Чудны дела твои, Господи!

– Пап, ты что?! Ты чего делаешь-то?!

– Говнюков всяких, – сквозь зубы выговорил Модест, и Андрей Ильич сделал шаг назад, – маленько жизни учу!.. А ты, директор, катись отсюдова! Садись в свою тачку и дуй до Москвы! Прям сейчас садись! Завтра поздно будет! Богом клянусь, такую жизнь я тебе устрою, нахлебаешься по самые глаза…

У Андрея Ильича под ногой хрустнула ветка, он зацепился, замахал руками и чуть не упал. Модест надвигался на него с топором.

– Пап, все! Хорош!

– Модест Петрович, что вы?! – воскликнул Саша.

Боголюбов быстро оглянулся – позади были костер и котелок с кипятком. Если изловчиться, плеснуть кипятком под ноги Модесту, можно выиграть несколько секунд.

Боковым зрением в наползающей со стороны леса темноте он засек какое-то короткое движение, словно мелькнуло что-то, и сделал еще шаг назад. Вот сейчас, через полсекунды… Он повернулся, чтобы схватить с огня котелок, и тут под ноги ему выкатилась собака. Боголюбов отшатнулся, зацепился за треногу, вода выплеснулась, зашипела, повалил белый дым. Собака залаяла оглушительно, на весь лес. Модест опустил топор и оглянулся.

– Мужики, – донесся голос, совсем незнакомый. – Я за вами. Добрый вечер.

В первый раз в жизни Боголюбов понял значение выражения «не верить своим глазам».

Не веря своим глазам, он смотрел, как из темноты ходко приближается черный силуэт, как будто выливается шустрое чернильное пятно, довольно большое. И Петя смотрел, и Саша Иванушкин, а Модест Петрович вдруг сделал такое движение, как будто хотел быстро перекреститься, прямо топором!..

Собака Мотя лаяла прямо у боголюбовских ног, и от ее лая звенело в ушах.

– Я за вами, – повторил голос из чернильного пятна, и – не веря своим глазам! – Боголюбов узнал Ефросинью. – Там у вас дома проблемы, Андрей Ильич. Поехали по-быстрому. Где ваша машина?..

– Мать честная, – пробормотал Модест Петрович, а Саша улыбнулся глупо и растерянно.

Боголюбов произнес первое, что пришло в голову. Из-за лая в голову ничего другого и не могло прийти, и он велел:

– Замолчи, Мотя. Ну?!

Собака на секунду замолчала, а потом опять залилась оглушительно.

– Пошли, – повторила Ефросинья. Она чуть задыхалась. – Поторапливаться надо.

И тут Боголюбов сообразил, что все это происходит на самом деле: лес, ночь, собака, женщина в темных одеждах. Ее появление нельзя объяснить ничем, кроме одного: что-то случилось.

Не говоря ни слова, большими прыжками он помчался наверх к машине. Мотя догнала и опередила его и, пока он залезал, черпая сапогами мокрый песок, лаяла изо всех сил, словно подгоняя его. Он рванул дверь, завел мотор, с противоположной стороны на сиденье плюхнулся Саша. Задняя дверь хлопнула, забрались Мотя с Ефросиньей. Боголюбов оглянулся, трогая с места.

– Что случилось?

– Я не поняла, – сказала Ефросинья. – Какой-то человек приехал. Он ваших то ли запер, то ли они сами от него заперлись, но ведет он себя… странно, Андрей Ильич.

– Здесь все ведут себя странно, – процедил Боголюбов, выкручивая руль. Мощный свет фар выхватывал из темноты стволы и кусты, они на миг возникали перед глазами и пропадали, проваливались. Саша обеими руками схватился за щиток.

– Мне даже показалось, что у него пистолет. Я толком не разглядела, но…

У нас неприятности, вспомнилось Боголюбову. Неприятности личного характера!..

Машина выпрыгнула из оврага. Наверху было значительно светлее, как будто день раздумал заканчиваться, перелился вместо темноты в жидкие сумерки.

– Только пистолета не хватало, – под нос себе пробормотал Боголюбов. – Какого черта!.. Надо было полицию вызывать.

– Подожди, Андрей, не суетись, – сказал рядом Саша. – Наша полиция – начальник местного ОВД Никита Сергеевич. Хороший мужик, но толку от него никакого.

– Я решила, что мы сами быстрей разберемся, – поддержала его с заднего сиденья Ефросинья, и Андрей на секунду поймал ее отражение в зеркале заднего вида. Черная собачья морда моталась рядом с ней, она придерживала собаку за шею, словно оберегая от тряски.

На шоссе джип взревел, наддал и полетел.

– Как они мне надоели, – простонал Боголюбов. – Они и их проблемы неразрешимые!

– Вот жена тебе шесть раз и звонила.

– Да хоть сорок шесть! – от страха заорал Боголюбов. Машина вильнула. Мотя завалилась на Ефросинью. – Один топором размахивает, другой с пистолетом приехал!..

– Разберемся, Андрей.

В городе было почти светло, но на Красной площади уже зажглись фонари, и брусчатка казалась стеклянной. Визжа тормозами по стеклу, Боголюбов приткнул джип почти в бок чужой машине, темневшей у забора. Выскочили они все одновременно. Мотя воинственно вздыбила шерсть, залаяла, подлезла под штакетник и первая понеслась по дорожке. За ней устремились Андрей Ильич и Саша Иванушкин. Ефросинья оглянулась по сторонам и помедлила у забора.

В доме горели все лампы и кто-то говорил, уверенно и громко, как будто там читали вслух.

Мотя вкатилась на крыльцо, припала на передние лапы, почти захлебнувшись истеричным, злобным лаем. Боголюбов влетел в дверь и метнулся к лестнице на чердак.

– Что здесь происходит?!

Молодой человек, совсем незнакомый, оглянулся на Боголюбова, и у него сделалось изумленное лицо. Он ничего не понял. Собака бесновалась.

– Ты кто?! Чего тебе здесь надо?! – заорал Андрей Ильич.

– Андрей! – тоненько заголосили из-за чердачной двери. – У него пистолет!

Боголюбов отстранил с дороги незнакомца, который судорожно тащил из кармана какой-то предмет, взбежал по лесенке и дернул дверь. Она не поддалась.

– Лера, это я. Открывайте!..

С той стороны как будто что-то упало, дзинькнуло и развалилось. Боголюбов крикнул:

– Лера! – потряс дверь и прислушался. Нечто твердое и холодное уперлось ему в позвоночник. Он не обратил внимания.

– Уходи, – негромко и повелительно сказали сзади. Щелкнул затвор. – Пристрелю. Руки вверх и пошел отсюда!..

Андрей Ильич оглянулся. Парень держал пистолет двумя руками, собака захлебывалась и извивалась у его ног.

– Пристрелю, – повторил незнакомец, скалясь.