Чудо-юдо, Агнешка и апельсин

Писк повторился, потом еще и еще раз.

— Щенята?..

— А может быть, это Пимпус? — воскликнула Агнешка.

— Откуда ему здесь взяться? Наверное, дома под кроватью спит.

— Разве ты не знаешь, что он пропал? — удивилась Агнешка.

Нет, он узнал об этом только сейчас и сразу стал окликать собаку, продвигаясь в направлении писка.

Это был Пимпус! В глубокой яме из-под извести. Но как же он изменился! За несколько дней вынужденной голодовки он отощал, живот у него ввалился, одну лапу он поджимал (наверно, ушиб), но при виде друзей все-таки радостно завилял хвостом и жалобно заскулил.

Вытащить его оказалось делом нелегким. Михал притащил доску, опустил ее в яму, но Пимпус, несмотря на все свои старания, бессильно с нее соскальзывал. И только когда Михал приладил снизу к доске несколько поперечных перекладин, а Пимпус за них уцепился, его удалось осторожно вытащить на этой — вот уж воистину — доске спасения.

— О, смотри-ка, у него веревка на шее! Видишь? — показала Агнешка.

— Похоже, его украли, а он перегрыз веревку, — осматривал ошейник Михал. — Умный пес: вырвался и помчался домой. Но по дороге, наверно, не заметил ямы и свалился вниз, бедняга.

Пимпус настолько ослаб, что не мог идти и через каждые несколько шагов обессиленно ложился на землю. Тогда Михал взял его на руки и стал нашептывать ему в ухо разные нежные слова. Агнешке никогда бы и в голову не пришло, что он знает такие слова.

Они покормили собаку молоком с хлебом. Получила она и кусок домашней колбасы. Потом они принялись очищать Пимпуса от извести.

За этим занятием их и застали Витек с Геней, вернувшиеся из гостей.

— Пимпус нашелся! Пимпус! — завопили они с неподдельной радостью. — Где ты был, что творил?

— Провалился на стройке в яму, — начала рассказывать Агнешка, — Михал его еле-еле…

— Еще чего! — зло выкрикнул вдруг Михал. — Не я это!.. И нечего трепаться!

— Михал, Михал, — стала успокаивать его Агнешка, — ты что?..

— Ничего! От кошки рожки! Ясно?

— Не ясно, — передернула она плечами. — Ну ладно, все это ерунда, важно, что пани Анеля теперь успокоится.

Вместе с ребятами радовались и Петровские, и старики Шафранец, которые тоже вернулись уже домой. Пимпуса любили, он никому не мешал, и горе пани Анели видели и разделяли все.

Витек ни на шаг не отходил от Михала — «ужинать будем вместе».

Агнешка, пошептавшись с матерью Витека, накрыла стол для ужина в своей комнате. Петровский расспрашивал, где отыскали Пимпуса, и удивлялся уклончивым ответам Агнешки. Всю правду выложил Геня.

— Пимпуса нашел один мальчик, который живет у нас. И он его вытащил, но Агнешка должна говорить, что это не он, а то он ей всыплет ого-го! — шепотом информировал он отца.

Ребята ужинали в комнате у Агнешки. Михал на этот раз не отказывался. Он принес большой кусок колбасы и два апельсина, разделив все по справедливости на четыре части: Геню на этот раз тоже причислили к большим — и честь эту он оценил по достоинству.

У медсестры глаза, видно, как и у Агнешки, были на мокром месте: она опять плакала, только на этот раз — от радости.

«Зачем она мне все это рассказала? Зачем? — Михал уже укладывается спать, но на душе у него по-прежнему неспокойно. — Может быть, ей хотелось показать мне, что я вел себя тогда, как… как…»

Он не находит достаточно резкого слова для оценки своего поступка. Вот ведь как все это странно: тогда он был сердит на Витека и вроде бы сказал об Агнешке истинную правду, только правду, а теперь при одном лишь воспоминании об этом ему становится не по себе. Что изменилось?..

А вот изменилось! И изменилось многое: в конверте было еще одно письмо, адресованное дяде! Мама благодарила дядю за то, что все расходы на содержание Михала он взял на себя и что на него не приходится высылать ни копейки…

Хорошо, что никто об этом не знает! Ну конечно не знают! Он и сам сначала вытащил из конверта только одно письмо, а второго даже не заметил. А вдруг! А что, если эта проныра медсестра… в один из дней скажет ему: «Ты нахлебник…»

Михал сжимает кулаки.

Агнешка тоже не спит. Она сидит на пороге открытой на балкон двери. Огни с другого берега Вислы так красиво отражаются в воде! Бегут неоновые рекламы, пламенеет высоко над землей надпись над зоопарком, изредка грохочет пробегающий по мосту трамвай.

Агнешка размышляет о себе и о других. В первое время после приезда в Варшаву она чувствовала себя в этой квартире все равно как в театре. Что ни комната, то новый спектакль, новые актеры и новые впечатления. Она тоже добровольно взяла на себя определенную роль.

Оба мальчишки казались ей совсем детьми. Что они знали о жизни?.. Витек представлялся наивным ребенком. Ершистый и грубоватый Михал был просто смешон. А он из кожи лез, чтобы произвести на нее впечатление.

Позже, когда постепенно со слов тети, пани Анели и Петровской выяснилось действительное положение Михала, ее заставила задуматься схожесть их судеб. Перед праздником она стала свидетелем постигшего его огорчения. Она понимала его. Пожалуй, никто не мог бы понять Михала лучше, чем она.

Понимала она, что, помимо огорчения, Михал переживал также и стыд, он боялся стать посмешищем в глазах соседей. Он так рвался домой, а мать, оказывается, вовсе в нем не нуждается!

Но ей бывало и того хуже…

Если бы не отъезд в Варшаву, кто знает, что бы с ней теперь стало…

Вот поэтому она и понимает Михала. Поэтому, желая ему помочь, она и рассказала о себе.

Глава XVII

На второй день праздников трюк выкинула погода — ранним утром над городом неожиданно разразилась гроза, после которой ярче зазеленели газоны и кусты. Стало видно, что вот-вот лопнут почки.

После обеда все трое отправились в кино.

«Белый каньон» им очень понравился, и, хотя каждый воспринял фильм по-своему, все трое единодушно сошлись во мнении, что картина «мировая». Михал даже выразил желание посмотреть ее второй раз.

Агнешку мчит скакун, точь-в-точь такой, как мустанг в «Белом каньоне». Она едва удерживается в седле! Михал ясно представляет себе ужас девочки, хотя лица ее и не видно. Они оба с Витеком мчатся вслед за ней, но кони их не могут сравниться со скакуном Агнешки.

Скорее! Скорее! Если они не догонят, если не остановят закусившего удила мустанга, он сбросит Агнешку на камни, на острые скалы, по которым, звеня подковами, мчатся три скакуна. И тогда верная смерть.

— Держись! Держись за гриву! — изо всех сил кричит Михал, но чувствует, что злой рок против них, и какая-то тяжесть вдруг наваливается на его плечи и стаскивает с седла. — Держись! — хрипит он из последних сил и… открывает глаза.

— Михась! Михась! Да проснись же ты наконец! — тормошит его склонившаяся над постелью мать. — Тебе что-то приснилось? Проснись, сынок!