за доблесть, папочка тем не менее едва не погиб, и Минни долго из-за этого переживала. К хорошему в тот год она могла отнести только решение Заха стать морпехом.
Минни не знала, куда отнести конструкции из элементов «Лего» к хорошему или плохому. Сначала увидела их в горячечных снах, только они были сделаны не из элементов конструктора. Она увидела их издали. Потом обнаружила, что ходит среди них, словно это дома, и наконец вошла в одно из этих сооружений. Минни знала, что в этих странствиях она уменьшилась в размерах, совсем будто Алиса в Стране Чудес, стала маленькой-маленькой, самой маленькой из всего созданного, и странные конструкции, которые она исследовала, находились
на дне вселенной, держали ее на себе.Ее мама говорила, что три великие силы приводят вселенную в движение. Первая и самая мощная — Бог. Каждая из двух остальных сил не уступает одна другой: любовь и воображение. Из этих трех Бог и любовь всегда на стороне добра. Воображение, однако, может быть и добром, и злом. Воображение Моцарта рождало великую музыку. Воображение Гитлера — лагеря смерти. Воображение очень могущественно, поэтому с ним надо быть осторожным. Благодаря твоему воображению в мире может появиться то, о чем потом ты будешь сожалеть. Все, что стало реальностью во вселенной, ранее было всего лишь идеей. Шагая внутри этих сооружений в горячечных снах, Минни знала, что они — те самые идеи, с которых все началось, хотя она не знала тогда — да и теперь тоже, — что это означает. Ей, в конце концов, исполнилось только восемь.
Отвернувшись от собранной конструкции, она прошла к окну, посмотрела на снег, падающий сквозь голые ветви дуба. Синоптики в прогнозе ошиблись. Минни чувствовала, что после этого снегопада толщина снежного покрова превысит фут, а не составит каких-то шесть дюймов. Она не могла сказать, откуда такая уверенность, но не сомневалась в точности своего предсказания. Просто знала, и все.
После того как Наоми и она вернулись в дом, убедившись, что снега еще мало, Минни не отпускал страх. Как порою случалось и прежде, она очень уж сильно ощущала присутствие невидимых существ и понимала, что рано или поздно они станут для нее видимыми, совсем как тот парень с наполовину отстреленным лицом в магазинчике. И сейчас ощущения эти были как никогда сильными.
Что-то двигалось на лужайке. Сначала ветви дуба мешали рассмотреть, что именно, но потом существо выбежало из-за него, и Минни увидела, что это Уиллард. Он посмотрел на окно, около которого она стояла.
— Добрый, милый пес, — прошептала она. — Добрый, милый Уиллард.
Пес постоял, глядя на нее сквозь падающий снег, потом направился к дому.
Скрылся с глаз, когда подошел к стене. Минни задалась вопросом, вошел ли Уиллард в дом.
У Роджера Ходда, репортера «Дейли пост», встреча с женой, Джорджией, он должен пообедать с ней после ее работы. Она предложила любимый ресторан Ходда, хотя сама его не очень-то жаловала. Из этого Ходд делает вывод, что за десертом она заведет разговор о разводе. Ей давно уже хотелось освободиться от него. Зная его темперамент и острый язык, она надеется, что в публичном месте он выльет на нее меньше вербальных помоев, чем, скажем, у них дома. Но никакие помои на нее не выльются, потому что Ходд собирается позволить ей сидеть в ресторане, пока она не осознает, что ее кинули. Он даст ей развод, но лишь после того, как доведет до отчаяния.
Он в номере отеля с проституткой, которой заплатил авансом, и успевает только расстегнуть один рукав рубашки, когда вдруг произносит: «Иди ко мне». Девушка на кровати в одних трусиках, и она отвечает со всей соблазнительностью мисс Пигги из «Маппет-шоу»: «Почему бы тебе не прийти ко мне? Я готова». Он уже застегнул рукав и сдергивает со спинки стула кожаное пальто. Говорит: «Я только что понял, что менее терпим к уродству, чем думал» — и уходит, а вслед несутся проклятия.
Он уже торопливо шагает по коридору отеля, прежде чем полностью осознает, что сделал несколькими мгновениями раньше, и понятия не имеет почему. Она не уродина. А если бы и была, у него достаточно высокий порог терпимости к лицу дамы, если все остальное на месте. Он пил с одиннадцати утра, но не так, чтобы много. Можно сказать, потягивал спиртное мелкими глоточками. Он не пьян. Он пьет уже столько лет, что больше не напивается, во всяком случае, не чувствует, что напился.
Сев за руль и гоня автомобиль по волнам снега, он чувствует себя Ричардом Дрейфусом из старого научно-фантастического фильма «Близкие контакты третьего рода». Он одержим стремлением куда-то добраться, но не к холму в глубинке Вайоминга, где должен приземлиться звездолет инопланетян, а в какое-то другое место, назвать которое он не может. Ему надо бы бояться, но никакого страха нет. Он закаленный жизнью сукин сын. В любом случае он уже не один год пытался покончить с собой, злоупотребляя спиртным и водя компанию с женщинами-неврастеничками, а это куда более мучительный путь к смерти, чем облить себя бензином и чиркнуть зажигалкой. И еще всякий раз, когда странность собственного поведения приводит к учащению дыхания и сердцебиения, мягкий голос у него в голове начинает мурлыкать какую-то бессловесную колыбельную, и он снова успокаивается.