Чудесная чайная Эрлы

Комиссар посторонился и позволил надзирателю открыть дверь.

– Удачи, Эрла, – сказал он негромко, но сопровождать нас не стал.

К двери комнаты для исполнения телесных наказаний я подходила, охваченная неприятной дрожью. Близилось еще одно испытание – нанесение печатей запрета. Это больно? И боль от рисунка на моей коже с каждым днем будет усиливаться, как напоминание, что отпущенное время истекает?

В комнате ждали коронарий, поверенный Гнильс, судебный писарь и доктор Штраус. А также, к немалому изумлению, я увидела своего старого знакомого художника Вермиля.

– Нам пришлось искать исполнителя, – объяснил доктор Штраус. – Вермиль имеет опыт нанесения запретных печатей, и он согласился.

Доктор подошел ко мне и передал зеленый бутылек.

– Эрла, намажьте руки, – велел он негромко. – Средство избавит вас от неприятных ощущений.

Я послушалась и опустилась на табурет перед столиком, на котором Вермиль разложил иглы и выставил запыленную склянку с пожелтевшей этикеткой.

– Эрла, прости, мне пришлось, – прошептал он из-под длинной сальной челки. – Я сделаю тебе красивую татуировку. Ее уберут через месяц.

– Приступай уже! – велела я, стиснув зубы.

Все оказалось не так уж страшно. Вермиль работал быстро и осторожно, да и средство доктора помогло – я чувствовала лишь легкое покалывание.

Через полчаса я с изумлением изучала свои кисти. Красиво? Вермиль считает это красивым?!

Да, краски яркие, работа тонкая. Скрещенные топор и меч, объятые языками пламени. Однако это позорный знак, которым помечают осужденных.

Как я буду с этим ходить?! Придется носить перчатки.

Поверенный начал скороговоркой бубнить условия освобождения.

Не покидать город. Ежедневно отмечаться в полицейском участке. Вести торговлю в лавке запрещено. Прибегать к использованию любых магических формул запрещено. Печати откликаются на применение магических модусов болью. Я имею право проводить самостоятельное расследование, пользуясь дозволенными методами. И прочее, прочее, прочее.

– Могу идти? – прервала я его.

– Да, госпожа Ингольф, вы свободны, – промямлил поверенный, а надзиратель отступил от двери на шаг, показывая, что больше в тюрьме меня ничто не держит.

?

Комендант проводил меня до ворот тюрьмы, и, открывая их, искренне пожелал мне удачи.

– Надеюсь вас больше никогда здесь не увидеть, госпожа Эрла, – прошептал он. – Я к вам загляну завтра на чашку моего любимого чая.

– Не выйдет, господин Олд. Мне запретили торговать и использовать магию.

– Но чай-то вам не запретили заваривать, и печенья печь вы можете? – он заговорщицки подмигнул. – А вывеску вам вовсе не обязательно переворачивать на «Открыто». Мы все и так знаем, что вы будете нам рады. Ведь будете же?

– Конечно, господин Олд.

– Ну вот! А магия... что магия? Ваши чай и тесто сами по себе магия!

Я улыбнулась и вышла на улицу. И зажмурилась, привыкая к солнцу.

Казалось, природа радуется вместе со мной свободе. Смог над городом рассеялся как по волшебству, осеннее небо сияло мягкой синевой, а воздух, хоть приправленный гарью, казался сладким-сладким.

– Эрла! Ну наконец-то! – на меня налетела Алекса, заключила в крепкие объятия хорошенько тряхнула.

– Эрла, дорогая! Я так рад! – Петер наклонился и целомудренно поцеловал меня щеку, стараясь не касаться Алексы, которая продолжала тискать и тормошить меня.

– Не надо, ребята, – я отстранилась. – От меня пахнет тюрьмой. Мне нужна ванная.

– От тебя отлично пахнет, – уверила меня Алекса и потребовала: – Показывай татуировку!

Я протянула ей руки.

– Красота какая! – восхитилась Алекса, и глаза ее загорелись. – Себе, что ли, такую сделать? Спрошу у Вермиля, сколько возьмет. Будем с тобой как сестры!

– Не говори ерунды, – одернул ее Петер и спросил с состраданием: – Болит?

– Ни капли. Ну, идем домой?

– Идем!

– Алекса, в каком состоянии чайная после обыска? – забеспокоилась я.

– Да нормально все, – пожала она плечами. – Я прибралась немного.

Зная, в каком порядке содержала свою каморку Алекса, я сомневалась, что ей знакомо слово «прибраться». У нее в комнате не было ни клочка пространства, свободного от мусора и обрезков металла.

– А Занта как?

– Жива и здорова. Только ни разу не смеялась, с тех пор как тебя забрали.

– Полицейские обыскивали библиотеку?

– Не-а. Даже не открыли. Роб и Боб помнят страшные рассказы твоей бабушки. Увидели, что дверь на засове, как всегда, и пыль на нем, ну и сказали... «раз никто не открывал ее давно, то и нам там делать нечего». И пошли обыскивать полки с печеньем. Испугались привидения, слабаки. Мальчишки, что с них возьмешь! – презрительно закончила Алекса.

У меня отлегло на душе. Трусость полицейских была мне на руку. Запертая библиотека внушала всем священный ужас. Хотя вряд ли там было что-то ужаснее пауков, гор пыли и заплесневелых книг. Ну и, разумеется, живых книжных закладок, что сбежали из своих томов. Ненавижу магические живые закладки! Они похожи на змей, а от змей и червей у меня мороз по коже.

Чем ближе мы подходили к чайной, тем быстрей я шагала. За неделю я истосковалась по дому. Скорей спрятаться в моем укрытии, в моем волшебном королевстве!

Дверь я открывала медленно, опасаясь увидеть внутри разгром.

Но чайная встретила знакомыми ароматами, обволакивающим теплом и блеском чистой посуды. Прекрасная картина, от которой мое сердце моментально оттаяло.

Шагнула на порог и присела от сильного толчка – мне на грудь приземлилась Занта и ткнулась мордой в шею, щекоча кожу усами.

– Я тоже по тебе соскучилась, – пробормотала я, целуя ее между ушами. Занта пахла невероятно уютно – нагретым деревом и хлопком, ванилью и сеном.

Занта недовольно заворчала – она не любительница долгих нежностей. Извернулась, спрыгнула на пол и побежала к миске, намекая, что за неделю отсутствия я задолжала ей много вкусных ужинов.

Я осматривалась. Следов беспорядка видно не было, но заметно, что тут хозяйничали чужие – стулья расставлены не так, как обычно, занавески не заправлены в боковые кольца, посуда стоит на прилавке, а не в шкафу, ходики не заведены, механическая канарейка спрятала клюв под крыло.

– Мы все помыли с Петером! – успокоила меня Алекса. – И разложили вещи по своим местам.