Чудо в аббатстве

Листья на деревьях совсем распустились, обильно рос папоротник, кусты зазеленели, розы в том году цвели как никогда, и матушка весь день проводила в саду. Бруно помог ей сделать теплицу для выращивания лекарственных трав, потому что Амброуз передал ему свои знания в этой области. Матушка воодушевилась такой перспективой, и Бруно работал с ней в молчании, которого она, кажется, и не замечала.

В саду Аббатства уже появились сорняки, но никто не ступал на земли монастыря, так как не знал, как будет расценен такой поступок. Каждый день мы ждали каких-нибудь событий, но, казалось, об аббатстве Святого Бруно все забыли. В конце каждого дня у наших ворот появлялось несколько нищих, по распоряжению отца в саду поставили длинную скамью, и каждый бедняк получал кварту пива и неограниченное количество фруктовых лепешек.

Однажды я сидела в розарии матушки - замечательное место, окруженное стеной, куда можно было попасть через железную калитку - и думала: "Так не может дальше продолжаться. Это временное затишье.

Скоро что-нибудь произойдет". Кезая больше не могла оставаться в своей комнате, она должна была двигаться, чем-то заниматься. Отец мой вернулся к своему обычному распорядку дня и уже не проводил так много времени в уединении и молитве. Кто-то должен был получить Аббатство. Я слышала, что король дарил монастырские земли своим фаворитам. И в Аббатстве произойдут перемены.

Размышляя об этом, я вдруг услышала, как щелкнул замок в калитке и в сад вошли Бруно и Кейт. Я заметила, что они держались за руки и говорили о чем-то серьезном. Потом они увидели меня.

– Здесь Дамаск, - излишне торопливо сказала Кейт. Я заметила, что глаза ее блестели, а выражение лица удивительно мягкое. И мне стало грустно, потому что с Кейт Бруно был совсем другим. Я почувствовала себя отторгнутой из того магического круга, куда так хотела попасть.

– В этом году розы замечательные, - сказала я. Я понимала, что они хотят побыть наедине, но я осталась на месте.

– Идите, садитесь, - предложила я.
– Здесь очень хорошо.

К моему удивлению, они подчинились, и Бруно сел между нами.

Я заметила:

– Совсем как в старые времена в Аббатстве.

– И совсем не так, - резко ответила Кейт.
– Это розовый сад моей тети, а не аббатская земля.

– Я имела в виду нас троих.

– Те дни давно прошли, - сказал Бруно. Я хотела вернуть те часы, когда нас было трое и я была частью этого трио. Я продолжала:

– Я никогда не забуду того дня, когда мы были в Аббатстве.., все трое, и ты показал нам Мадонну в драгоценностях.

Щеки Бруно слегка порозовели. Кейт была необычно молчалива. Я догадалась, что они, как и я, думали о том моменте, когда открывалась большая железная дверь, ее скрип был такой громкий, что мог разбудить мертвого. Я вспомнила запах сырости, исходящий, казалось, от больших каменных плит, покрывающих пол, почувствовала тишину. Я сказала:

– Я часто думала, что случилось с Мадонной. Эти люди, наверно, забрали ее и все драгоценности отдали королю.

– Они не взяли ее, - ответил Бруно.
– Произошло чудо.

Мы обе повернулись к нему, я поняла, что он впервые говорит о Мадонне, даже с Кейт.

– Что произошло?
– спросила Кейт.

– Когда они вошли в священную часовню, Мадонны там не было.

– Где же она была?
– настаивала Кейт.

– Никто не знал. Она исчезла. Было сказано, что она вернулась на небеса, чтобы не достаться грабителям.

– Я не верю этому, - сказала Кейт.
– Кто-то спрятал ее заранее.

– Случилось чудо, - ответил Бруно.

– Чудеса!
– воскликнула Кейт.
– Я не верю в чудеса.

Бруно встал, лицо его покраснело, стало сердитым. Кейт поймала его руку, но он вырвался и побежал из сада. Кейт бросилась за ним.

– Бруно!
– повелительно позвала она.
– Вернись! А я осталась сидеть, понимая, что никогда не буду так близка ему, как Кейт, и почувствовала себя одинокой из-за этого.

И тут в сад пришел Саймон Кейсман. Я подумала, что он ищет матушку, и сказала ему, что она, наверно, в теплице с травами.

– Но я пришел к тебе, госпожа Дамаск, - ответил он и сел рядом. Он так пристально смотрел на меня, что я смутилась под этим взглядом, особенно после встречи с Бруно и Кейт, которая расстроила меня. Он продолжал:

– А ты становишься красавицей.

– Я не верю этому.

– И скромной к тому же.

– Нет, не скромной, - возразила я.
– Если бы я думала, что я красавица, то, не колеблясь, признала бы это, ибо красота - не та вещь, которую можно ставить себе в заслугу, она от Бога.

– И умная, - добавил он.
– Признаюсь, что немного теряюсь в твоем присутствии. Твой отец постоянно говорит о твоей эрудиции.

– Ты должен относиться к этому как к проявлению родительской гордости. Для отца его гуси - лебеди.

– В этом случае я полностью согласен с твоим отцом.

– Тогда я только могу сказать, что ты потерял свою способность здраво мыслить. Я боюсь за твои обязанности в суде.

– Что за радость говорить с тобой, госпожа Дамаск!

– Ты легко соглашаешься, господин Кейсман.

– С твоего разрешения я хотел бы задать один вопрос.

– Разрешаю.

– Ты уже не ребенок. Приходила ли тебе в голову мысль, что когда-нибудь ты выйдешь замуж?

– Я думаю, вполне естественно для молодых женщин думать о браке.

– Тот, кому ты отдашь свою руку, будет вдвойне вознагражден. Красивая и умная жена. Чего еще может желать мужчина? Он будет самым удачливым из всех людей.

– Я не сомневаюсь, что любой, кто попросит моей руки, подумает и о моем наследстве.

– Моя дорогая госпожа Дамаск, он будет слишком ослеплен твоими прелестями, чтобы думать о таких вещах.

– Или так ослеплен моим наследством, что может заблуждаться по поводу моей красоты и знаний, не правда ли?

– Это будет зависеть от мужчины. Если это так, то он заслуживает быть...

– Ну? Повешенным, утопленным, четвертованным?

– Хуже. Отвергнутым.

– Я и не подозревала, что у тебя такой талант к изысканным речам.

– Если и так, то ты являешься вдохновительницей.

– Интересно, почему?

– Ты не знаешь? Такая умная, могла бы догадаться о моих намерениях.

– В отношении меня?

– И больше никого.

– Господин Кейсман, так значит, это предложение?

– Да. Я был бы счастливейшим из мужчин, если бы мог пойти к твоему отцу и сказать ему, что ты согласна стать моей женой.