Чудеса в Гарбузянах (илл. А.Василенко)
Шрифт:
Только теперь я заметил, что у него на обеих руках большие часы. На левой руке часы обыкновенные, на которых цифры расположены слева направо, как это говорят, по часовой стрелке. А на правой руке часы необычные — цифры на них идут справа налево, против часовой стрелки (там, где одиннадцать, — один, где десять, — два и так далее).
Взял Миг Мигович и начал со скрежетом переводить их стрелки на этих необычных часах, что на правой руке. Полный оборот сделал и говорит:
«Вот вы и во вчерашнем дне. У вас есть двадцать четыре часа. Но вам столько не нужно. Вам нужно на
«Не страшно», — бодро сказал я.
«Скажите, а в будущее вы можете переносить?» — с интересом спросил Марусик.
«Могу, — сказал Миг Мигович. — Вот на левой руке у меня хронометр будущего. Я знаю, что вы нетерпеливы, но не торопите время, ребята. Это ни к чему. Время — самое ценное, что есть на свете. Цените каждый миг. Ваши сутки начались, хронометр уже отсчитывает минуты. Приступайте к работе, не тратьте время понапрасну. Мало ли что может помешать. Никогда не угадаешь, что произойдет дальше… Ну, работайте. А я на несколько часов в Южное полушарие, на мыс Доброй Надежды».
И Миг Мигович исчез.
Смотрю, а мы уже на свекловичном поле.
«Что же, давайте!» — говоришь ты, Сашка Цыган.
Засучили мы рукава и начали. Ну и пакостная эта работа — пропалывать свеклу! Кто ее выдумал!
Уже через полчаса мы и разогнуться не могли. Поясница болит, руки затекли, горят огнем. Как это девушки огромные, аж до горизонта, поля обрабатывают? И никакая механизация тут не поможет, междурядья машиной обработать можно, а вот на грядках, чтобы лишнее вырвать, чтобы только одна свеклу оставить, чтобы она могла нормально развиваться, — только руками.
Знаете ли вы, городские мальчишки и девчонки, каким соленым потом достается этот сладкий сахар?!
Гну я горб и только то и дело пот со лба вытираю. Тяжело!
Сашку Цыгана я краем глаза вижу, он рядом со мной сопит. А о тебе, Марусик, как-то не думаю. Не вижу — значит, отстал немного.
Потом оглянулся. Глядь, а ты в метрах двадцати от нас сидишь на земле, локоть на колено поставил, голову подпер и улыбаешься.
«Цыган, — говорю, — смотри, что делается!»
Ты, Цыган, взглянул да как ругнешься:
«Ах ты лодырь! Мы жили рвем, а он сидит да еще улыбается!»
И вдруг мы замечаем, что у тебя, Марусик, во рту… огонь… Улыбаешься ты, зубы скалишь, и сквозь зубы огонь пышет. Как вот, знаешь, головешка тлеет.
Ты, Марусик, не обижайся, я не специально. Так мне приснилось. Честное слово! Да и не виноват ты был. Ведь это коварство царя Добрилы и Царицы Злагоды (к слову, потом тетенька Незабудь, они этими именами только хитро прикрывались, чтобы обмануть свои жертвы, а они же были обыкновенной злой силой и по-настоящему их звали царь Доб-Рыло и царица Зла-Года).
Мы с Цыганом переглянулись растеряно. Что делать? — посоветоваться не с кем. Миг Мигович в командировке аж в Южном полушарии на мысе Доброй Надежды.
А мы же совсем не знаем, что делается в тех случаях, когда у человека огонь изо рта пышет. И оставлять тебя так нельзя. Это же очень вредно для здоровья. Мы царя с царицей увидели и поняли, чьих рук это дело.
Они выглядывали
из-за твоей спины (маленькие такие сделались, как игрушечные), и хихикали, и пританцовывали, совсем как дети.Эх, рассердился тогда Сашка Цыган да как закричит: «Чучело ты, Марусик, валенок и больше ничего! Нашел кого слушать, кому поддаваться!»
Тут я не выдержал, добавил несколько слов.
Но на Марусика это не подействовало совсем. Даже наоборот. Чем больше мы ругались, тем больше становился огонь у него изо рта. И тем больше хихикали и пританцовывали царь и царица.
«Слушай, — говорю я, — может, давай по-доброму».
И к нему:
«Марусик, друг, мы же тебя любим. Зачем он тебе, этот пожар во рту? Ты же хороший парень. Вспомни, как мы красиво вчера с Тайфун Марусей пели…»
Вижу, царь и царица хихикать перестали, не танцуют, смотрят обеспокоенно.
Тут и ты, Цыган, подключился.
Тоже стал вспоминать разные прекрасные моменты, вместе с Марусиком пережитые. Такой дуэт у нас вышел, как в опере.
Слушал ты, Марусик, слушал… Видим, угасает у тебя во рту огонь. А царь и царица вдруг начали уменьшаться, уменьшаться, — раз! — и исчезли.
И как исчезли они, то и огонь у тебя во рту погас.
Еще раз убедился я, что доброта, настоящая искренняя доброта лучше всего на свете действует.
Слабый, словно после тяжелой болезни, опустился ты, Марусик, на землю. Мы — к тебе. Лежишь ты, в небо стеклянными глазами смотришь и молчишь. Мы и так и так к тебе — молчишь, не отзываешься.
А время же идет. Сколько мы потеряли из-за этого всего! Сколько мы уже потеряли из-за этого всего!
Верно говорил Миг Мигович: «Никогда не угадаешь, что произойдет дальше».
«А знаешь что, — говоришь ты, Цыган. — А давай его участок прополем, пусть полежит немного, отойдет».
«Давай», — говорю.
И взялись мы в четыре руки тобой не сделанное доделывать.
И, странное дело, показалось нам работа не такой тяжелой как в начале. С таким мы ее рвением выполнили. Не успели оглянуться, как до своих границ добрались.
Только спины разогнули, чтобы дух перевести, — глядь! — бежишь к нам ты, Марусик.
«Спасибо, — говоришь, — друзья!»
И в глазах — слезы.
Обрадовался я — страшно! Да как затяну во весь голос:
Пить-пить-пить!.. Тех-тех-тех!.. Ай-я-я! Ох-ох-ох! Там соловей щебетал!..А вы как подхватите.
И все втроем — за работу. И уже усталости будто и не чувствуем.
Что и говорить, не всякая работа приятна и легка. Но и самую тяжелую работу можно делать без мучений, если настроишься. Если убедить себя, что ее надо сделать, что ты должен ее сделать.
Вот так, напевая и подбадривая друг друга, дружно трудились мы и не замечали, как проходит время.
«Хватит ребята! Отдохните! Молодцы! — послышался вдруг голос тетеньки Незабудь. — Все хорошо. Ровно сутки. Через десять минут возвращается из командировки Миг Мигович. Отдыхайте».